— Я согласен с вами, — сказал Марио. — Транспорт слишком громоздкая штука в наши дни. Он не может больше принадлежать отдельным богачам. Так же как и отдельным беднякам. Через пять, через десять лет он станет государственным. Но, — он стукнул кулаком по стойке и, став в позу, сделался похож на статую Кавура в Милане, — тем более нам нужно самоуправление. Национализирует Кардифф — у Гэрета Джонса есть шанс выжить. Национализирует Лондон — Гэрет Джонс disfatto[26]. — И он сделал вид, что давит каблуком какое-то насекомое.

— Не вижу разницы, — сказал Роджер. — Не все ли равно Гэрету, перекупит у него дело государственное предприятие, находящееся в Кардиффе, или государственное предприятие, находящееся в Лондоне?

— Разница вот в чем, — произнес чей-то голос у Роджера за спиной. — Если это придет из Кардиффа, Гэрета возьмут на должность и он будет водить свой автобус по тому же маршруту. А если это придет из Лондона, на место Гэрета наймут какого-нибудь англичанина, Гэрету же предложат подметать пол в гараже.

Роджер, не оглядываясь, узнал говорившего по голосу. Это был Мэдог. А рядом с Мэдогом Роджер увидел какого-то незнакомца — молодого человека, примерно такого же возраста, как Мэдог. У него были светлые, очень коротко подстриженные волосы, очки в роговой оправе и длинная куртка из пушистого материала в крупную яркую клетку. Что-то в его внешности, бесспорно городской, наводило на мысль о тундре.

— А, привет! — сказал Роджер. В его теперешнем состоянии встреча с Мэдогом не сулила особой радости. — Ваша боевая черокезская раскраска еще не слиняла?

— Я укрепляю традиционные связи, — уклончиво отвечал Мэдог, — Je présente[27], — он указал на блондина в роговых очках, — Андре… — Роджер не дал себе труда запомнить незнакомую французскую фамилию, но поздоровался с молодым человеком достаточно учтиво.

— Надолго ли вы в Уэльс?

— Comprends pas[28], — сказал молодой человек, сурово глядя на Роджера сквозь стекла очков.

— О… A… Vous faites une longue visite au pays de Galles?[29]

— Ça depend[30].

— Et vous ne parlez pas l’anglais?[31]

— Jamais,[32] — решительно отрезал молодой человек.

— Il ne parle que le français et le gallois[33], — вмешался Мэдог.

Он, казалось, был страшно доволен собой и получал от всего происходящего какое-то загадочное удовлетворение. Его синий костюм все так же отчаянно лоснился, и вместе с тем он производил впечатление человека, к которому неожиданно пришел успех и преуспеяние. Что случилось? Мэдог держался уверенно, и лицо у него утратило землистый оттенок, словно подъем духа принес ему и физическое оздоровление.

— Vraiment?[34] — равнодушно спросил Роджер, — Vous êtes de Bretagne, peut-être?[35]

— Canadien[36], — отвечал молодой человек. Произнеся это единственное слово, он сжал губы и так поглядел на Роджера, словно хотел испепелить его взглядом.

— Ну что ж, давайте выпьем, — сказал Роджер. Он чувствовал себя смертельно усталым. — Beth ydych chi’n yfed?

Очкастый молодой человек растерянно перевел взгляд с Роджера на Мэдога и обратно.

— Похоже, он не слишком силен в валлийском языке, — не удержался Роджер.

— Он учится, — мгновенно ощетинился Мэдог.

— Ладно, спросите его, на каком языке ему угодно будет понять мой вопрос: что он предпочитает пить.

— Qu’est-ce que vous allez boire, André?[37] — спросил Мэдог.

Преодолев этот барьер, сделали заказ, разлили вино, сдержанно кивнули друг другу и выпили.

— Так что же он делает здесь, в Уэльсе? — спросил Роджер, просто чтобы поддержать разговор, хотя занятия этого субъекта не возбуждали в нем ни малейшего интереса. — Приехал, вроде меня, изучать язык?

