— Пойду выпью свою дневную кружку в «Виноградной лозе», — сказал Гэрет после того, как они съездили в горы и вернулись назад.

Роджер уже знал, что так называется пивная, пропахшая дымом и карболкой. Судя по тону, каким это было сказано, Гэрет не просто ставил его в известность, а предлагал присоединиться. Роджер чувствовал, что, если он спросит: «Не возражаете, если я пойду с вами?», Гэрет ответит, что не возражает. Дюйм за дюймом они продвигались по пути camaraderie[14]. Тем не менее он сказал:

— Ну, а я, пожалуй, схожу к итальянцу. — Лучше было все-таки сохранить достоинство и не слишком навязываться Гэрету.

— Ладно, — сказал Гэрет. — Увидимся в половине пятого. — И он понес свое грузное тело на ножках-булавочках через площадь.

А Роджер, сняв сумку, от которой так болело плечо, с чувством искреннего облегчения зашагал вниз по улице к пивной, которую держал итальянец, — впереди был час полного безделья, и Роджер пообещал себе насладиться им сполна, а возможно, и прогуляться к морю.

На неделе в час ленча пивная итальянца не могла похвастаться обилием клиентов, хотя достаточно было появиться Айво и Гито, чтобы создалось впечатление, будто народу полным-полно. Несколько человек в кепках и плащах сидели по углам и тянули пиво. У стойки, мирно, вполголоса беседуя с итальянцем, стоял Мэдог.

Еще не решив, как лучше быть, Роджер остановился неподалеку от них, дожидаясь, чтобы его заметили. На Мэдоге был синий костюм, мятый и изрядно потертый; щеки у него заросли щетиной, и он настолько обрюзг, что живот мешал ему удобно облокотиться о стойку. Интересно, он в самом деле хороший поэт? Роджер решил поспешить с изучением валлийского, чтобы побыстрее прочесть что-нибудь из произведений Мэдога. Конечно, и при такой заурядной внешности Мэдог вполне мог быть настоящим поэтом. То, что он выглядел как типичный молодой клерк, работающий у провинциального агента по торговле недвижимостью, говорило скорее в его пользу, поскольку поэты, которые выглядят поэтами, часто оказываются нахальными самозванцами. А вот итальянцу, казалось, в пору было выступать на сцене в какой-нибудь опере Верди, где он вволю мог бы кричать «ура» и делать вид, будто пьет вино из картонных кубков. Волосы у него были как мех россомахи. Они вздымались темной волной вокруг бесстрашно торчавших, точно одинокие утесы, ушей. Итальянец и Мэдог рассматривали какую-то вырезку из газеты.

Так прошло несколько минут; затем один из мужчин в плаще крикнул что-то хозяину по-валлийски, назвав его просто Марио, — речь явно шла о том, что его дожидается клиент. Хозяин на секунду поднял глаза и, заметив Роджера, сказал ему что-то на своем певучем валлийском языке.

— Извините, — сказал Роджер и смущенно улыбнулся, — но я не говорю по-валлийски. Только делаю первые шаги.

При звуке его голоса Мэдог оторвался от газетной вырезки и приветственно взмахнул рукой.

— Ах, вы англичанин, — сказал хозяин. — Что вам угодно? Я сейчас вас обслужу. Мы тут читаем кое-что интересное. Насчет Бре-та-ни.

— Вот как? Мне пинту горького, пожалуйста.

— Да, сэр, Бре-та-ни, — повторил хозяин. — У них там бьют витрины. Так называемые зеркальные стекла.

— Вот как? — сдержанно заметил Роджер. Кто бьет? О чем этот человек говорит?

— Десятипенсовик и девять монет, — сказал хозяин, осторожно пододвигая Роджеру пиво. Держался он не враждебно, но и не дружелюбно, а как-то победоносно.

Роджер протянул ему десятипенсовик и еще девять пенсов и сказал:

— Так, значит, витрины бьют?

— Да, сэр, — просиял хозяин. Он смахнул монеты в кассовый ящик. — По всей главной улице в Комбуре. Это работа коммандос.

Роджер молча поверх кружки воззвал взглядом к Мэдогу.

