Панюшкин вскочил:

— Вы забываетесь! Вы в моем подчинении, и я… я… приказываю вам… приказываю прекратить разговоры. Прекратить необоснованное обвинение творцов СЭС. Вы, наверно, и приехали сюда из вашего института ветродуев, чтобы… чтобы подложить нам свинью! Вот!… Это…

Дальше говорить он не мог. Лицо его вдруг побелело, и он стал судорожно хватать воздух открытым ртом.

Александров тоже почувствовал, что он бледнеет и ему становится трудно дышать.

«Ах, чорт! Ведь нужно надеть маски!» — вспомнил он и, протянув Панюшкину одну из кислородных масок, стал надевать на себя другую.

Панюшкин отвернулся и также натянул на себя шлем с респиратором. И Александров увидел, как у него несколько раз поднялись плечи — первый пилот делал глубокие вдохи животворного газа.

В кислородных масках благодаря шлемофону можно было бы продолжать разговор. Но когда Александров включил переговорную систему, то услышал только, как первый пилот пробормотал что-то похожее на «спасибо» и выключил свой микрофон.

«Глупо получилось, — подумал Александров. — Ну да назвался груздем — полезай в кузов. А парень со временем поймет, что он был неправ и вел себя по-мальчишески».

Чтобы рассеять неприятный осадок от стычки с Панюшкиным, Александров стал снова осматривать состояние системы.

Теперь баллон СЭС наполнился уже больше чем наполовину и стал совсем похожим на гигантскую рыбину.

Затем Александров уселся в кресло поудобнее и, полузакрыв глаза, задумался. Вдыхание кислорода бодрило. И скоро Александров снова пришел в хорошее настроение. Мысли его унеслись в Москву.

Всего сутки назад он сдавал, дежурство Бурцеву. А сейчас сдает Карцев. Кому? Наверно, «старому ворчуну» Иевлеву. А жена еще, конечно, спит. Хотя нет, Наташка готовится к экзаменам и встает теперь рано. Как бежит время! Давно ли она читала по складам, а теперь? Рассуждает о книгах, имея свое собственное мнение. Девятиклассница. Еще год — и кончит школу.

Гондолу вдруг довольно резко качнуло. Александров взглянул на приборы. Высотомер показывал 750,0 метров. Скорость подъема была примерно такая же, как раньше. Но стрелка анемометра теперь показывала, что ветер усилился. Она вела себя «нервно» — то держалась на пятом-шестом делении, то быстро передвигалась к десятому, отмечая увеличение скорости воздушного потока до 10 метров в секунду. И тогда под порывами ветра гондола сильно раскачивалась.

— Как вы думаете, товарищ Александров, — послышался в шлемофоне голос Панюшкина, — может быть, ускорить подъем, чтобы рывком преодолеть этот, видимо, пограничный слой между почти штилевой зоной и сильными потоками? Зачем нам зря качаться?

«Советуется парень, следовательно становится нормальным человеком», — с удовлетворением подумал Александров и ответил:

— Я думаю, это будет правильное решение. А затем нам следует облачиться в скафандры.

— Согласен, — ответил Панюшкин. — Держитесь! — И, наклонившись, передвинул рукоятку механизма балластосбрасывателя.

Гондола рванулась вверх, закачалась чаще. Но скоро система СЭС вышла из переходной зоны между двумя движущимися с разными скоростями воздушными массами и стала подниматься сравнительно спокойно.

Тогда Панюшкин снизил расход балласта и затормозил скорость подъема.

— Здесь, по плану, мы должны провести первые предварительные испытания ветрогенератора, — сказал он. — Сила ветра достаточная — около двадцати метров в секунду. Согласны?

— Согласен.

— Тогда прошу — облачитесь в скафандр.

Сделать это было необходимо: СЭС находилась на уровне высочайших горных вершин. Плотность воздуха была здесь почти втрое меньше, чем у поверхности земли.

Александров, несмотря на хорошую натренированность и вдыхание кислорода, ощущал большую слабость во всем теле и ноющую боль в суставах. Сделав несколько глубоких вдохов, он быстро снял респиратор кислородной маски и шлем и влез в скафандр. Панюшкин помог ему застегнуть замок-молнию. Вслед за Александровым надел скафандр и первый пилот.

