Ячейка внутри Восточно-Азиатской школы режиссуры, похоже, была первоначально организована самими китайскими коммунистами, а впоследствии она соединилась с другими группами японских журналистов, придерживающихся левых убеждений, а также временных «гостей» из Японии, собравшихся в Шанхае на встречу Всетихоокеанских профсоюзов в феврале 1928 года — дальневосточного отростка Профинтерна — Международного «красного» синдиката со штаб-квартирой в Москве. Этот учебный круг встречался регулярно, а его члены отныне входили в шанхайскую секцию Китайской коммунистической партии. Одзаки часто посещал эти собрания, и на одном из них он познакомился с японским журналистом по имени Каваи Текиши, приехавшим в Пекин в 1926 году «и ныне работавшим в газете «Шанхай Уикли».
Японское вторжение в Маньчжурию в сентябре 1931 года изменило декорации на дальневосточной политической сцене. Станет ли этот «инцидент» прелюдией к дальнейшему продвижению Японии в провинции северного Китая? Как скажется японская агрессия на судьбе борющихся политических сил в других частях китайской земли? И, самое главное, каков риск начала русско-японской войны? Как однажды сказал Зорге Клаузену в Шанхае, «японская армия захватила Мукден, что осложняет нашу работу в Китае».
Хотя Зорге энергично отрицал, что его миссия включала в себя и ведение разведывательной деятельности в Маньчжурии — где уже находилась группа Красной Армии, базировавшаяся в Харбине, — инструкции, данные ему при отъезде из Москвы, были достаточно широки и включали в себя в том числе и изучение японских намерений в отношении Китая, а потому информация о недавних событиях в Маньчжурии имела прямое отношение к стоявшей перед ним задаче. «Зорге, Смедли и я обсуждали все эти события», — позднее говорил на следствии Одзаки. Потом он привлек Каваи. Встреча состоялась в одном из излюбленных мест — в китайском ресторане на Нанкин-роуд. Одзаки выступал в качестве переводчика, и он же, вероятно, подготовил Каваи для интервью. Зорге попросил Каваи совершить поездку на север Китая и в Маньчжурию, чтобы ответить на четыре вопроса: как идет становление нового «независимого», контролируемого японцами государства Маньчжоу-Го; какова позиция, занятая после манчжурского инцидента полуавтономным японским гарнизоном, расположенным в этом районе и известным как Кван-тунская армия; какова политическая реакция «белых» русских, мусульманских и монгольских меньшинств; и, самое главное, умонастроения в этом северном пограничном районе по отношению к Советскому Союзу.
Когда Каваи вернулся из этой поездки, потребовалось несколько встреч, чтобы прочитать его письменный отчет, причем одна из этих встреч состоялась на квартире мисс Смедли. Зорге никогда не задавал уточняющих вопросов о деталях, не был дотошен в мелочах, но желал услышать впечатления Каваи о ситуации в целом. «У меня есть и другие источники», — говорил он. Вскоре Каваи был арестован японской полицией в Шанхае, которая допрашивала его, но потерпела неудачу в попытках раскрыть его подпольную деятельность. Через три недели он был освобожден.
Сражение, разразившееся в Шанхае 28 января 1932 года между японским военно-морским гарнизоном и 19-й китайской пехотной армией, обнаружило в драматической и концентрированной форме силу и слабость нанкинского режима, отношение британского и американского правительств к Чан Кайши, а также цели и задачи экспансионистской политики Японии в отношении Китая — той самой главной мишени Зорге, на которую ему указали в Москве.
Как писал сам Зорге в своем «признании»:
«Начало сражения в Шанхае в 1932 году отметило новую тенденцию в политике японской дипломатии, хотя, конечно, в то время мы не знали определенно, была ли это просто случайная стычка или же это была японская попытка захватить Китай вслед за приобретением Маньчжурии. Было также невозможно сказать, двинется ли Япония на север, по направлению к Сибири, или же на юг, в Китай. Моя работа стала намного более важной после «шанхайского инцидента». Мне пришлось вскрывать истинные намерения Японии и подробно изучать боевые приемы японской армии на примере сражения в Шанхае».
