Прочие же крупные партийные деятели постарались заполучить в этой постановке заметные роли. Геринг временно представлял главу государства в Берлине; Геббельс читал обращения Гитлера по радио; Гесс вылетел в Вену еще 11 марта, чтобы организовать фюреру достойную встречу (по примеру гауляйтера Йозефа Бюркеля, который осуществлял подобные функции в 1935 году, когда фюрер опробовал метод аншлюса, присоединив к Германии земли Саара). Одновременно с Гессом в Вене появился и Гиммлер с подразделениями полиции и гестапо.

Борман же наблюдал за происходившим из спасительной тени всемогущего, комфортно обосновавшись в средоточии истинной власти. Не получив лавров, он удостоился чести выполнить работу самого доверенного слуги фюрера, которому поручаются задания крайне тонкого и щепетильного свойства. Гитлер был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы случайно не всплыли наружу сведения о поре его юности и о заведенных в годы проживания в Вене сомнительных знакомствах, противоречивших его собственным требованиям, сформулированным в «Майн кампф». Для этого следовало изъять некоторые документы из архивов полиции и изолировать или устранить ряд свидетелей, особенно Рейнхольда Ханиша, снабжавшего Гитлера акварельными красками, когда тот мечтал доказать свое право называться художником, и проживавшего с ним в Мейдлинге в общежитии, фактически представлявшем собой ночлежку. Ханиш оказался достаточно глуп и некогда попытался шантажировать Гитлера, угрожая предать огласке ряд компрометирующих фактов. Фюрер не отличался милосердием и всегда мстил за свои страхи. Борман приказал гестапо найти и арестовать Ханиша. Запись в его дневнике гласила: «После присоединения Австрии Ханиш повесился». [196]

Гитлер вновь появился в Оберзальцберге лишь в апреле — в Берлине уже отгремели пышные празднества по поводу великой победы, был распущен рейхстаг, прошла предвыборная кампания и состоялись новые выборы. Борману наконец-то представилась возможность продемонстрировать фюреру постройки, возведение которых было закончено в его отсутствие. У Бергхофа появилось второе крыло, значительно расширилась площадь, отведенная под теплицы, полностью обновились здания фермы.

Три дня Гитлер посвятил осмотру Оберзальцберга. Совершая утреннюю прогулку, Гитлер, указав на чей-то дом, заметил, что это строение портит панораму. В тот же день Борман выкупил этот участок, но при оформлении случилась небольшая заминка, поскольку прежние владельцы — пожилая пара — настаивали на праве дожить в родном доме остаток своих дней. Чтобы не терять времени, Борман вручил им дополнительно чек на кругленькую сумму и немедленно выставил их вон: у дома уже стояли наготове бульдозеры и рабочие. На следующий день, взглянув туда, где вчера стоял «неправильный» дом, Гитлер увидел лишь мирно пасущихся на зеленой лужайке коров.

Чайный домик еще не был готов к открытию, и представлялось чрезвычайно трудным делом завершить эти работы ко дню рождения Гитлера, то есть к 20 апреля. К тому же появились первые признаки того, что фюрер утратил интерес к строительной эпопее в Оберзальцберге. Он не пожелал осмотреть шоссе к Кельштейну, пробитый в горе тоннель с подъемником и новую дорожку, серпантином обвившую склон скалы, запретил шуметь в утренние часы (а без шума строительство попросту невозможно), поскольку это нарушало его сон, а за столом отпускал нескладные каламбуры, посмеиваясь над неуемным [197] рвением Бормана, с остервенением сверлившего дыры в горах. Однажды Гитлер пожаловался адъютанту Юлиусу Шаубу, что суета строительных работ и потоки бетона ему опостылели и что оставшиеся годы он хотел бы провести в более тихом и спокойном уголке. Если бы на эти никчемные постройки не было потрачено так много миллионов, он с радостью взорвал бы их все разом.