Скафандры были сделаны из несколько более тонкой, чем оболочка, прорезиненной капроновой ткани. На груди и у пояса они имели усиливающие пояса из прочных, нерастягивающихся лент, а в локтевых и голенных частях в дополнение к усиливающим поясам — еще и складки. Благодаря этим особенностям человек, заключенный в скафандр, имел возможность на высоте сгибать руки и ноги и наклоняться.

Скафандры Александрова и Панюшкина имели круглый стальной шлем для головы с широкими овальными окнами, застекленными сталинитом. К шлему были подключены шланг от кислородного баллона, который помещался в ранце, прикрепленном к спинной части костюма, а также шланг вентиляционного устройства и провод шлемофона.

Облачившись в скафандр, Александров прежде всего «проветрил» его, пустив сильную струю кислорода и одновременно включив на полную мощность вентиляционное устройство. Затем он несколько уменьшил отсос воздуха из костюма и таким образом довел давление внутри его до 400 миллиметров, что соответствует высоте 5 километров. Но СЭС находилась уже на большей высоте и поэтому костюм вздулся, стал выпуклым и жестким. Тем не менее воздухоплаватель без особых усилий мог в нем передвигаться и делать, что нужно, руками, кисти которых были заключены в перчатки из стальных колечек, как в кольчуги, и поверх них — в меховые варежки.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Панюшкин Александрова, когда оба они «отрегулировались». — Скафандры наши, конечно, мало удобны. Лучше было бы работать в герметической гондоле с постоянным давлением, как у стратостатов и стратопланов. Но. конструкторы опытной СЭС не могли пойти на то, чтобы сделать гондолу герметической: это подняло бы вес более чем в два раза.

— Понимаю, — ответил Александров. — Ну, да для высоты, на которой нам придется работать, скафандры такого типа еще пригодны.

— Это и учитывалось. А теперь я уравновешу систему и сообщу на землю, чтобы перестали травить трос, а вас попрошу затем включить ветрогенератор. Испытаем его, дадим ему поработать несколько часов. Когда же свечереет, поднимемся в тропопаузу и там проведем, как нам предложено, генеральную проверку СЭС. По данным аэрологов, именно на высоте одиннадцати-тринадцати километров расположена зона постоянных сильных ветров — так сказать, логово вечных бурь.

— Согласен. Но я думаю, что уравновешивать систему до момента пуска ветрогенератора не следует.

— Почему? — удивился Панюшкин.

— Ведь произойдет торможение гондолы по отношению к ветровому потоку, и вот… как бы ее не занесло вверх рывком. А тогда не исключена возможность, что винт ударит по стропам.

— Да-а, — протянул первый пилот. — Пожалуй, верно. Тогда включите винты и генератор сейчас.

— Есть включить винты и генератор! — с полной серьезностью повторил приказание Александров и, повернувшись к щиту управления ветроэлектрогенератором, добавил: — Вот обидно, что в задней части гондолы не сделали оконца.

— Это действительно ошибка конструкторов, — согласился Панюшкин, — и… наша с Кругловским.

Александров улыбнулся: ну вот, парень становится все лучше и лучше. И нажал на кнопку тормозного устройства воздушных винтов.

И сейчас же, как только на щите зажглась красная лампочка — сигнал о том, что винты начали вращаться, — гондола рванулась вперед и вверх. Взглянув в окно, Александров увидел, как гигантский баллон СЭС как бы «присел» на хвостовую часть.

Но уже через полминуты относительное положение баллона и гондолы стало нормальным.

— Сообщаю на землю. Даем ток! — торжественно сказал Панюшкин, и Александров услышал в телефоне щелчок, означавший, что связь переключается.

Сила ветра на высоте, где начались испытания, была довольно значительна. Воздушные струи неслись со скоростью около двадцати метров в секунду. На море такой ветер назвали бы штормовым. Здесь же, почти у верхней границы тропосферы, благодаря малой плотности воздуха он не обладал той энергией, как у поверхности земли. И все же индикаторы на щите управления показали, что ветрогенератор развил мощность почти в 70 киловатт.