Солнце выскочило из-за гор и направило длинный палец яркого света прямо в Роджера. Все вокруг стало как новенькая монета — золотое, в ореоле искристых огней. Значит, всем несчастным и слабым, и похотливым, и сломленным жизнью, и разочарованным, всем мужчинам и женщинам, птицам и зверям будет сегодня светить солнце, а ветер — что-то шептать.
После столь лирического начала Роджер решил, что этот день не может пройти для него просто так, что он должен принести ему счастье, значит, если что-то предпринимать и пытаться преодолеть какие-то трудности, то это надо делать сегодня. С той поры как он потерпел фиаско с Беверли, Роджер все время чувствовал какую-то вялость; он шагал по этому непонятному, незнакомому миру, и каждый шаг казался ему последним, точно на следующий у него уже не хватит сил. А сейчас он вдруг почувствовал, что может взяться за решение своих проблем — с разбега и по широкому фронту.
Первой проблемой были деньги. Он прихватил с собой несколько дорожных чеков, но почти все уже получил по ним. Теперь, поскольку он решил здесь задержаться, ему предстояло договориться с местным банком. И заодно (не без внутренней дрожи напомнил он себе) выяснить, каков у него баланс. Кроме того, надо сдать номер в отеле «Палас» и расплатиться по счету: он даже этого не сделал, хотя уже снял квартиру у миссис Пайлон-Джонс.
Правда, медлил он не без причины. Роджеру хотелось так подгадать, чтобы Райаннон непременно дежурила, когда он будет расплачиваться и выезжать из гостиницы. Это даст ему прекрасную возможность вступить с ней в разговор. Беда была в том, что Райаннон дежурила вне всякого графика и он не мог уловить закономерность ее дежурств. Иногда она ехала первым рейсом вниз, иногда вдруг днем ехала наверх, в горы, иногда последним рейсом вниз, словно на ночное дежурство. Возможно, если бы он работал на автобусе уже несколько недель, он обнаружил бы какую-то систему в ее передвижениях. Но пока он мог лишь гадать. Он уже заходил в «Палас» во время одного из перерывов и заглядывал в холл в поисках Райаннон. Ее не оказалось на месте, и он снова вышел, предпочитая заплатить за лишний день или два, если это позволит ему завязать с ней знакомство. Она была так хороша, так молода, так элегантна и так недоступна для всех, у кого нет быстроходной машины, и пачки банкнот в кармане, и солидной, доставшейся по наследству фирмы, и загорелого лица, легко расплывающегося в широкой улыбке, и широких плеч под отлично сшитым пиджаком, — сознавая все это, Роджер понимал, что только зря теряет время. Тем не менее сейчас ноги снова понесли его к отелю «Палас». Было одиннадцать двадцать, и он был свободен до двенадцати, когда они с Гэретом снова поедут наверх.
Она была на месте. Молодая, свежая, темноволосая, как египтянка, но с нежным розовым румянцем и безукоризненной кожей, она сидела на высоком стуле за перегородкой, словно то был бар, а она клиентка у стойки бара, — сидела и спокойно наблюдала за происходящим.
— Привет, — сказал он.
Она молча улыбнулась, придав, однако, улыбке слегка вопросительный оттенок. (Почему вы, собственно, обращаетесь ко мне? И почему так фамильярно?)
— Будьте любезны мне счет. Я сегодня съезжаю.
— Сию минуту. — Она повернулась и сказала девушке, которая сидела за стеклянной перегородкой: — Пожалуйста, карточку четыреста двадцать восьмого.
«Она помнит номер моей комнаты. Она, что же, специально его запоминала? И возможно, готова в любую минуту…»
— Извольте, сэр, — сказала она деловым, официальным тоном, пододвигая ему лист бумаги.
(Сэр?)
— Я, знаете ли, работаю теперь на автобусе, — сказал он, подписывая свой последний дорожный чек. — Помогаю Гэрету.
— Да, я вас видела.
— Я живу в вашем… в Лланкрвисе. Снял там квартиру.
Она повернулась, передавая чек кассиру.
— Спасибо, сэр. Вот сдача.
— Странно как-то, что вы называете меня «сэр». Мы ведь оба живем в Лланкрвисе, нам следовало бы быть демократичнее.
