Вера щурит глаза.

— Я не обязана вам отвечать. Я не пионерка.

Рэм озадачен.

— Ведь не сама же ты это написала… Скажи…

Несколько минут девочка колеблется и вдруг спокойно произносит:

— Его дала мне моя ро́дная, — и она делает ударение на первом слоге, — моя ро́дная мама.

— Кто же такая твоя мама? — удивлён Рэм.

Вера окидывает гордым взглядом детей. Её голубоватые щёки вспыхивают:

— Моя мама — собеседница бога!

На другой день Вера не пришла в школу. Нет её и на третий день, и на четвёртый. Догадки строятся самые различные, самые жестокие.

— Она, вероятно, поклоны била, и теперь у неё сотрясение мозгов, — смеётся Черепок.

— Или же «Фламандскую цепь» переписывала, пока рука не распухла, — высказывает предположение Лёня.

И только Катя осторожно замечает:

— А может быть, Вера заболела?

В сущности, ученики шестой «А» группы — добрые, сердечные дети. Председатель совета кашляет в кулак, глубоко задумывается. Одно дело, размышляет он, быть принципиальным, когда видишь всякие проявления непролетарской идеологии, другое дело — помочь больному товарищу.

— Нужно навестить Веру. Предлагаю выбрать делегацию, — после раздумья сообщает о своём решении Дима.

— Не согласен! — Лёня вскакивает, становится у стола и начинает отчитывать Диму: — На нас хотели напустить религиозный дурман, запугать нас божьей карой. А ты предлагаешь пойти с поклоном… К тому, кто хотел поколебать… И посеять… В общем, это не принципиально!

— А если Вера больна! — перебивает Катя. — Пионеры должны помогать товарищам…

— Конечно, нужно навестить её, — хором поддерживает «святая троица».

— Это не принципиально! — протестует Лёня.

— Не принципиально! — вскакивает на парту Черепок, страшно довольный тем, что началась шумиха.

Большинством голосов принято предложение Димки. Сложнее обстоит дело с выборами делегации. Кто-то назвал кандидатуру Юры Павлика. Но Юре, оказывается, нужно идти в библиотеку на заседание кружка юных читателей. Соня, тоже занята, у неё урок музыки.

— У меня есть кандидатура! — поднимает руку Инка. — Я предлагаю Лёню Царенко.

— Что-о? — от удивления Лёня на секунду даже потерял дар речи. — Что ты сказала? — набросился он на Инку. — Я ведь только что выразил протест!

— Ты обязан подчиниться решению большинства, — холодно напоминает ему Дима.

— Я согласен подчиниться, но дело в том, что я очень занят. Вы ведь знаете, чем? — высокомерно спрашивает Лёня.

Да, ребята догадываются, на что он намекает. Ещё в пятой группе Лёня начал писать пьесу. Если верить его словам, то каждый день у него рождается новое действие. По Инкиным подсчётам в пьесе есть уже пятьдесят действий и почти столько же героев. С большинством из них Лёня расправился. Одни погибли на баррикадах, другие — в боях с белобандитами, третьи — от всяких неожиданных случайностей.

В конце концов избирают четвёрку: Инку, Липу, Катю и Черепка.

— Ёлки-палки, — говорит Черепок, когда делегация уже выходит из школы, — ёлки-палки, я бы к этой Верке ни за что не пошёл. Просто, мне на её маму поглядеть охота. Что это за собеседница бога? На каком языке она с ним беседует?!

Живёт Вера на Андреевском спуске в маленьком домике с двумя кривыми оконцами и нахлобученной крышей.

Черепок постучал в двери раз, другой. Постучала Липа, Катя. Никто не открыл. И когда дети собрались уже уходить, двери неожиданно открылись. Растрёпанная и вспотевшая, с грязной тряпкой в одной руке и с ведром в другой, на пороге стояла Вера.

— В чём дело? — испуганно вскрикнула она и вся залилась густой краской. — Зачем вы пришли?

— Мы думали, ты больна…

— И решили проведать, — почти одновременно проговорили девочки.

— Да… Я больна… Но я уже здорова…

Вера стоит, словно в оцепенении, опустив голову.

