Поднятые брови придавали Мариан жалобный вид. Она теребила обручальное кольцо.

– Иногда я чувствую свою полную бесполезность. Я бесполезна, Поль?

Эта униженная мольба так не вязалась с ее обычным высокомерием. Какой-то несчастный случай!

– О, – произнес он, – что могло навести тебя на такие мысли? Мне кажется, это потому, что у нас нет детей, а некоторые глупые женщины убеждают тебя, что дети – единственная цель в жизни. Так?

Она опустила глаза:

– В каком-то смысле, наверное.

– Ну, они просто ужасно глупы. С их точки зрения женщина не более чем самка!

Она неуверенно улыбнулась.

– Ты ценнейший гражданин нашего города. Как подумаешь, сколько ты делаешь для общества! Ты бесполезна! Я не желаю слышать от тебя подобное! Так что не смей, – он погрозил ей с шутливым негодованием, – не смей так говорить о себе, слышишь?

Улыбка стала увереннее. А он смотрел на нее: безукоризненная женщина, не неприятная, пристойная даже в нижнем белье. Такая хорошая женщина, желающая делать все как следует! И он почувствовал пронзительную жалость, потому что не мог дать ей больше того, что давал, потому что понимал, что поступил дурно, женившись на ней. Но если бы он не женился на ней, это тоже было бы скверно. Замкнутый круг.

– Знаешь, – сказал он, – мы действительно ведем себя очень глупо. Ты попросила две кровати, я согласился, и из-за этого…

Она с сомнением заметила:

– Может быть, ты прав… Мне кажется, я иногда делаю из мухи слона, да?

– Мы все такие. Пошли, нас же куда-то приглашали на обед?

– К Фоксам. У них будет несколько человек.

– Прекрасно. – Он услышал, как дружелюбно звучит его голос. – Мне они всегда нравились. Надеюсь, что обед будет рано. Я немного съел за ланчем.

– Я дам тебе сандвич.

Она улыбнулась, совершенно успокоенная.

– Прости меня. Это все из-за моей мигрени.

Это называется толочь воду в ступе, потому что никто из них по-настоящему не обиделся. Они были такой достойной, такой цивилизованной парой! Вечер они проведут с друзьями, поговорят о них по дороге домой и лягут спать.

Завтра будет еще день.

День обещал быть чудесным: поездка с Беном в новом «паккарде» с откидным сиденьем, ланч, потом мороженое где-нибудь в кафе и, наконец, вечерний бейсбольный матч. Всю зиму Хенк чувствовал себя затворником в школе, и теперь, в первую неделю летних каникул, он был рад развлечься.

Около полудня они переехали реку в Нью-Джерси.

– Голоден? – спросил Бен.

– Угу.

Бен ухмыльнулся. Это было правдой: чем больше он рос, тем больше хотел есть.

– Растешь как трава, – заметил Бен, с удовольствием взглянув на мальчика. – В тринадцать лет ты уже с меня ростом. Будешь как дед.

Да, Хенк это знал. Он слышал об этом по нескольку раз на дню.

– Где мы поедим?

– У Тони. Подходит?

– Прекрасно подходит.

При воспоминании о спагетти с соусом и десерте у Хенка потекли слюнки.

Заведение Тони располагалось напротив здания суда. Еда всегда была превосходной. Адвокаты и судьи, безвкусно одетые политиканы и профсоюзные боссы с бриллиантами на пальцах – все собирались здесь, чтобы обсудить различные дела.

Заведение принадлежало не веселому смуглому Тони, а Доналу Пауэрсу. Хенк знал об этом, но, понимая достаточно много, никогда не упоминал об этом.

Они приехали рано. Столы, покрытые чистыми белыми скатертями, были накрыты: на каждом стояли блюдо с пармазанским сыром и корзинка с хлебом. Из кухни пахло чесноком. Бен поздоровался с Тони и сел за дальний столик.

– Принесите нам закуску для начала, Тони. Что будем есть, Хенк?

– Спагетти с соусом из моллюсков.

– И принесите две кока-колы, – добавил, обращаясь к Тони, Бен.

По вечерам в этом заведении подавались виски и вино, тайно, в задней комнате.

Соус из моллюсков был густой и жирный. Они ели с аппетитом, обмакивая в соус вкусный хлеб. Бен подмигнул Хенку:

– Нет женщин, и можно не тратить время на разговоры, а просто есть.

