Устроить торжество оказалось чудесной идеей, и Дэн был тронут вниманием. Поль подумал, что Ли была права, не желая откладывать торжество, – Дэн, несмотря на веселое настроение, выглядел плохо. У него был вид страдающего тяжелым сердечным заболеванием. Все это знали и были рады собраться в этот вечер, все, за исключением Донала Пауэрса, которого, несомненно, утомляло проявление такой привязанности к человеку, который был ему неинтересен.

Ли превзошла себя. Стены в столовой были оклеены обоями с китайским рисунком в серебряных тонах: цветущие ветки персикового дерева тянулись вдоль стен к потолку. Стол украшали коралловые розы в маленьких серебряных вазочках вперемешку с маленькими коричневыми орхидеями.

Старинные дома, подобные этому, создавались для больших вечеров. Они предназначались для больших семей, с местом для овдовевших бабушек или даже для незамужней кузины, которая жила под предлогом, что помогает по хозяйству, а на самом деле потому, что ей некуда было идти. Такие отношения воспринимались когда-то как должное, но теперь с ними было покончено. Такой обед в подобном исполнении был пережитком, напоминанием далекого прошлого. Странно, но Полю было приятно, что Ли, у которой не было подобной семейной традиции, продолжала следовать ей с таким пылом. Сердце радовалось при виде того, как она сидит во главе стола, окруженная любовью и заботой мужа.

Сколько было таких обедов в жизни Поля! Сколько важных событий отмечалось в тесной викторианской гостиной его родителей! И он снова вспомнил – избавится ли он когда-нибудь от воспоминаний? – тот вечер, на котором его отец объявил о помолвке, в то время как Анна прислуживала за столом. Он все еще видел, как дрожал поднос в ее руке, ощущал запах увядающих цветов, видел спокойную гордость Мариан. На ней было надето голубое летнее платье и жемчужные серьги. Все это как будто случилось вчера…

Обеденный стол – отличное место для наблюдений. В какой-то момент люди вынуждены смотреть друг на друга. И он посмотрел на свою жену, которую Ли тактично посадила на почетное место около Дэна, как можно дальше от себя. Мариан, ничего не подозревающая, разговаривала с Эмили и Элфи. До него доносились обрывки разговора. Элфи говорил о диетах: он постоянно сидел на диете, чтобы похудеть, но никто никогда не видел результатов. Мариан сидела на оздоровительной диете из проросшей пшеницы и клюквенного сока. Выглядела она хорошо – она сохранила свою фигуру; простой греческий покрой темно-красного шелкового платья подчеркивал ее стройность.

– Оно довольно миленькое, правда, – признала она, когда он сделал ей комплимент. – Я не могла бы пойти на обед к Ли, не надев одно из ее платьев. Но она ужасно дорогая. Мне всегда кажется, что я не могу позволить себе ее цены.

Не позволить себе ее цены! Он не сдержал улыбки: бережливость Мариан забавляла его. Но по-своему ему это нравилось – ее пожертвования были всегда соответственно щедры.

Мэг тоже одевалась у Ли, но ее украшения принадлежали Доналу, и на них не экономили. Колье из изумрудов, окруженных бриллиантами, буквой «V» обрамляло ее шею. На ней были такие же браслеты. Это было королевское зрелище, и ей очень шел весь этот блеск, но Полю все это казалось непонятным и неуместным, когда он вспоминал серьезную девушку в юбке и свитере.

Ее дети сидели рядом между ней и отцом, который оказался далеко от Поля. Донал демонстрировал своих сыновей с явной гордостью. Энергичные и красивые блондины, здоровые, типичные американцы, они заслуживали, чтобы ими гордились. Разговор шел о футболе, к нему присоединился Хенк. Поль, который когда-то играл и продолжал следить за играми, хотел было тоже присоединиться, но Хенк избегал его весь вечер, и поэтому он повернулся к Мэг, которая разговаривала с хозяином о дочерях.

– В частной школе больше дисциплины, – говорил Билл Шерман.

– Люси и Лоретта в разных классах. Современная теория велит разделять близнецов, – сказала Мэг.