— Можно войти? — делает шаг вперёд Черепок. — Мы ведь к тебе в гости пришли.

— Куда?.. Я сейчас… Сейчас…

Вера выкручивает тряпку и быстро домывает пол в чуланчике. А гости растерянно смотрят на неё. До чего она странно одета! На девочке даже нет платья, под передником серая полотняная рубаха. Домыв пол, Вера ставит ведро в угол и исчезает за дверью.

— Что делать? Давайте уйдём! — предлагает Липа.

Но через несколько минут Вера снова появляется. На ней знакомое ребятам чёрное сатиновое платье, худенькая косица аккуратно заплетена, руки вымыты, а на лице появилась обычная пренебрежительная гримаска.

— Заходите, если уж пришли, — сухо говорит Вера и открывает дверь во второй чуланчик.

— Ого-го-ого-го! — громко восклицает Черепок. — Это же показательный сорабкоп!

Девочки с удивлением оглядываются. И в самом деле, в чуланчике не то отделение сорабкопа, не то продуктовый склад. На полках стоят большие миски с яйцами, кусками сала и масла. С потолка свисают жирные окорока, битая дичь. Что за чудеса! В дверях Катя и Инка застревают. Липа хохочет. Так они и вкатываются все вместе в большую комнату с низким потолком. Стены комнаты увешаны дешёвыми ковриками, а в углу висят иконы.

За квадратным столом сидят две женщины: одна — толстая, с лоснящимся лицом, другая худая, с жадными раскосыми глазами, похожая на татарку. Толстуха положила на стол руку, мясистой ладонью вверх, а раскосая что-то внимательно рассматривает на этой ладони.

— Здравствуйте! — весело поздоровалась Липа. Но ей не ответили. А раскосая, по-видимому, это и есть хозяйка дома, окинула детей быстрым и недружелюбным взглядом.

— Садитесь, если уж пришли, — поджав губы, сказала Вера, указав на скамью под окном. Девочки уселись, а Черепок продолжал стоять. Собственно говоря, можно было бы попрощаться и уйти. Вера не больна. Принимают ребят не слишком радушно. Но что-то мешает им встать и уйти.

— Вот что я тебе скажу, милая, — говорит хозяйка, не отрывая глаз от ладони толстой гостьи. — Он был в тебя влюблённый… Я это вижу. Но стала на вашей дороги брунетка…

Она вопросительно смотрит на толстуху.

— Брунетка… чистая брунетка, — грустно подтверждает та.

А хозяйка продолжает:

— И сейчас у него с этой брунеткой любовь. Это я тоже вижу.

— Что же мне делать? — глаза женщины краснеют, слёзы текут по носу и по подбородку. — Помоги мне, Марфочка. Ничего для тебя не пожалею… — И она берётся за кошёлку, стоящую на полу.

— Да не реви ты, дура, — обрывает её хозяйка. — Что там у тебя в корзине? Покажи.

Обе женщины приподняли корзину, поставили её на стол.

— Пять десятков яиц клади… Сала кило, — повелительно произнесла Марфа.

Толстуха поспешно достала из кошёлки яйца, сало.

— Бери, Марфочка. Я — добрая.

— И материи три метра.

— Нет у меня материи, я могу тебе мёду заместо материи дать.

На столе появился высокий глиняный кувшин с мёдом.

— Ну, добре. Так и быть. Помогу тебе. Пойду посоветуюсь. — Марфа отошла в угол, стала перед большой иконой.

— Сейчас она будет с ним собеседовать, — шепнул на ухо Инке Черепок.

— А почему у бога меч? — удивилась Инка.

— Это, детка, не бог, — услыхав Инкин вопрос, наставительно произнесла толстуха. — Это архистратиг Михаил.

Между тем Марфа кончила беседу с архистратигом Михаилом, достала из буфета скляночку и протянула её женщине.

— Пей это зелье. И вернётся он к тебе. Не сразу, конечно, погодя. Потерпи малость.

— А как пить, натощак?

— Натощак, натощак. Собирайся, а то на поезд опоздаешь.

Она бесцеремонно подтолкнула свою клиентку к выходу. И только за ней закрылись двери, Марфа набросилась на дочку.

— Какого чёрта расселась? Свиней покормила?