Корнилов заботился об опрятности в жилых палубах корабля, особенно в зимнее время или в дождливые и бурные погоды, о систематическом мытье палуб и их просушке, о чистоте воздуха в помещениях, о наличии пресной воды, об одежде, о регулярной перемене белья и т. д. Он наблюдал, чтобы старший офицер и вахтенный начальник не позволяли матросам спать в одежде, особенно в мокрой, или на сырой палубе и в сырой койке. Он обязывал каждого офицера обеспечивать наилучшие санитарные условия, добиться от каждого матроса «той необходимой чистоты, которой должен отличаться образованный военный человек»; предупреждал унтер-офицеров, что они «будут в прямой ответственности за всякого человека, замеченного немытым, небритым и в разорванном платье».

Забота Корнилова о рядовом матросе выделяла его из среды офицеров-крепостников того времени. Однако из этого совершенно не следует, что жизнь и служба матросов на корабле «Двенадцать апостолов», как и на других кораблях, которыми командовали даже лучшие для того времени офицеры, существенно отличались от условий службы на других кораблях и в воинских частях вооруженных сил царизма.

Прежде всего наличие в составе флота отдельных офицеров, взгляды которых были несравненно более гуманными, чем у крепостников-самодуров, не могло изменить общего положения матросов. Даже на своем корабле Корнилов не мог искоренить барского и издевательского отношения к матросам со стороны ряда офицеров, ибо подобное отношение было фактически узаконено всем существовавшим в стране строем.

Многое из того, к чему стремился Корнилов, практически не могло быть осуществлено из-за ярого противодействия реакционеров, не желавших улучшения жизни «нижних чинов». Настойчивые непрерывные требования Корнилова о тех или иных улучшениях нередко не осуществлялись совсем или претворялись в жизнь лишь частично и медленно, год за годом. Корнилов, например, стремился улучшить условия жизни моряков на берегу, куда они перебирались с корабля после окончания кампании и где проводили значительную часть времени. Он вел упорную борьбу против интендантов и строителей, совершенно не беспокоившихся о строительстве пригодных помещений для матросов.-Однако все его попытки наталкивались на сопротивление.

Ежегодно он был вынужден обращаться непосредственно к командующему флотом, чтобы добиться минимума самых элементарных и необходимых средств для улучшения бытовых условий личного состава корабля. В 1843 г., например, он докладывал Лазареву: «Нельзя ли поговорить интенданту об отопке новой казармы? Мы в начале еще осени подали об этом, и до сих пор никакого решения... В большие холода Нахимов и я покупали даже дрова и топили за счет экипажной экономии»⁴².

Несмотря на настойчивые требования Корнилова и Нахимова, дело с отоплением казарм и ремонтом помещений не двигалось вперед. «Насчет отопления казарм, — докладывал Корнилов в январе 1844 г., — никаких перемен». Спустя месяц вновь следует очередной рапорт Корнилова: «Насчет топления казарм и кухонь мы с Нахимовым хлопочем, сколько можем. Но что же мы можем сделать с инженерами, от которых, к несчастью, тут, можно сказать, все зависит». Приведя ряд вопиющих примеров бездушного отношения чиновников к быту матросов, он заканчивал свой рапорт следующим выводом: «Мне жутко все это исчислять» *.

Но не только мелкие чиновники, интенданты и строители препятствовали снабжению, обеспечению и размещению матросов. Пример подобного отношения показывали высшие сановники, руководившие армией и флотом. Несмотря на отдаленность Черноморского флота от столицы, их влияние чувствовалось повседневно. Они стремились не допускать ни малейших отклонений от порядков, закреплявших рабское положение матросов. Как только замечалось какое-либо отступление даже в мелочах, тотчас же следовал грубый окрик из Петербурга. Однажды, например, начальник Главного морского штаба Меншиков сделал выговор Лазареву за то, что в бумагах Черноморского флота «продолжают именовать строевых нижних чинов не нижними чинами, как повелено, а служителями». Даже в этом был усмотрен излишний либерализм!

