Аршак прошелся по двору, раздумывая, не съездить ли в центр, пройтись по улице Горького с непременным заходом на Старый Арбат, где, по слухам, этим летом разгулялась свобода.

На остановке три долговязых юнца сосредоточенно доламывали скамейку. Один из них, заметив подошедшего Аршака, выпрямился и поманил к себе пальцем. Аршак сплюнул, отвернулся и медленно пошел. Заслышав шаги, нагнулся, вроде бы завязывая шнурок на кроссовке, а когда краем глаза засек нависшего дылду, то, не оборачиваясь, легонько вмазал пяткой в живот.

Дылда крякнул и сел на асфальт. Подскочили его дружки, из-за кустов вылезли еще несколько парней. Дылда поднялся и объявил, что сейчас будет учить драчуна хорошим манерам. Бить, впрочем, не торопились, их было много, сначала можно повеселиться.

Аршак осмотрелся. Шесть лбов, прорваться трудно, но стоит попробовать. Удар пяткой рыжему по колену, этого, с патлами, локтем в живот, нырок и ходу… А там видно будет!

Тут патлатый деловито осведомился, куда доставить тело. Аршак подумал — и сказал. Десять дней здесь жить, найдут, если захотят. Все вдруг заскучали, а рыжий спросил:

— Ты что, Кларкин родственник?

— Ну? — смерил его взглядом Аршак.

— Ладно, ребята, — сказал рыжий, — чего с ней связываться. Пошли. А ты ногами не сучи, пока не трогают, — сказал он Аршаку.

— Позавчера к ней ребята с соседнего двора подошли, — заговорил вдруг дылда. — Не приставали, хотели на дискотеку позвать. Так она, психованная, как пошла цепью махать, гнала через всю улицу. А дружки ее вообще…

— Пошли, пошли, — заторопился рыжий, — а Кларке передай привет. Мир, дружба.

И разбрелись.

Аршак постоял на остановке минут двадцать, но автобуса так и не дождался. Неожиданно заболел живот, и он побрел обратно, нащупывая в кармане ключ.

День прошел бездарно. Почти все время Аршак провалялся на диване, листал дядины альбомы, съел еще каши, но без молока.

К вечеру один за другим собрались хозяева. Михаил сразу же сел к телевизору. Пока тетя Зина готовила ужин, Аршак успел сгонять в крестики-нолики с дядей. Тут выяснилось, что нет соли. Виновником немедленно объявили дядю, и началось его изгнание в магазин, откуда заодно надо принести яиц, картошки, молока и мыла. Дядя молчал, сопел и смотрел затравленным волком. Пока тетя Зина излагала свои взгляды на то, каким мужем должен быть дядя, каким не должен и каким на самом деле он, нехороший такой, является, Аршак тихонечко снялся с места и вышел на лестничную клетку.

Выбор был невелик — дверь слева и две справа. Он догадывался, что здесь к соседям как-то не принято соваться, но ереванские рефлексы заставили позвонить в ближайшую дверь.

Она распахнулась мгновенно, словно его звонка давно и с нетерпением ждали. Краснощекий старик, чем-то неуловимо похожий на Деда Мороза и Снегурочку одновременно, внимательно посмотрел на Аршака и крикнул в глубь квартиры:

— Мы сегодня кого-либо ждем в гости?

Появилась старушка.

— Ты кто, мальчик? — спросила она.

— Здравствуйте, — ответил Аршак. — У вас соли не найдется? Я ваш сосед, — он ткнул пальцем в щель, откуда волнами шел голос тети Зины, — то есть не сосед, а почти сосед.

— Ну заходи, почти сосед, — улыбнулась старушка. — Где-то соль у нас оставалась.

В прихожей вдоль стены громоздились ящики, на полу в комнате лежали тюки, узлы, пустые книжные полки стояли торцом у двери.

— Переезжаем, — объяснил хозяин, заметив удивленный взгляд неожиданного гостя. — Так что теперь у вас новые соседи будут.

Старушка вынесла банку с солью.

— Спасибо. — Аршак прижал банку к груди и попятился к двери, но споткнулся о небольшой полуоткрытый ящик и опрокинул его.

Аршак извинился, присел, поставил банку на пол и принялся ссыпать обратно мелкий хлам: какие-то ржавые пружинки, разнокалиберные винты, болты, шурупы, разбитые очки, пустые баночки, пробки, камешки, стеклянные шарики…

— Вот что, — сказала старушка, — раз ты рассыпал, то не сочти за труд выбросить этот ящик.

