– Ну, давай, по-быстрому… Девушка почти сдалась:

– А резинка у тебя есть?

Парень покачал головой, и она ушла:

– И не надейся, пакет из-под чипсов я больше использовать не стану.

Наташа попробовала кусок баранины: жир на ней уже слегка застыл, и к тому же мясо было пересолено.

– А мне нужен простой парень, но не тупица, не наглый и не самовлюбленный. И ты права – отношения должны быть такими, как у нас с тобой. Без недопонимания и вечных разборок. Он должен меня чувствовать… В общем, если я хочу невозможного, то следует хотя бы о себе подумать, стать немножко более честолюбивой. Задолбали уже парни, которые занимают у меня деньги. Или даже воруют, – говорила Наташа Анне. – Отныне я не хочу иметь ничего общего с мужчиной без финансов.

– Меркантильная стерва.

– Да, с сегодняшнего дня я такая.

Наташа наконец отвлеклась от еды – ее отвратил вид паренька, который блевал, стоя на четвереньках, с таким звуком, точно приветствовал любимую футбольную команду.

Затем он вытер подбородок и стряхнул с него остатки пищи на тротуар.

Внезапно подруги услышали злобный вопль позади:

– А, это ты! Ты должна со мной трахнуться – таков был наш уговор!

Они обернулись и увидели бандита, которого Наташа подбила на то, чтобы тот поколотил Дерека.

Девушка швырнула шаурму, хотя парень был достаточно далеко, чтобы в него попасть. К счастью, мимо проезжало такси, которое Анна остановила, выскочив на дорогу и размахивая руками.

Дома они быстро переоделись в пижамы и уселись на диван, чтобы посмотреть дрянную мелодраму, записанную Наташей: счастье, трагедия, масса недоразумений и триумф любви над обыденностью. Девушки выключили весь свет, так что комнату освещало только голубое мерцание телеэкрана.

Позвонил Дерек. Наташа ждала этого звонка и уже заготовила подходящий ответ. Она приложила трубку к попе и громко испортила воздух, после чего разговор был окончен.

От истерического смеха Анна пару раз скатилась с дивана.

У Анны было два брата – оба горькие пьяницы. Их всегда можно было видеть вместе – неразлучных, чтобы неизменно давать отпор всевозможным врагам, нажитым за долгие годы. Готовые к драке в любую минуту и жестокие, как и все слабоумные, едва войдя в бар, они брали под защиту всех, кто им присягал. У обоих были подружки им под стать – такие же уродливые, тупые и невоздержанные. И оба братца с радостью изменяли им при любой возможности.

Анна встречалась с братьями лишь случайно, но новые слухи об их жизни доходили до нее регулярно, так же как и сообщения в колонке «криминальной хроники».

Последний разговор, который между ними состоялся, был весьма типичным!

– Все путем? – спросил первый брат.

– Да, а у тебя? – откликнулась Анна.

– Нормуль.

– Значит, путем? – переспросил второй.

– Отлично. А у тебя?

– Путем.

– Ну до встречи тогда, увидимся.

Их родители, такие же алкоголики, уже умерли: сперва отец, а через два года – мать; Анне тогда было четырнадцать.

Отец регулярно ходил на сторону, оправдывая неверность тем, что был пьян. Мать всегда прощала и принимала его, так же извиняя свою слабость пристрастием к алкоголю. После смерти родителей Анна переехала жить к тете и дяде, а те позже перебрались в Скарборо и освободили Анну от необходимости регулярно их навещать – разве что она соберется на море.

Поняв, что теперь ей придется существовать одной, Анна предложила Наташе найти жилище на двоих. Та с энтузиазмом согласилась. Она все еще жила с родителями, в то время как даже ее младшая сестра Бренда уже переехала к своему жениху.

Наташины родители общались друг с другом только тогда, когда ссорились, – первой всегда нападала мать. Наташе досталась роль миротворца, но ее миссия неизменно проваливалась, ибо единственный совет, который она могла дать родителям, – это развестись наконец.

Итак, Анна была сиротой, зато Наташа считалась симпатичнее; так что судьба облагодетельствовала их в равной степени.