«Да, ведь я для этого сюда приехал, разве не так? Но как давно это было. Я теперь неплохо знаю валлийский, но только это уже потеряло для меня прежнее значение».

— Отчасти, — сказал Мэдог. — Он здесь по поручению своего правительства.

— Правительства? Это что же — в связи с ящуром? Он ветеринарный инспектор?

— Как я уже говорил вам, он олицетворяет собою ось Карвенай — Квебек, — спокойно объявил Мэдог. — Ему сделано официальное предложение перевести «Гвилима чероки» на французский язык.

— Позвольте… — Роджер пытался что-то понять. — Вы же сказали, что канадское правительство оплачивает его пребывание здесь.

— Именно так. Он получает государственную субсидию.

— Но ведь он же… — Роджер не договорил, помолчал и начал снова. — Я хочу понять. Он приехал сюда к нам, чтобы перевести вашу поэму на французский язык. И опубликовать ее… где? В Квебеке?

— Первоначально там, да. Но это задумано как двуязычное издание — оригинал вместе с переводом, — так что оно будет распространяться и здесь, в Уэльсе. И кроме того, Париж, разумеется, всегда покупает часть тиража любого квебекского издания. Это для них один из способов поддерживать заокеанские связи. А к тому времени, когда мы закончим работу, книгу можно будет выпустить и во всех странах мира.

Роджер начинал понемногу понимать.

— Так он, значит, совершил этот приятный вояж для совместной работы с вами, а по сути говоря, для того, чтобы вы проделали за него всю работу, поскольку он, совершенно явно, и трех слов не может связать по-валлийски. А вы, конечно, в свою очередь — ведь этот бутерброд жирно смазан с обеих сторон — будете иметь возможность отправиться в Квебек, как только вам заблагорассудится.

— Ну, разумеется, — сказал Мэдог. — Как только без меня смогут обойтись здесь.

— Здорово, — сказал Роджер, и одним махом осушил кружку пива. Все чувства его были взбаламучены. С одной стороны, какое ему дело, если кто-то хочет расходовать средства на повышение популярности Мэдога как поэта, тем более что он несомненно этого заслуживает. С другой стороны, все это выглядело обычным современным жульничеством. Если слово «культура» еще не совсем утратило смысл, то что же все-таки важнее в свете подлинных культурных ценностей: чтобы Гэрет продолжал водить свой автобус или чтобы этот кривляка, который притворяется, будто говорит по-валлийски, а по-английски не говорит, и брешет и в том и в другом случае, выкачал из бюрократической машины своего государства кругленькую сумму, которая, получи ее Гэрет, помогла бы ему продержаться еще с год?

— Вы чего-то не одобряете? — с легкой иронией спросил Мэдог.

— Да нет, не в том дело. Нет, в самом деле, нет. Только… видите ли…

— Ну что? Вас это здорово коробит, если поэт получит некоторое вспомоществование из общественного фонда?

— Ни в малейшей мере, поверьте. Нет, конечно, дело не в этом. Но вспомоществования бывают такие и этакие. Я имею в виду публикацию вашей поэмы в Квебеке. Не будет ли это немножко из пушек по воробьям? Много ли сыщется в Квебеке людей, которые всерьез интересуются валлийской поэзией?

— Я уверен, что совсем немало, — сказал Мэдог. — В конце концов, мы ведь не ждем, что они бросятся изучать валлийский язык. Достаточно, если они прочтут перевод с валлийского на родной язык, сделанный одним из их поэтов, — (Итак, значит, очкастый блондин — поэт, вот оно что! Да, Граб-стрит выглядит в наши дни несколько по-иному.) — К тому же теперь в центр внимания попадают малые национальности. Большие державы в упадке. Англия, Америка, Франция — я имею в виду метрополии — в культурном отношении бесплодные пустыни. Все цветы расцветают на окраинах этих земель — на окраинах, где испокон веков считалось бессмысленным насаждать культуру.