Борман же тем временем предпринял сверхусилия, стремясь под предлогом обеспечения безопасности отгородить Гитлера от любых приспешников. В числе прочего было отменено «шествие паломников». Вокруг Оберзальцберга выросла двухметровая стена с двумя диаметрально расположенными воротами, пройти через которые можно было только по специальным пропускам. Охрану несло особое подразделение СС, служащие которого подчинялись не своему номинальному руководству (то есть Гиммлеру), а лично Борману, по своему усмотрению решавшему, кому (кроме официально приглашенных фюрером гостей) разрешен доступ на территорию Оберзальцберга. Инструкция Бормана для охраны гласила, что даже «должность министра не дает права доступа ее обладателю».

Летом 1938 года Гитлер, почтив своим присутствием Вагнеровский фестиваль, проинспектировал войска, провел смотр военно-морских сил и посетил укрепления Западного Вала, а в начале сентября посвятил восемь дней съезду НСДАП в Нюрнберге, куда в те дни устремились миллионы его поклонников. Повсюду фюрера сопровождал коротышка рейхсляйтер с бычьей шеей, которого в лицо знали совсем немногие и место которого в иерархии национал-социалистов точно не мог определить никто.

На том съезде Гитлер объявил миру о своих правах на Судеты, которые он намеревался «тем или иным способом» отобрать у Чехословакии. Три дня спустя [198] британский премьер-министр Чемберлен приехал в Оберзальцберг в надежде предотвратить угрозу войны.

Это случилось 15 сентября. Весь мир, включая немцев, с тревогой ждал разрешения конфликта. В этот день Борман и Гитлер развлекали себя осмотром роскошного Кельштейна. 16 сентября, когда самолет Чемберлена лег на обратный курс, эти двое вновь отправились в чайный домик, прокатившись по прижавшемуся к крутому склону шоссе, заканчивавшемуся виадуком на высоте 1900 метров над уровнем моря. Тяжелые двустворчатые ворота гостеприимно и плавно раскрылись при их приближении. Они прошествовали по широкому вырубленному в камне скалы ярко освещенному тоннелю, и подъемник, отделка которого тускло поблескивала благородством бронзы, вознес посетителей еще на сто тридцать метров и доставил их прямо внутрь чайного домика, убранство которого явно не соответствовало скромному названию: большая кухня, обеденный зал, кабинет, помещение охраны, ванная комната, погреба, терраса для солнечных ванн, а выше — главная достопримечательность! — просторный круглый зал с огромным камином посередине и высокими расписными окнами, через которые открывалась восхитительная панорама баварских гор. Казалось, «Орлиное гнездо» парило в потоке желтых лучей заходившего солнца.

«Подарок» обошелся в тридцать миллионов рейхсмарок (почти триста миллионов современных германских марок). Уже на следующий день Гитлер с гордостью показывал свой чайный домик Геббельсу, Гиммлеру и британскому журналисту Варду Прайсу, который и описал роскошь внутренней обстановки (германским газетам запретили сообщать о Кельштейне). Еще два дня спустя «Орлиное гнездо» посетила большая группа влиятельных деятелей, которых Борман не счел необходимым перечислять в своем [199] дневнике, ограничившись упоминанием о визите «Риббентропа, Бухлера и других».

Череду посещений прервал новый виток судетского кризиса. Гитлер встретился с Чемберленом, а затем в сопровождении Бормана отправился в Берлин, чтобы подхлестнуть народный энтузиазм в преддверии возможной войны. Вскоре в Мюнхене было подписано соглашение, решившее судьбу Судет, и фюрер взял Бормана в путешествие по присоединенным землям. Сразу по возвращении в Оберзальцберг в середине октября 1938 года Гитлер возобновил приглашения на осмотр новой игрушки. В число посетителей входили: гауляйтер Мюнхена Адольф Вагнер; принц Гессе, состоявший в родственных отношениях с итальянской королевской семьей; французский посол Андре Франсуа-Понсе, светские беседы с которым доставляли Гитлеру огромное удовольствие; семья Геббельса в полном составе, общая фотография которой в покоях чайного домика призвана была свидетельствовать об окончании размолвки, вызванной скандальным романом рейхсминистра пропаганды с кинозвездой Лидой Бааровой; генералы фон Браухич и Кейтель; Юнита Митфорд, сестра жены лидера британских фашистов Освальда Мосли, мечтавшая стать возлюбленной Гитлера.