Случилось это в сентябре 1936 года, когда Зорге, как и Одзаки, только что вернулся из поездки за границу. В конце августа Зорге уехал в Пекин, якобы на конференцию иностранных журналистов, потом посетил районы Внутренней Монголии[75]. Однако главной целью Зорге было передать собранный материал в виде микрофильма советскому курьеру.
Встреча, о которой было договорено заранее по радио, состоялась в Храме Неба. Курьер в этом случае был хорошо известен Зорге.
«На этот раз это был не обычный курьер, с которым я встретился, а мой старый друг «Алекс» (не шанхайский «Алекс» 1930-го года), ранее работавший в секретариате русской коммунистической партии в Москве, но и тогда уже связанный с 4-м Управлением. На этой встрече он «должен был проконсультироваться со мной о разного рода проблемах, связанных с работой, т. е. об организационных и политических проблемах».
Зорге, должно быть, узнал от «Алекса» (Боровича) о растущем терроре в Москве. Что до «организационных и политических проблем», о которых он упоминал, размышления о них не заняли у них много времени. Вероятно, потому что обсуждались в основном финансовые проблемы. Поскольку именно с осени 1936 — после визита Зорге в Пекин — на Клаузена, как он признавался, «была возложена полная ответственность за средства группы, включая денежные переводы из Москвы, отправленные через американские банки».
В апреле, как мы видели, Макс Клаузен отправился в Шанхай в качестве курьера Зорге, беря с собой, кроме всего прочего, микрофильмированный материал, относящийся к февральскому мятежу. Макс надеялся встретить в Шанхае Анну, чтобы забрать ее с собой в Японию. Но ее там не оказалось, и Клаузен вернулся один.
А бедная Анна в тот момент пребывала в Сибири. В марте к ней явился человек из 4-го Управления, который время от времени приносил ей деньги на житье, и сказал, что она должна подготовиться в долгому путешествию. Место назначения ей станет известно позже. Через несколько дней ее проводили с московского вокзала тот же человек из 4-го Управления и женщина, наблюдавшая за ней. Они дали Анне немного американской валюты и сказали, что сейчас она едет во Владивосток, город, расположенный на другом конце Транссибирской магистрали. Они также объяснили, что проводник поезда даст ей паспорт на имя «Эммы Кониг» и что по прибытии ее встретят.
Путешествие ее нельзя было назвать благоприятным. Проводник не дал ей никакого паспорта, и единственные люди, встретившие ее по прибытии во Владивосток, были из российской тайной полиции. Они допрашивали ее в течение трех дней, после чего Анну вызволил из полиции человек, который должен был встретить ее на станции. Он дал ей немного денег, паспорт на имя «Эммы Кониг» и билет на пароход до Шанхая, а также сказал, чтобы она уничтожила этот паспорт, когда прибудет в Китай. Письмо от Макса будет ждать ее или на Центральной почте Шанхая или в агентстве Кука.
Анне пришлось ждать почти месяц, прежде чем она смогла сесть на пароход, а когда она прибыла в Шанхай, то оказалось, что на Центральной почте ее ничего не ждет. Анна отправилась в агентство Кука. Да, сказали ей, для нее было послание, но оно утеряно. Анна, конечно, была не новичок в Шанхае и вскоре сняла комнату в доме своих друзей и оставила их адрес у Кука, а сама стала ждать, когда появится Макс.
Он нашел ее лишь во второй половине июля, когда прибыл в Шанхай со следующей курьерской миссией. Его радость при виде Анны едва ли была сильнее, чем то облегчение, которое он испытывал от завершения своей тайной миссии, поскольку в поездке через всю Японию и при посадке на пароход в Нагасаки ему пришлось испытать нервный шок. Полицейский детектив сел на поезд в Модзи, устроился рядом с Максом и принялся задавать ему множество вопросов. Это была весьма распространенная форма слежки в Японии того времени, однако Макс встревожился. Завернутые в плотную ткань в его левом кармане лежали пленки микрофильмов, и он боялся, что токийская полиция получила приказ на его арест. Однако после примерно получаса, допросов детектив сошел с поезда.
В Шанхае Макс, наконец, узаконил свой союз с Анной, женившись на ней и оформив брак в германском консульстве. Анна стала женой человека, который, по всей видимости, начинал успешную деловую карьеру. Казалось, что теперь Макс окончательно устроился с фирмой «М. Клаузен и К», занимавшейся производством и продажей печатных прессов для выпуска промышленных «синек» — электростатических копий документов и чертежей — вполне прибыльное предприятие, в котором было занято четырнадцать человек, работавших в небольшой мастерской близ вокзала Симбаси[76].
Следующий, 1937 год был для Японии судьбоносным — и даже роковым. 7 июля японские и китайские войска обменялись выстрелами близ моста Марко Поло в пригороде Пекина и, начиная с этого дня и до 15 августа 1945 года, не было больше мира ни для Китая, ни для Японии.
Большинство наблюдателей, как японцев, так и европейцев, считали, что конфликт в северном Китае уладится, как и многие другие, путем локальных перемирий и, без сомнения, на невыгодных для китайцев условиях. Однако летом 1937 года в китайском правительстве появились новые настроения, поскольку со времен знаменитого дела Сиана, случившегося в предыдущем году — похищения ребенка Чан Кайши Чэном Сунлианом, — китайцы были готовы отложить в сторону собственные жестокие разногласия в интересах оказания общего сопротивления Японии.
Вот почему в июле 1937 года китайцы отклонили требования японцев о локальном урегулировании и, поскольку ситуация все ухудшалась, начали подтягивать подкрепления. Японцы со своей стороны направили дополнительные войска на север Китая, и появились признаки, что несмотря на заявления правительства о том, что расширения или усиления враждебных действий не будет, японская армия была готова, если в этом возникнет необходимость, нанести по Китаю сильнейший удар.
Германское посольство в Токио, по словам Зорге, было удивлено, но не очень встревожено. Дирксен и Отт (недавно произведенный в генерал-майоры) предсказывали, иго сражения вскоре подойдут к концу.
«Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться еще долго и что силу Гоминдана не следует недооценивать.
Ни Дирксен, ни Огг не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли».
Предсказание Зорге о продолжении японо-китайского конфликта несло на себе отпечаток мнения Одзаки. Однако это не говорит о том, что Зорге не мог иметь независимого мнения, частично основанного на его выводе, что японская национальная экспансия пойдет скорее на юг — в Китай и дальше, нежели на север. Однако, интерпретация событий Одзаки была много весомей, по большей части потому, что ныне Одзаки тесно общался с людьми из ближайшего окружения принца Коноэ, ставшего в июне премьер-министром Японии.
Одзаки мог заверить Зорге в том, что в Кабинете Коноэ имело место несовпадение взглядов на то, стоит или нет более энергично продолжать операции на севере Китая. Сам Одзаки не питал иллюзий относительно природы этого столкновения. Он сразу сказал Зорге, что оно непременно перерастет в крупномасштабную войну и не ограничится пределами Китая и Японии.
Поскольку бои на севере Китая ширились и в августе докатились до Шанхая и поскольку локальные боевые действия выросли в войну, которую японцы называли «китайским инцидентом», Зорге и Одзаки начали встречаться чаще. Теперь они старались увидеться друг с другом раз в несколько дней, большей частью в ресторанах. Но, по словам Зорге, «чем дальше, тем труднее становилось найти новое место для встречи. Я редко ходил в иностранные рестораны, но когда делал это, то только с Одзаки».