— Сейчас, — кивнул Аршак. — Только вот соль отнесу.

Тетя Зина не заметила его рейда. Дядя, увидев банку с

солью, обрадовался, ткнул в нее пальцем и хотел было что- то сказать, но тетя уже забыла про соль и втолковывала ему о прокладках в кране, капающем душе и иных сантехнических мелочах. Аршак послушал-послушал и пошел к соседям.

Оттащив ящик к мусоропроводу, вернулся и спросил, чем еще помочь. Отвинтил по просьбе хозяина литые бронзовые ручки и напоследок вынес еще один картонный ящик.

— Впрочем, — сказал, провожая его, хозяин, — пошарь, там много всяких штук. Мне ни к чему, а выбрасывать жалко.

— Это ты из Колиного чемодана? — всплеснула руками старушка.

— У меня сын геологом был. — Старик перестал улыбаться и легонько похлопал Аршака по плечу. — Отовсюду таскал старые штучки, набрал целый чемодан. Ему теперь ничего не надо, а нам тем более.

— Он… умер? — осторожно спросил Аршак.

— Почти. Спился, пропал.

— Вот именно этого мне сейчас не хватало, — сказала наконец тетя Зина, когда прошла ее немота. Онемела она в тот момент, когда в комнату ввалился Аршак с ящиком, водрузил означенный ящик на стол и вывалил неуместные, на ее взгляд, предметы. Но когда дядя потянулся к трухлявому кожаному футляру и вытянул из него старинный плоский фотоаппарат, дар речи вернулся.

Тетя немного покричала, пару раз рыкнула на дремавшего у телевизора Михаила и ушла на кухню.

— А это, интересно, что? — спросил Аршак, вытаскивая два овальных стеклышка, скрепленных пружинкой.

— Это, видишь ли, пенсне. — Дядя повертел стеклышки, отложил в сторону, запустил руку в ящик и вытащил длинный кованый- гвоздь. — Какая прелесть! Явно позапрошлый век! Так ты говоришь, они уезжают?

— Завтра утром машина придет.

— Да-а… Наверно, хорошие люди. Жаль, так и не познакомились. Красота!

Последнее замечание дяди относилось не к переезду соседей, а к плоской лакированной шкатулке со сбитыми петлями и исцарапанной крышкой.

Вскоре на столе выросла гора разнообразных и абсолютно бесполезных предметов. Фотоаппарат оказался марки «Цейс-блокнот», заряжаемый специальной фотопластинкой. Проржавевший насквозь гвоздь рассыпался на куски, к большому огорчению дяди. В шкатулке тоже нашлись забавные безделушки. Мраморный слоник с отбитым носом был немедленно водружен на телевизор. В потускневшей фольге оказался кусок толстого мутного стекла. Но самой замечательной находкой явилась перламутровая штука, похожая на ручку от зонта. Толстый стержень с выложенными по меди переливающимися пластинками неожиданно брызнул во все стороны разноцветными лучами.

Дядя, вертевший в пальцах стекляшку, снова завернул ее в фольгу и, не отрывая глаз от ручки, бросил сверток в общую кучу.

— Ну-ка, ну-ка… — Он потянулся к ручке, и Аршак с большой неохотой отдал ее.

Миша открыл глаза, поднялся с кресла и подошел к ним.

— Ого! — удивился он. — А я-то думаю, с чего это наша маманька развопилась?

Не отвечая, дядя с удовольствием разглядывал перламутровую ручку, так и этак вертел ее под лампой — по стенам и мебели запрыгали радужные пятна.

— Хороший старый перламутр, — констатировал дядя. — Как играет, а? Я к своему зонтику приделаю.

Аршак выпятил нижнюю губу, но ничего не сказал. Дядина идея ему не понравилась, он сам не отказался бы от ручки. К зонту приделывать — глупости! Можно повесить на шнурок — и на шею. В классе от такой штуки все заторчат!

Дядя все крутил ручку. Потом задумался.

— Странно. — Он покачал головой. — Ты заметил, узор на пластинках меняется. Вот, смотри!

Действительно, переливающиеся пятна не оставались на месте. Медленно, словно придавленные стеклом светящиеся капли, они меняли очертания, сливались, расползались…

Медная нашлепка, слабо скрипнув, крутанулась. Трубка оказалась пустотелой. Дядя провел по внутренней стенке пальцем, но ничего не нащупал. Запачкался зеленым — и все.