Поясняя эту необходимость, Корнилов писал: «Во время плавания командир обязывается при всяком случае поверять русские и иностранные карты; найденные погрешности, перемены, новые мели заносить в свой журнал, наполняя его и другими для гидрографии полезными сведениями, как-то: наблюдениями над склонением компаса, над господствующими ветрами и течениями; об опасности при приближении к разным якорным местам; о снабжении, которое суда или флоты могут получать в разных портах, и другие всегда нужные замечания как о самих портах, так и о жителях, в них живущих. Если обстоятельства позволят, то, кроме заметок своих, командиру надлежит поручать штурманскому офицеру производить описи портов и
берегов (с разрешения местных властей) и потом как свой журнал, так и произведенные описи представлять по окончании плавания в Гидрографический департамент»91.
Большое внимание уделял Корнилов правильной организации штурманского обеспечения плавания и предъявлял высокие требования к штурманам. Он считал также, что для привития навыков в штурманском деле и для лучшей гарантии в определении места корабля в море к навигационным вычислениям ежедневно должны привлекаться не только штурманские, но и строевые офицеры.
Корнилов постоянно заботился о повышении специальной квалификации штурманов. Он полагал, что для поощрения лучших штурманских офицеров флота «весьма было бы полезно ввести английское постановление о вычете с штурманских офицеров за требование лоцмана в своем порту и о вознаграждении этих офицеров в случае, если они своими познаниями в чужих лоцмейстерских водах избавят корабль от требования иностранного лоцмана»92.
Осуществление ряда мероприятий по улучшению организации службы, боевой подготовки, гидрографии и других отраслей помогло повышению боеспособности флота и значительно изменило качественное его состояние по сравнению с предшествующим периодом конца 20-х — начала 30-х годов. Значительная роль в этом принадлежала Лазареву, Корнилову, Нахимову, Истомину и »их последователям. Основной же силой практической реализации всех усовершенствований на флоте являлись, разумеется, рядовые русские люди—матросы, обеспечивавшие высокую боеспособность кораблей; мастеровые, строившие эти корабли; смотрители маяков, день и ночь стоявшие на своих постах; картографы, выпускавшие замечательные карты и навигационные, пособия, и многие другие моряки различных флотских специальностей. При этом, естественно, нельзя забывать, что в конечном счете строительство и развитие флота зависело от труда всего народа; крестьяне одевали, обували, кормили флот; рабочие на рудниках, заводах, фабриках и в мастерских добывали руд у, выплавляли металл, отливали орудия, готовили инструменты, снаряды и обеспечивали все остальные потребности флота. Именно ро-
эультаты их труда проявлялись и на рейдах, и в портах Черного моря.
В течение 40-х годов неуклонно усиливалась разница между Черноморским и Балтийским флотом, находившимся иод непосредственным надзором высших сановников и испытывавшим поэтому в большей степени скованность инициативы, господство одуряющей муштры, шагистики и вахт-парадов. Говоря об этой разнице между флотами, один из современников писал: «Черноморский флот у
главного морского начальства был пасынком, а Балтийский — любимым сынком. Часто ненадежные офицеры переводились сюда из Петербурга в виде наказания... Севастополь и Николаев, исключительно морские города, составляли как будто отдельное государство со своими законами, обычаями, убеждениями и взглядами на вещи»93.
Однако в условиях самодержавно-крепостнического строя каких-либо коренных, принципиальных отличий одной части вооруженных сил от другой не было и не могло быть. На всех флотах среди офицеров было много ярых поклонников рукоприкладства и мордобоя. На Черноморском флоте, например, особенной «известностью» как истязатели матросов пользовались лейтенанты Перелешин и Христофоров; среди экипажных командиров выделялся командир 44-го экипажа Костснич, который неоднократно «попадался в употреблении нижних чинов для своих работ» и т. п. В связи с ростом освободительного движения в стране и волной буржуазных революций в странах Западной Европы в 1848—1849 гг. система полицейского сыска и репрессий в армии и флоте была еще усилена. Военные суды, охраняя интересы господствующего класса, выносили жестокие приговоры за малейшее проявление свободомыслия, за малейшее отклонение от буквы и духа царских законов и повелений.
Как на Балтике, так и на Черноморском флоте изнурительные работы на кораблях и на берегу, антисанитарные бытовые условия в казармах, плохое питание, недостаток в одежде, издевательства со стороны офицеров-крепостнн-коо и фельдфебелей приводили к большой смертности среди матросов. Одновременно росло число побегов с флота, что являлось одной из форм протеста против дикого про-
извода николаевской военщины. Из обобщенных отчетных данных штаба Черноморского флота видно, например, что за три года, с 1849 по 1851, на Черноморском флоте умерло от болезнен свыше 3 тысяч матросов. За этот же период более 740 матросов бежало с флота.
* *
♦
В феврале 1851 г. главный командир Черноморского флота М. П. Лазарев из-за тяжелой болезни (рак желудка) был вынужден покинуть Николаев и отправиться на лечение за границу. Но дни знаменитого мореплавателя были сочтены. В ночь на 11 апреля 1851 г. адмирал скончался.
Вопрос о преемнике Лазарева на посту главного командира флота был решен еще до его смерти. Накануне его отъезда на лечение Меншиков передал ему высочайшее повеление царя: «Вам предоставлено все сдать Морицу Борисовичу Берху; никого другого на первое время мы придумать не могли». Уже 21 февраля 1851 г. новый начальник приступил к исполнению обязанностей главного командира Черноморского флота.
70-летний генерал-лейтенант Берх в течение своей долгой службы на флоте занимал много должностей, но никогда не командовал ни кораблями, ни эскадрами. Был он и директором черноморских маяков, и капитаном над Севастопольским портом, и инспектором корпуса штурманов Черноморского флота, и председателем комитета по строительству сухих доков. Свыше 15 лет он являлся управляющим гидрографическим отделением штаба флота, а с декабря 1849 г. числился членом Адмиралтенств-совета без определенных занятий. Этому человеку, не сумевшему привести в порядок даже маяки Черного моря, доверили теперь командование Черноморским флотом.
Берх позаботился прежде всего о собственных интересах. «Осмелюсь испрашивать разрешение Вашей светлости, — писал он князю Меншикову в марте 1851 г., — на поднятие существующего чину моему флага вице-адмирала с присвоением мне права на получение положенных морских столовых денег»'. Вскоре ему дали и чин вице-адмирала и морские столовые деньги, но от этого органи- 94
заторские способности нового командующего не стали выше.
Корнилов, как и все ученики Лазарева, тяжело переживал его смерть и стремился делом показать себя достойным своего учителя- «Я всем твержу, — писал он в мае 1851 г., — что теперь настоящее время выказать ему (Лазареву) нашу признательность и поддерживать дела в таком виде, чтобы самые недоброжелатели, если такие есть, сознались, что все, что сделано Лазаревым в Черном море, сделано не только хорошо, но и прочно»'.
Однако условия работы при Верхе сильно ухудшились. Берх не имел ни достаточных знаний, ни опыта командования и, следовательно, не имел авторитета как командующий флотом. Подчиненные его не слушали, приказания его часто не выполняли. Корнилову приходилось «всех уверять или всем намекать, что ему велено за всем смотреть, на всех сердиться». Но официальные права его были ограничены только рамками штаба. «Положение мое фальшиво, — писал он в мае 1851 г. — Имея только случайное и при том косвенное влияние на главные артерии механизма управления Черноморским флотом, — на интендантство и строительную часть, — я могу подпасть без вины нареканию, но что мне до этого? Буду делать, что могу...»95 96