— Я всегда так обращаюсь к гостям.
— Ну, я уже больше не ваш гость.
— Я это усвоила, — сказала она, ставя на разговоре точку.
Он поклонился, чувствуя, что потерпел поражение. Но по крайней мере она отказалась от этого «сэр», которое вставало между ними, как изгородь из колючей проволоки. Впрочем, у нее наверняка есть в запасе другие способы протянуть колючую проволоку.
Отходя от ее стойки, он заметил, что она соскользнула со стула; на ней была короткая, очень элегантная черная кожаная юбка и кораллово-красная блузка. Сочетание цветов было ошеломляюще красиво. Роджер даже покачнулся — точно его огрели мешком по голове — и не совсем уверенно направился к двери.
«Да возьми же себя в руки, Фэрнивалл!»
Рядом вдруг возник старший рассыльный: угодно ли джентльмену, чтобы его вещи снесли вниз? О господи! Неужели там еще что-то осталось? Сможет ли он заставить себя снова подойти к Райаннон и попросить ключ? Но нет, рассыльный уже держал ключ в руке.
— По-моему, я все забрал, но… может быть, вы пошлете кого-нибудь наверх проверить…
Конечно, там остался доктор Конрой. И немного белья в ящике комода.
— Попросите проверить ящики… Стойте, может быть, мне самому подняться…
Старший рассыльный был вежлив и категоричен. Нет, джентльмену не надо подниматься. Он вызвал носильщика, дал ему ключ. Через несколько минут Роджеру вручили его собственность в бумажном мешке. Чемодан его уже находился у миссис Пайлон-Джонс. Ну и отъезд! Беспорядочный и несолидный. Почему он такой несобранный? Интересно, смотрит ли на него сейчас Райаннон? И подавляет смешок или лишь слегка презрительно улыбается? Роджер схватил бумажный пакет и, пошарив в кармане, протянул старшему рассыльному сумму, достаточную для того, чтобы установить в его игрушечной пригородной резиденции бассейн с подогретой водой.
— О, благодарю вас, сэр.
— Не за что.
Обливаясь потом, Роджер ринулся на улицу. Ничего, он еще подстережет Райаннон как-нибудь темной ночью там, на горе. Впрочем, не слишком темной: ему хотелось видеть то, что он будет делать.
До двенадцати часов, когда им с Гэретом предстояло ехать наверх, оставалось совсем немного времени — ровно столько, чтобы успеть забежать в банк, который находился чуть дальше, на той же улице. Изложив свою просьбу, Роджер сообщил клерку все необходимые данные, которые тот и записал.
— Как только мы договоримся с вашим лондонским банком, сэр, вы сможете временно получать деньги по чекам здесь. Какую примерно сумму в неделю?
— Двадцать фунтов, — сказал Роджер.
На его лондонском счету денег оставалось совсем немного — сколько именно, они выяснят и сообщат ему. По всей вероятности, что-то около ста или ста пятидесяти фунтов. И никаких поступлений до первого января, когда после всех вычетов ему переведут жалованье из университета. Что за собачья жизнь! Почему он никогда ничего не откладывал, почему он дожил до сорока лет и у него нет даже двух тысяч на черный день? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: женщины. До сих пор Роджер вынужден был довольствоваться случайными встречами, и это обязывало его изображать из себя кутилу. И сейчас, в этом прохладном безликом банке с полированными стойками и стеклянными перегородками, на которых выгравированы имена тех, кто за ними сидит, ему стало просто плохо при одной мысли о том, сколько его денег перекочевало в карманы рестораторов и владельцев отелей, какое количество деликатесов он без всякого аппетита проглотил, сколько выпил тонких вин, даже не почувствовав их вкуса. А за всем этим по пятам неизменно следовала расплата в виде бумажек, оставленных на столе. Что же тут удивительного, если он теперь беден! Он немало потратил на удовлетворение своих биологических потребностей и, однако, разбросав по ветру поистине чудовищную сумму, был все так же неудовлетворен. И обиднее всего, что уж слишком кратки были мгновения, когда он чувствовал себя счастливым… Кивнув прилизанному клерку, Роджер вышел из банка и быстро зашагал к площади.