— Речь идет о бретонских коммандос, — пояснил Мэдог. — Вот взгляните сами. — Он протянул Роджеру вырезку из газеты. — Они закладывают пластиковые бомбы, и зеркальные окна разлетаются в куски. Делают это ночью, чтобы никто не пострадал. Но если это не произведет эффекта… — Он многозначительно умолк.

Роджер взял в руки газетную вырезку.

— Боюсь, я понятия не имею о том, кто такие бретонские коммандос, — сказал он, все еще ощущая потребность извиняться. — Они что же…

— Вот, вот! — Хозяин расплылся от удовольствия. — Именно так говорят и в Париже. Кто эти люди? Откуда они вдруг взялись, эти людишки, которые именуют себя коммандос? — Он весь затрясся от беззвучного смеха, привалившись к стойке. — А потом, в один прекрасный день БУ-УМ! — И он замахал руками в узком пространстве между бутылками.

— Они считают французов оккупантами, — мягко пояснил Мэдог. Он улыбнулся печальной улыбкой человека, которому, как ни грустно, приходится терпеть такое невежество; улыбка эта вызвала у Роджера еще большее раздражение, чем театральность хозяина. — Они не хотят зависеть от Парижа. Все их апелляции по обычным каналам оставлены без внимания, и теперь они прибегли к силе. Они прошли военную подготовку, и у них есть оружие.

— Да, сэр, оружие, — подтвердил хозяин. — И деньги. Всего хватает. И в следующий раз они займутся не только витринами. — Он снова радостно заулыбался.

— Что ж, — сказал Роджер, отхлебнув пива, — это, наверно, уже им решать.

— А вот Марио намерен к ним присоединиться, — усмехнулся Мэдог. — Он едет в сентябре на две недели в Бретань — у него отпуск — и надеется вступить там в контакт с коммандос и принять участие в их акциях.

— Не может быть!

— Да-с, сэр, очень даже может, — сказал хозяин и перегнулся через стойку. — Сюда это тоже докатится. Разве от Вестминстера дождешься независимости! Так что придется кому-то подсобить. А для этого нам нужен практический опыт. Пойду к коммандос. Сначала взрывать витрины по ночам. Потом поджигать машины. Ударил здесь, ударил там — исчез. Словом, надо кое-кому показать, что мы не шутим. Тогда Вестминстер сдастся, чтобы дело до убийства не дошло. Дадут независимость, создадим валлийский парламент. Англичане будут предъявлять паспорта на границе.

Роджер молча пил пиво. У него не было ни малейшего желания втягиваться в этот бредовый разговор, в то же время он опасался, что хозяин может впасть в бешенство, если попытаться его урезонить. К тому же Мэдог внимательно следил за его реакцией. Что было написано на лице Мэдога? Просто вежливый интерес? Или легкое ехидство?

— А вы как к этому относитесь? — вдруг спросил Мэдога Роджер.

— А как бы вы отнеслись, — с улыбкой сказал Мэдог, — если бы вы были чероки?

— Нет, с вами просто невозможно разговаривать. — Роджер передернул плечами: он в самом деле так считал.

Мэдог был по-прежнему непрошибаемо вежлив.

— У англичан вечно возникает одна трудность. Они не могут поверить, что у них действительно есть враги.

— Ну, это уже давно отошло в прошлое. В этом веке нас заставили поверить.

— Ничего подобного. Англичане по-прежнему вырастают в убеждении, что история их страны сплошь светлая, без всяких теней. Они в буквальном смысле слова знать ничего не знают о творимых ими несправедливостях. Они избегают чувства вины с помощью невежества. Среди тысяч английских туристов, которые каждое лето наводняют Ирландию, многие ли имеют хотя бы слабое представление о том, сколько выстрадали ирландцы по милости англичан? Задайте этот вопрос каждому десятому, когда они сходят с парома. Найдите хотя бы одного, кто слышал о том, что политика английского правительства прямо привела к так называемому картофельному голоду сороковых годов, когда миллион ирландцев умерли от голода в этой стране изобилия — изобилия, которое было не для них.

— Но послушайте… ведь все это…

— Английские солдаты охраняли склады с продовольствием, чтобы голодные ирландцы не могли до него добраться, — продолжал Мэдог. Теперь он уже больше не улыбался. — Ирландский крестьянин вырастил всего вдоволь, но не мог этим воспользоваться. Его пищу составлял картофель, а когда картофель сгнил, он стал погибать от голода среди изобилия.