Любопытное толкование. Когда в ноябре 1942 года его допрашивали по делу Зорге, Мацуока категорически отрицал, что он разговаривал с Оттом в Токио по возвращении из Москвы, утверждая, что он сказал Гитлеру и Муссолини (у которого побывал с кратким визитом в Риме), что он «пойдет на переговоры о Советским Союзом. У Отта не было причины волноваться. Однако я ничего не сказал послу Осиме об этом деле, пока был в Германии».
Мацуока также отрицал, что он говорил Отту, что переговоры в Москве совсем не аннулируют Тройственный союз сентября 1940 года или что Япония присоединится к Германии в случае германо-советского конфликта.
«Я не говорил этого. Тройственный союз служил главной цели — предотвращению вступления Америки в войну. И пакт не обязывал Японию участвовать в германосоветском конфликте, и этот конфликт не аннулирует японо-советский пакт о нейтралитете. Тройственный союз был центральным пунктом японской внешней политики, и в определенных обстоятельствах Япония не чувствовала бы себя связанной пактом о нейтралитете. Сталин и Молотов были прекрасно осведомлены, что Япония не для того заключала Пакт о нейтралитете, чтобы аннулировать Тройственный союз».
Мацуока был, мягко говоря, неискренен. По крайней мере в одном случае, 6 мая, он говорил Отту, что Япония не сможет оставаться нейтральной в случае войны между Германией и Россией.
Тем не менее германская дипломатия переживала крупную неудачу. В апреле начались переговоры между Токио и Вашингтоном, и мысль о нападении на Сингапур исчезла без следа. Когда Одзаки опросил Коноэ: «Что о Сингапуром?», японский премьер ответил: «Это была личная игра Отта»[94].
Такое развитие событий, как писал Зорге, «представляло высший интерес для Советского Союза. Я докладывал о них московскому Центру по радио и в письменных отчетах (через курьера)». Теперь, после начала войны в Европе, его начальство не могло недооценить высокое качество, по крайней мере, политической информации, поступающей от группы Зорге. Но хотя Зорге, Одзаки и их друзья радовались заключению русско-японского договора о нейтралитете, они, тем не менее, сомневались, что Япония сохранит нейтралитет в случае войны между Германией и Советским Союзом. И Зорге, и Одзаки, равно как и Отт, были удивлены, узнав об этом соглашении. Одзаки, изучив общую реакцию в Токио на Пакт о нейтралитете, сообщил Зорге, что «политические партии приветствуют пакт, о чем говорит тот факт, что Коноэ лично встретился с Мацуокой после возвращения последнего и пригласил его в официальную резиденцию премьера, чтобы сказать тост в его честь. Широкая публика также приветствует договор, что видно хотя бы по росту популярности Мацуоки после возвращения в Токио. Если армия не одобряет какую-то политику, то она делает какое-либо заявление, и потому молчание армии означает молчаливое одобрение…
Короче, народ в целом поддерживает договор… В отношении же связей между Тройственным союзом и Пактом о ненападении, проосевые элементы считают, что первый важнее второго, поскольку был заключен согласно императорскому рескрипту. С другой стороны, из бесед в Министерстве иностранных дел, ЮМЖД и Клубе завтраков я сделал вывод, что все эти группы считают, что договор о нейтралитете явно сделал исключение для Советской России и еще раз подчеркнул ответственность Японии в качестве нейтрального государства. Не думаю, что этот договор сделал русско-японские отношения безопаснее».
Посовещавшись, Зорге и Одзаки в последующие недели особо сосредоточились на изучении японских военных приготовлений на севере.
В конце 1940 года или в начале 1941-го Зорге получил указание из Москвы отправить как можно более подробный отчет о боевых порядках японской армии — количество и нумерация дивизий, их дислокация, имена командиров и старших офицеров.