Его собственный боевой опыт напомнил ему те времена, когда он был солдатом на Первой мировой войне, однако на этот раз он испытывал восторг революционного энтузиазма. Китайские действующие войска не подчинялись напрямую ни Нанкину, ни китайским коммунистам, и для Зорге они стали символом первого настоящего сопротивления японской агрессии. «Я видел китайские оборонительные позиции, и я видел также и японские ВВС, и морокой флот в действии. Китайские солдаты были очень молоды, но весьма дисциплинированны, хотя большинство из них были вооружены одними гранатами». В волнении, с тевтонской ностальгией по окопам сам Зорге передавал гранаты китайским солдатам. Он сам наблюдал за сражениями, которые велись в разных районах города, а затем получил еще и информацию о японской боевой тактике от немецких военных советников, прикомандированных к китайским войскам.
Относительно главного направления японской политики Зорге получил «весьма полезную информацию» от Од-заки, который сразу же после инцидента написал специальный отчет, в основу которого были в основном положены интервью с японским военным атташе, служившим в японском консульстве в Шанхае. Этот вооруженный инцидент продемонстрировал высокий моральный дух китайских войск и антияпонские настроения китайской торговой общины и подтвердил убеждение, что «шанхайский инцидент» был намеренной провокацией японцев. Как утверждали источники Одзаки и как он сам говорил Зорге, на японцев произвела большое впечатление реакция китайцев на инцидент и теперь Япония лишь надеется, что ей удастся каким-то образом локализовать конфликт. За инцидентом последовало создание нового коалиционного правительства в Нанкине, а также значительно расширилась и укрепилась база режима Чан Кайши, о чем Одзаки также удалось узнать достаточно подробно.
Все эти данные послужили основанием для подробного отчета, который Зорге сам написал и отправил в Харбин весной 1932 года для дальнейшей передачи в Москву. Информация, изложенная в отчете, представляла для России особый интерес. Советская политика в отношении Китая зависела от оценки относительной силы Чана и коммунистов, и если, анализируя «шанхайский инцидент», можно было бы сделать вывод, что Чан в состоянии возглавить сопротивление японскому проникновению на китайскую территорию, то в таком случае отношение Советов к Китайской коммунистической партии выглядело бы несколько неискренним.
Более поздний взгляд на японскую политику дает основание сделать вывод, что главным достижением Зорге в Китае стало снабжение Москвы жизненно важной информацией, «которая помогла определить политику Коминтерна по отношению к Китайской коммунистической партии».
В феврале 1932 года газета, на которую работал Одзаки, велела ему возвращаться в Японию. «Я стоял на распутье. Я мог либо продолжить свое сотрудничество с «Джонсоном», либо подчиниться начальству и вернуться домой. В то время я чувствовал, что дальнейшая помощь «Джонсону» в Шанхае стала бы для меня слишком тяжелым бременем». Кроме того, Одзаки хотел познакомиться с ситуацией, сложившейся к тому времени на родине, а поскольку его связи с «Асахи» были поистине бесценным долгосрочным вложением, Зорге пришлось принять неизбежное. «В данном случае ничем нельзя помочь».
Но разлука оказалась временной.
Кроме китайских и японских информаторов, Зорге в своей деятельности полагался также и на европейские источники информации. Таковыми были, главным образом, немецкие бизнесмены, сотрудники консульств, члены группы военных советников в Нанкине. Как известный и уважаемый журналист Зорге с легкостью вращался в этом кругу, который в свою очередь сформировался вокруг Генерального консульства Германии в Шанхае. Он утверждал, что в качестве информаторов выбирал членов военной миссии и военных наблюдателей, прикомандированных к нанкинскому правительству, таких как, полковник (позднее генерал) фон Крибель, ставший впоследствии генеральным консулом в Шанхае. «Военные советники часто приглашали меня в Нанкин и сами приезжали ко мне в Шанхай».