Близнецы, темноволосые красивые девочки, засмеялись. Они были похожи на отца. Любопытно, что у девочек уже в одиннадцать лет может быть сардоническое выражение лица, но оно у них несомненно было. Мэг тяжело придется, когда они повзрослеют.

Пятеро детей. Поль автоматически посчитал. Он чуть не проглядел пятую, которая сидела как раз напротив него. Ее зовут Агнесс. Она самая младшая, тихая и, как говорили, отличается от остальных.

Поль обратился к ней:

– Хэлло, Агнесс.

Она подняла на него глаза. Их задумчивое выражение понравилось Полю. Чем-то эта девочка напомнила ему Айрис, то ли серьезностью, с которой она слушала речи взрослых, то ли обособленностью от окружающих. Она выглядит поэтичной, решил Поль.

Его мысли были прерваны громким голосом Ли:

– Я выросла на этих историях, и у меня такое чувство, будто я сама все это пережила. После погрома, когда застрелили моего дедушку, родители приехали в Нью-Йорк. Тогда переезд стоил тридцать пять долларов, что составляло все их состояние.

С чего вдруг возник этот разговор?

– Конечно, они ужасно мучились от морской болезни всю дорогу. О, ну, это обычная история палубных пассажиров. Вы все слышали ее.

– Я не слышала, – сказала Эмили, – расскажите!

– Но тогда вы не захотите слушать все остальное.

– О, но остальное уже известно: после того, как они оказались в Америке, их дела устроились!

Милая, жизнерадостная Эмили, подумал Поль. Она действительно забыла о трущобах, туберкулезе и родителях Ли, иначе не сказала бы этого.

Ли слегка пожала плечами, не обращая внимания на замечание.

– Что еще сказать? Кажется, мы будем свидетелями новых гонений, но в гораздо больших масштабах.

Опять Германия. Вот из-за чего, должно быть, начался разговор. Эта тема не исчезнет из разговоров. Полю хотелось, чтобы ее оставили хотя бы на вечер.

– О, дорогая, – воскликнула Эмили, – но не думаете же вы, что они могут уничтожить целый народ?

Билл Шерман заметил:

– Мой равви думает, что могут.

И твой равви прав, сказал про себя Поль.

– О, но, – продолжала Эмили, – может быть, вы помните разговоры во время войны о зверствах немецких солдат, якобы совершаемых ими в Бельгии; в действительности это была чистая пропаганда.

Где-то я уже слышал подобное? – подумал Поль. Эмили настаивала:

– Разве не так, Элфи? Дэн, я помню, вы говорили то же самое о газетах Херста во время испано-американской войны.

Элфи пробормотал:

– Это другое.

– Не совсем. – Твердый голос Донала привлек всеобщее внимание. – Газеты все искажают. Левые писатели в своем большинстве коммунисты. Посмотрите на Францию! Они поставили во главе кабинета Блюма и чуть не потеряли страну.

– Что?! – воскликнул Дэн. – Блюм дал им сорокачасовую рабочую неделю и двухнедельный оплачиваемый отпуск, сделал обязательным образование до четырнадцати лет. И это вы называете коммунизмом?

– Вы не можете отрицать, что в рабочем движении Франции полно коммунистов, – сказал Донал.

Поль не хотел вступать в разговор, но не выдержал:

– Рабочие не были бы так озлоблены, если бы имели какие-нибудь социальные гарантии и если бы богатые охотно платили налоги.

Донал взглянул на Поля:

– Вам что, нравится платить налоги? – Его глаза были холодны.

Поль не ответил. Какого черта они опять начинают эту тему? Он отрезал ломтик авокадо. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Но Донал продолжал задирать его:

– Вы никогда не убедите меня, что Блюм тоже выступает против войны.

Все посмотрели на Поля, так что у него не было выбора.

– Он предвидит опасность. Жаль, что больше никто не видит ее сейчас и не видел, когда Гитлер снова оккупировал Рейнскую область, презрев весь мир.

– Им пришлось уступить ему. Вы понимаете, что во Франции значительно меньше мужчин призывного возраста, чем в Германии? Ситуация безнадежна.

Теперь Хенк обрушился на Поля: