Солнце село. Изнурительная жара, даже ночь не приносит желанной прохлады. Небо затянуто грозовыми тучами. В городе ни огонька. По улицам расхаживают патрули. Ночную тишину нарушают лишь резкие паровозные гудки. Бойцы видят в окно вагона отблески молний. Крепчает ветер.

Никто не спит.

— Как ты думаешь, когда кончится война?— наклонился к Шаркёзи Агоштон, который лежал на полке.

— Когда победим.

Пауза.

— Знаешь, куда поедем завтра? — снова спросил Агоштон.

— Наверняка туда, где еще есть враг.

— Ну и колючий же ты сегодня! Что с тобой? Беспокоит что-нибудь?

— Да. Я тоже думаю. Завтра, самое позднее в Москве, все узнаем, — отвечал Шаркёзи.

Рядом с ними лежал Антал Непп.

— Одним словом, понятно, — сказал он.— Совсем недавно я и думать не мог, что эмир позорно сбежит из Бухары, а нам устроят торжественные проводы.

— Да? И где же это будет?

— В столице Советского Туркестана. На

главной площади. I ак ведь, Шаркёзи? 1 ы-то уж наверняка знаешь.

— Да, завтра в девять часов будут торжественные проводы. А в полдень выезжаем. Направление — Москва!

К утру ветер стих. День снова был знойным. Ночной ливень не освежил улиц.

Товарищ Фрунзе и офицеры штаба сели в машину и поехали на площадь. Бойцы охраны отправились в пешем строю. На перекрестке собрались ликующие жители города. Они приветствовали бойцов. У всех было праздничное настроение.

На торжестве прощальную речь произнес председатель горсовета:

— От имени населения Ташкента и всего Туркестана выражаю вам и всем бойцам фронта, принимавшим участие в освобождении Туркестана, самую сердечную благодарность. Да здравствует товарищ Фрунзе! Да здравствует Красная Армия! Да здравствуют интернационалисты!

Приветственные возгласы неслись со всех сторон.

С ответной речью выступил Фрунзе:

— Согласно постановлению Революционного Военного Совета Республики я назначен на другой фронт. Отъезжая из Туркестана, я обращаюсь ныне с прощальными словами ко всем моим старым боевым товарищам, ко всем красноармейцам, командирам, начальникам и комиссарам.

Товарищи! Уже три года бьется рабоче-крестьянская Русь, отстаивая свои права от насильников всего мира. До сих пор все планы наших врагов разбивались о великую стойкость рабо-

чих и крестьян. До сих пор попытки удушения нашей Революции кончались крахом. Иначе и быть не могло, ибо безмерны запасы энергии, таящиеся в недрах народа, борющегося за свою свободу и лучшую жизнь. Но безмерно велики вместе с тем и лишения, которые ныне выпадают на долю трудовой России.

Наша задача — задача рабоче-крестьянских красных полков — сократить эти страдания путем напряжения нашей революционной воли, нашего военного долга. Я рад отметить, что армии Туркестанского фронта до сих пор честно выполняют этот долг... Уверен, что и впредь красные полки Туркестанского фронта, куда бы их ни поставила рука революции, сумеют поддержать свою боевую революционную славу.

Мой прощальный привет вам, товарищи!

В 12 часов дня специальный поезд командующего отошел от станции Ташкент.

Интернационалисты не в первый раз следовали этой дорогой. Стоя у окон, они смотрели на знакомые места. Чем ближе к Москве, тем ярче признаки осени. Состав мчался через огромный лес. Солнце медленно садилось за деревья. Вдали алел край неба. Лес весь в багрянце, словно в огне.

Агоштон мысленно бродил где-то в горах Буды. «Там еще листва не пожелтела, да и теплее, чем здесь. Будапешт! Как много значит для меня одно это слово. Как-то дела дома? Что с родителями, братьями, сестрами, товарищами, друзьями...» Перед глазами поплыли знакомые лица, как перед окнами вагона пролетали деревья.

Шло сразу два состава. В одном размещался штаб командующего армией, который переезжал в Харьков. Во втором ехали в Москву товарищ Фрунзе со своими помощниками и бойцы охраны. Конечной целью их также был Харьков, где Михаил Васильевич должен был принять командование Южным фронтом. До Москвы ехали пятеро суток. Трое суток — в Москве. Такой относительно мирный переезд бойцы считали за отдых. Все были почти свободны. Каждый занимался чем хотел.

Только сейчас все заметили, что осень прочно вступила в свои права. В напряженной боевой обстановке и не заметили, как прошло лето. В Москве, гоня серые облака, дул северный ветер. Лил бесконечный осенний дождь. Перед магазинами длинные очереди, они жмутся к стенам. На головах у женщин платки, у многих в руках зонтики. Прохожих на улицах мало.

Игнац Агоштон вновь ходил по московским улицам. Как-то он обратил внимание на одного оборванного мальчика, который сидел на корточках под навесом дома. Огромные круглые глаза и на лице такое страдание, что Агоштон не удержался, подсел к мальчику и прижал его к себе. Однако мальчику ласка пришлась не по душе — он отодвинулся. Агоштон полез в карман за сахаром:

— Возьми, съешь! Голоден ведь. Почему ты не идешь домой? У тебя что, никого нет?

Мальчик молчал. Только глазенки его заблестели, когда он увидел сахар. Помешкав, он протянул за ним свою худенькую руку и быстро схватил его. Спрятав сахар в свои лохмотья, он вскочил и помчался прочь.

«Бедный ребенок!—подумал Агоштон.— И сколько еще таких же обездоленных бродит по свету!—Он невольно стиснул кулаки. Хотелось ударить виновных в этом. — Мы безжалостно рассчитаемся с ними, чтобы не было на земле несчастных беспризорных детей».

26 сентября 1920 года специальный поезд прибыл в Харьков. Перед Фрунзе стояли большие задачи. Врангель захватил Крымский полуостров и оттуда угрожал топливной базе всей Советской России — Донецкому бассейну. Местность и погода благоприятствовали противнику. Представители французского и другого иностранного капитала помогали войскам Врангеля оружием и деньгами. Вход в Крым прикрывали Перекопские укрепления, которые тогдашние буржуазные военные специалисты считали неприступными.

Бойцы Красной Армии, уставшие от боев, вооруженные старым оружием, готовились к выполнению труднейшего задания.

Бойцы охраны следовали с Фрунзе по всему фронту, когда командующий фронтом знакомился с обстановкой.

В последние дни сентября всех командиров и комиссаров крупных частей и соединений Южного фронта вызвали в Кременчуг, где командующий фронтом обратился к ним и ко всем бойцам Южного фронта со следующей речью: «Вступая ныне в исполнение своих обязанностей, с первой мыслью и первым словом я обращаюсь к вам, товарищи красноармейцы.

Прежде всего передаю вам привет боевых товарищей только что оставленного мною Туркестанского фронта, где красные полки этого фронта, славно выполнив свои боевые задачи,

стоят ныне грозной стражей рабочей России в далеких степях, пустынях и горах Азии у самого преддверия Индии...

Товарищи! Вся рабоче-крестьянская Россия затаив дыхание следит сейчас за ходом нашей борьбы здесь, на врангельоком фронте. Наша измученная, исстрадавшаяся и изголодавшаяся, но по-прежнему крепкая духом, сермяжная Русь жаждет мира, чтобы скорее взяться за лечение нанесенных войной ран, скорее дать возможность народу забыть о муках и лишениях ныне переживаемого периода борьбы. И на пути к этому миру она встречает сильнейшее препятствие в лице крымского разбойника — барона Врангеля.

Это тот самый барон Врангель, который, несмотря на крушение контрреволюционных затей своих черносотенных предшественников — адмирала Колчака, генералов Корнилова, Юденича, Деникина и др., все еще продолжает пробивать себе дорогу к царскому трону через горы рабочих и крестьянских трупов.

Это тот Врангель, который запродал всю Россию, все железные дороги, рудники и другие богатства французским ростовщикам и тем купил их подлую кровавую помощь против родной страны...

Борьба с Врангелем приковывает внимание не только России, но и всего мира.

На нас, на наши армии падает задача разрубить мощным ударом этот узел и развеять прахом все расчеты и козни врагов трудового народа. Этот удар должен быть стремительным и молниеносным. Он должен избавить страну от тягот зимней кампании, должен теперь же, в ближайшее время, раз навсегда закончить по-