Наташа завидовала тому, как Анна проводила воскресные дни: Ей не надо было навешать родных, и она могла валяться в кровати, если у нее было похмелье, и целый день посвятить ничегонеделанию.

По воскресеньям автобусы ходили плохо, так что до родного гнезда Наташе частенько приходилось идти пешком около пяти километров. Но Наташа даже была рада: это отдаляло момент ее прибытия в родительский дом. Во время обеда две горемычные женщины расспрашивали Наташу о ее любовной жизни. Под их давлением на прошлой неделе она проговорилась о Дереке, слегка приукрасив сведения о его работе и характере. Теперь придется рассказать им всю правду: о том, что у Дерека паршивая работа и дрянной характер, но, слава богу, – все уже в прошлом.

Воображаемый разговор с Анной промелькнул в ее голове – Наташа мысленно исполняла обе роли, имитируя даже простоватую манеру Анны выражаться. Правда, в мыслях Наташи Анна до сих пор оставалась такой, какой она казалась ей раньше, до того, как подруги стали жить вместе, – та Анна была поприятнее.

«Взбодрись, подружка, – будто бы говорила Анна. – Могло быть и хуже».

«Хуже? Что может быть хуже воскресного ритуала, во время которого я наблюдаю две несчастные пары, тем не менее осуждающие меня за то, что я до сих пор не ввязалась в подобные отношения?»

«Ну скажи им, что мы лесбиянки».

Наташа не была уверена в том, что последнюю фразу она не произнесла вслух, и оглянулась, чтобы убедиться, что никого рядом нет, а затем продолжила диалог за Анну:

«Все равно так все про нас и думают».

В первые дни совместного проживания с Анной Наташа заходила домой с некоторым удовлетворением. Она убралась отсюда, вместо того чтобы осесть с местным парнем, завести таких же детей и оставаться здесь вечно. Сегодня она вошла сюда без единой мысли, а потом как бы продолжила разговор:

«Они меня иногда так достают, что я думаю, что проще смириться и выйти замуж за первого попавшегося придурка из «Аполлона», который сделает мне предложение».

Солнца в этот воскресный день не предвиделось, но фургон «Джино» с мороженым тем не менее проехал мимо.

Девушка знала, где этот фургон остановится, хотя вокруг и не было покупателей, чтобы приветствовать его появление.

Машина подождала немного, Наташа тоже – сейчас фургон развернется и отправится снова колесить по району. Все тот же водитель и, вероятно, все тот же фургон все так же разворачивался на том же самом месте, где когда-то Наташа наблюдала его еще ребенком.

Она вновь продолжила мысленную беседу, только теперь она разговаривала сама с собой. «Я боролась с ними и их устремлениями всю свою жизнь. И я не сдамся сейчас. Мои родители прожили свой век, не имея друг с другом ничего общего. Теперь они с радостью наблюдают, как Бренда собирается совершить такую же ошибку, и от меня хотят того же».

Родительский дом выделялся на фоне соседних зданий. Когда мама с папой его купили, то словно решили оповестить об этом всех окружающих: кирпичные стены были выкрашены блестящей малиновой краской, дорожка вела к беседке, и садик стал жертвой любительского ландшафтного дизайна.

Младшая сестра Бренда со своим женихом Китом уже пришли – они сидели на диване вместе, чего никогда не случалось дома. Отец шлифовал доски, обрезки, оставшиеся после настилки новых полов в гостиной. Со свойственной ему безукоризненной точностью он сооружал какие-то детали для украшения стен. Все, что отец сотворил за время своей жизни, исключая собственный брак, он переделывал снова и снова, доводя до совершенства. Это было полезное хобби, однако оно не несло в себе никаких творческих идей.

Радость матери, оттого что ей достался рукастый муж, давно уже поблекла.

Она как раз вошла в комнату с подносом, на котором стояли четыре чашки с чаем; она раздала их детям.

А мужу своему сказала:

– Если хочешь чаю, пойди, сделай себе сам, ты, проклятый, никчемный жирный ублюдок.