Зорге, Одзаки и Мияги, объединив усилия и вместе сравнив ту информацию, что им удалось получить, сумели подготовить грубую схему, которую и нарисовал художник Мияги. «Исследуя эту схему, — сказал Зорге, — мы обнаружили, что около пятидесяти дивизий были созданы заново. С этой схемой в качестве базы для работы мы продолжили сбор информации. В конце концов, после различных исправлений мы довольно близко подошли к точному боевому порядку японской армии по состоянию на май — июнь 1941 года. Я сфотографировал эту схему и отправил в Москву. Схема эта стала лучшим произведением нашей группы. Не думаю, что можно было сделать нечто лучшее. И московский Центр, похоже, тоже был удовлетворен ею, поскольку никаких дальнейший указаний на эту тему не последовало».
Составление исчерпывающей схемы боевых порядков пехотных дивизий в японской армии представляло собой значительное техническое достижение. В течение первого этапа войны на Тихом океане союзники обнаружили, что Советский Союз обладает самой достоверной информацией о боевых порядках японской армии. Возможно, во многом благодаря работе группы Зорге в течение зимы 1940–1941 годов.
Кроме информации чисто военного характера, большой интерес для группы представляло развитие отношений между Токио и Вашингтоном, наметившееся вскоре после возвращения Мацуоки из Европы. Японские армия и флот, также, как и националистические круги Японии, упорно противились уходу из Китая или каким-либо политическим уступкам коллаборационистским элементам в Нанкине. Подобное отношение еще более ужесточилось, когда Соединенные Штаты в апреле 1941 года объявили, что они готовы выступить в качестве посредника между Японией и Чан Кайши.
В мае 1941 Зорге решил отправиться в Шанхай, чтобы самому узнать об отношении японских властей в Китае к посредничеству Америки. Выполнение этой «политической миссии» его попросил взять на себя посол Германии в Токио, поскольку «нельзя изучить японскую реакцию в Китае, находясь в Японии». Зорге отправился как посольский курьер со специальным дипломатическим паспортом, выданным японским министерством иностранных дел, и везя с собой депеши на имя германского генерального консула в Шанхае. Здесь он встретился не только с германскими наблюдателями, но и с японским генеральным консулом, старшими офицерами армии и флота и начальником «Особого бюро»[95]. «Около 90 процентов из них были абсолютно против идеи третейского суда. Мне было сказано, что, если Коноэ и Мацуока будут продолжать гнуть свою линию, они непременно столкнутся о самым неистовым противодействием. И когда я услышал это, у меня сложилось впечатление, что японо-американские переговоры непременно закончатся неудачей».
Зорге утверждал, что он отправил зашифрованный отчет послу Отту, «который передал его германскому правительству без каких-либо исправлений».
Вернувшись в Токио, Зорге отправил этот же материал по радио в Москву.
ОТ ПОДГОТОВКИ К НАПАДЕНИЮ ГЕРМАНИИ НА РОССИЮ ДО КРИЗИСА В ЯПОНО-АМЕРИКАНСКИХ ПЕРЕГОВОРАХ (МАРТ-ОКТЯБРЬ 1941 г.)
В течение апреля — мая 1941 года курьеры сновали из Европы в германское посольство в Токио и обратно, и сопровождавшие их офицеры из германского министерства обороны в Берлине стали мимоходом, но все чаще говорить о передвижении соединений германской армии с запада к советским границам. «Сообщалось также, что закончено строительство германских укреплений на восточной границе»[96].
По мере того как атмосфера все больше сгущалась, Зорге старался уловить каждый намек о грядущем нападении Германии на Советский Союз. А признаки этого появлялись каждую неделю. Германский военный атташе в Японии полковник Кретчмер получил в тот момент указания информировать японское министерство обороны о том, что Германия-де обязана принять меры против концентрации советских войск на своих восточных границах[97]. «Это были очень подробные инструкции, включавшие и карту советских военных диспозиций». Позднее Зорге утверждал, что он говорил с Кретчмером и узнал от него, что «хотя пока неясно, приведет или нет подобная ситуация к боевым действиям, Германия завершила военные приготовления в очень больших масштабах, и я понял (со слов Кретчмера), что с такой концентрацией военной силы Германия окажется в состоянии заставить Советский Союз уступить ее требованиям, пусть до сих пор и не сформулированным. Я также узнал, что решение о мире или войне зависело исключительно от воли Гитлера и абсолютно не зависело от отношений с Россией».