Хенк рассмеялся. Они всегда подшучивали над матерью, споря, что она не сможет просидеть молча и пяти минут. Иногда она выигрывала пари, но каких усилий ей это стоило!

– Вы не пересядете сюда на минутку? – позвал Бена Тони. – Не обижайся, Хенк, просто небольшой личный разговор. Дела.

Бен взял свою тарелку и присел за другой столик. Мужчины говорили тихо, сидя спиной к Хенку, но тем не менее он мог расслышать обрывки фраз:

«…прикрыли на прошлой неделе… пет, никто не может доказать кто, но у ребят есть идея… конечно, мы потеряли два дня… прокурор…»

В этих словах не было ничего необычного. Он и раньше слышал подобные разговоры и, кроме того, каждый день читал об этом в газетах. Все знали, что случаются разборки – кто-то не заплатил кому-то, и заведение закрыли, чаще всего только на пару дней.

Хенка это не шокировало. «Сухой закон» был фарсом. Даже дедушка Дэн, с его религиозным уважением к законам, сказал, что этот не продержится долго, что выпить спиртное вовсе не грех, хотя сам он не пил, и что, вместо того чтобы ходить и закрывать рестораны, власти лучше бы закрывали фабрики, где рабочим платили крохи за их рабский труд.

Разговор Бена с Тони затянулся. Ресторан заполнялся, люди подходили поздороваться к Бену, а Хенк все сидел один. Заскучав от ожидания, он заказал второй десерт. Мальчик считал, что такого торга с кокосовым кремом, как у Тони, нет нигде в мире. Он заказал и третий кусок и, хотя был сыт, продолжал медленно есть, не желая оставлять ни кусочка. До него донеслись слова Бена: «Я волнуюсь, но не слишком сильно».

Хенк подумал, что это касается налогов, не Бена, а Донала. Он вспомнил обрывки разговоров за последние недели, что-то о государственных преступлениях и посещении суда…

Вдруг он поперхнулся. Последний кусок торта не проглатывался, в животе закрутило, холодный пот выступил на лбу и ладонях. Мальчик вскочил и бросился в туалет, задевая по дороге стулья.

Бен подошел сзади, когда его уже рвало. Он поддержал мальчика, пока весь ланч не вышел. Это было мучительно. Дрожали колени. Когда рвота прекратилась, Хенк был слишком слаб, чтобы стоять, и схватился за дверцу кабинки. Его знобило.

– Ну и ну! – удивился Бен. – Сколько же ты съел? Здесь достаточно для лошади.

– Не знаю. Три кусочка торта, – промямлил Хенк. – Вдруг мне стало совсем плохо.

– Ничего удивительного. Ну, прополощи рот, и пойдем. Ты зеленый.

В дверь заглянул Тони:

– Малышу плохо?

– Съел слишком много. Вот что, мне надо сбегать в суд на пару минут. Может он прилечь в офисе? Когда я вернусь, он будет о'кей.

– Конечно. Пошли, Хенк.

Хенк никогда не был в офисе. Он только видел его мельком, когда открывалась тяжелая стальная дверь, чтобы пропустить кого-нибудь. Следуя за Тони, он увидел пустую комнату с бетонным полом, в которой стояли письменный стол, сейф и несколько деревянных кухонных табуреток. В конце комнаты на веревке висела занавеска. Тони отодвинул ее, открыв койку с одеялом, сложенным в ногах.

– Вот, ложись, малыш, – сказал Тони, укрыл его одеялом и задернул занавеску.

Одеяло было тяжелое и теплое. Хенк лежал совсем тихо, согреваясь. Над ним у самого потолка было два маленьких окна с толстыми решетками. Как будто в камере. Интересно, почему на окнах решетки? Ему стало лучше. Но теперь он стал чувствовать смущение из-за беспокойства, которое он причинил всем. Он радовался, что не испачкался, а то пришлось бы возвращаться домой и переодеваться, хотя, впрочем, Бен просто купил бы ему что-нибудь по дороге. Мальчику захотелось спать…

Когда он открыл глаза, за занавеской слышались голоса. Говорил Тони:

– Нет, мальчишка спит. Ему стало плохо. Все равно он не понял бы ничего, он еще малыш.

– О'кей. Если ты так считаешь. В разговор вступил третий голос:

– Итак, я говорю, что босс беспокоится.