Таким образом, условия службы матросов на любом корабле царского флота оставались исключительно тяжелыми, независимо от характера взглядов командиров. При этом не следует забывать, что даже лучшие для того времени командиры оставались представителями своего дворянского класса. Поэтому с их стороны не могло быть и речи о коренном изменении положения матросов, о ликвидации классового антагонизма между ними и офицерами. А ведь именно матросы и определяли успех в боевой подготовке любого корабля. Несмотря на исключительно тяжелые условия службы, экипажи кораблей из года в год повышали свое боевое мастерство и завоевывали авторитет своим командирам. На Черноморском флоте по уровню боевой выучки и организации службы особенно выделялись два корабля: «Си-листрия» под командованием Нахимова и «Двенадцать апостолов» под командованием Корнилова.

А. Жандр, служивший много лет с Корниловым на Черноморском флоте, говорил, что беспристрастный ценитель не знал, кого предпочесть: «Силнстрню» или «Двенадцать апостолов». Другой современник так характеризовал корабль Корнилова: «Двенадцать апостолов» был редкое явле-мне во всех отношениях. Как образец корабельной архитектуры, нам не случалось видеть ничего подобного до введения винтовых кораблей. Внутреннее устройство, прекрасное вначале, после нескольких месяцев плавания, указавших недостатки, стало безукоризненно. Все приспособления к об-

Матросскис работы на реях.

легчению различных действий и к содержанию корабля во всегдашнем порядке были собраны на этом истинно образцовом судне... «Двенадцать апостолов» мог служить прекрасной школой талантливому наблюдательному осрицеру и в последние годы командования Корнилова представлял во всех отношениях предмет, достойный тщательного изучения»⁴³.

Высокую оценку кораблю Корнилова и его экипажу неизменно давал Лазарев. Однажды после очередных учений в море он писал, что на корабле «Двенадцать апостолов» «в свежий бом-брамсельный ветер я догнал лавировкой прямо на ветре бриг «Эндимион», построенный по знаменитому в Англии «ЛМа11ег\У|1сЬ»; если бы он был неприятельский, то для смеху, а более для удивления, можно было бы напечатать в газетах, что огромный 120-пушечный корабль догнал и взял, бриг лавировкой на расстоянии 5 миль! Решительно можно сказать, что другой подобный корабль едва ли в каком другом флоте есть»¹. Это был результат усилий всего экипажа корабля.

Значение высокой подготовки экипажа корабля «Двенадцать апостолов» заключалось не только в том, что Черноморский флот обрел в нем боеспособную единицу, которую можно было использовать для любых, самых сложных и ответственных заданий. Важнее было то, что этот корабль явился одним из образцов, по которым равнялись остальные корабли флота. Так шаг за шагом достигалось повышение боеспособности всего Черноморского флота.

Боеспособность военно-морского флота всегда зависела от состояния научно-теоретической мысли, постановки специального образования и общего культурного уровня личного состава флота. Однако эта очевидная истина не находила практического воплощения при строительстве и подготовке военно-морских сил в крепостной России, правящие круги и высшее военное руководство которой с пренебрежением смотрели на военную теорию. Занятия наукой, теорией были не в моде; они не только не поощрялись, но и считались излишним делом.

В особенно запущенном состоянии находилась теория морского дела. Характеризуя традиционное отношение к разработке теоретических проблем во флоте, известный русский ученый и флотоводец С. О. Макаров в конце XIX века писал, что морская специальность «с древних времен считалась делом не теории, а практики, и все детали вырабатывались исключительно практическим путем... Многие из моряков еще помнят то время, когда печатные руководства были весьма кратки и разные письменные заметки опытных адмиралов передавались из рук в руки и переписывались молодыми офицерами, желавшими изучить морское дело...