Он не мог меня слышать — вой ветра поглощал все звуки.

И все же мне показалось, что я слышу его смех…

Назавтра, в субботу, наконец выпал снег. Сначала в воздухе закружилось несколько робких белых мушек; казалось, никогда им не коснуться земли — они таяли на лету. Но постепенно шиферные крыши, деревья и лужайки покрылись тонкой снежной пеленой, а к полудню уже все вокруг оделось в белое.

Долина, казалось, разрослась. Словно обтянутые шелком, искрились под лучами солнца склоны гор. На огородах жалкие кочаны зимней капусты, нищие грядки морковки с увядшей ботвой и почерневшие кустики — все исчезло. Видны были лишь какие-то бесформенные холмики цвета слоновой кости и молока.

— Хорошо бы, снег был сладким! — мечтал вслух Феликс, шагая утром рядом со мною в школу.

Дав волю своему воображению, лакомка весь ушел в фантастические проекты.

— Вообрази, — говорил он, — что на неизвестную планету прибыли исследователи. Они высаживаются из ракет, и перед ними раскрываются нескончаемые снежные просторы… Вернее, они считают, что все это снег… Но вот они наклоняются… Невероятно! Снег сладкий, это ванильный крем… можешь себе представить! Проблема питания решена… — Вдруг он стал серьезным и спросил меня: — А как астек?

— Ничего особенного. Сегодня он останется дома, никуда не пойдет. Так мне сказала мама. Завтракал он вместе с нами. Аппетит у него превосходный. Когда я уходил, он сидел у огня и курил трубку. Как видишь, все нормально!

— Как бы не так… Надо глядеть в оба. Ты говоришь, он курит трубку?

— Трубку и папиросы.

— Табак мы получаем из Америки, этого не следует забывать!

— Не понимаю, что ты здесь уви…

— Вот именно, — не дав мне договорить, отрезал Феликс тоном, не терпящим возражений. — Ты не видишь, а глядеть надо в оба!

Я рассказал ему, что накануне вечером я видел, как наш гость курил папиросу у себя на балконе.

Феликс нашел это весьма подозрительным. Дышать свежим воздухом зимой, среди ночи? Нормальные люди поступают иначе — они уютно зарываются в самую глубь своей теплой постели.

Снег шел и после обеда. Когда окончились вечерние уроки и мы вышли из школы, он лежал уже на площади плотным слоем. Деревня погрузилась в безмолвие. В голубой вате, устилавшей землю, неслышно терялись шаги. Двери домов приоткрывались на мгновение и тут же захлопывались. Отовсюду доносились глухие удары — мужчины рубили дрова в сараях. Оттуда сквозь дощатые черные стены просачивался слабый свет. Ворчливые голоса встревоженных матерей звали малышей домой. Вскоре на площади остались только старшие школьники. Мы договаривались на завтра о первой лыжной вылазке и катании на горных санках.

— Снег хороший, — говорила Мария Лестрад. — Незачем забираться далеко. Хватит с нас луга Морер.

Она имела в виду прекрасную поляну позади нашей школы, куда было легко взобраться по склонам.

— Нет, я не согласен! — воскликнул длинный Робер Тужас. — Если мы останемся здесь, малыши будут путаться между ногами. Я предлагаю луг Даррегиберри. Отец Бертрана разрешит. Правда, Бертран?

Я кивнул головой. Мой отец не был противником спорта, и наш луг как нельзя лучше подходил для лыжных вылазок.

— Луг Бертрана слишком крутой! — заметил маленький Жозеф Кантье, сын мясника.

— Вот именно, это как раз то, что нужно! — сказал Тужас, который был у нас одним из сильнейших лыжников.

— Можете, конечно, поступать, как вам вздумается, — сказал Феликс спокойно, — но я вас предупреждаю: луг Бертрана ужасен. Я сказал бы, самый ужасный во всей деревне. В прошлом году я чуть было…

— …не очутился в Люшоне! — оборвала его Мария Лестрад.

Раздался дружный хохот.

В прошлом году Феликс Ляпюжад действительно совершил сенсационный спуск: он катился кубарем до самой дороги, растерял лыжи и палки и стал похож на снежную бабу.

— Это еще не все, — невозмутимо продолжал Феликс. — Вы забываете, что луг Даррегиберри заколдован. Там когда-то волк загрыз человека…

— В каком году? — насмешливо спросила Мария Лестрад.

— В тысяча шестьсот сорок пятом, — не собираясь сдаваться, ответил Феликс. — И это еще не все. В тех местах водились когда-то разбойники. Они поджидали путешественников и жгли им пятки. Скажу вам, что и волки там не редкие гости…

— Остановите его, остановите его! — закричала Мария Лестрад. — Если вы его не остановите, он будет нести околесицу весь вечер!

Так и не приняв никакого решения, мы разошлись по домам. Договорились только встретиться после обеда на площади.

Когда мы возвращались домой, Феликс сказал:

— Нужно будет подумать, стоит ли мне вообще идти. Пожалуй, лучше поберечься. Я немного кашляю. Усядусь-ка поближе к камину, брошу в золу несколько картошек, и…

Фраза повисла в воздухе. Феликс взял меня вдруг за руку и потащил куда-то в сторону от булочной Морера. Вытянувшись на цыпочках, он прошептал у моего уха:

— Не двигайся! Смотри, он здесь.

Он действительно был здесь. Нас он не заметил. Он пересекал темневшую уже площадь. Одетый в серое пальто, надвинув до самых ушей мягкую шляпу, он заложил руки в карманы и шел по направлению к горе. Казалось, он не очень торопится.

Ненадолго остановившись у витрины магазина Тужаса, он пошел дальше по крутой дороге, уходившей к пастбищам и лесам. Эта дорога разветвлялась: направо она сворачивала к школе и вела к лугу Мореров, налево она упиралась в луг моего отца, расположенный в полукилометре отсюда.

— Пошли за ним! — прошептал Феликс.

— Ты смеешься! Уже поздно, пора домой. И потом… ты же кашляешь.

— Пойдем… Не очень далеко… Пойми, что это неспроста. Сейчас, казалось бы, не время для прогулок, а он…

— Ладно. Пойдем.

Астек закурил и свернул налево. Ветер подхватил мимолетные искорки спички. Человек шел впереди нас метрах в пяти.

— Дадим ему немного пройти, — сказал Феликс. — У меня есть свои соображения на этот счет.

— Что ты хочешь сделать?

— Я объясню тебе.

Дорога шла, петляя, по низу луга. Феликс снова взял меня за руку.

— Послушай, — сказал он мне, — лучший способ следить за кем-нибудь, не вызывая его подозрений, это… идти впереди. Давай срежем путь, я знаю маленькую тропинку. Мы обгоним астека и будем поджидать его.

Скрытые рядами самшита и орешника, мы довольно быстро взобрались на гору. Время от времени нам приходилось останавливаться, чтобы счистить снег, прилипший к подошвам.

Я был удивлен проворством Феликса. Он был так доволен этим приключением, что готов был, казалось, провести вне дома всю эту холодную, невеселую ночь.

Тропинка, по которой мы взбирались, должна была привести к лугу моего отца. Астек шел ниже нас. Таким образом, мы могли ждать, свободно наблюдая за ним.

Мы сделали первый привал. Присев на корточки позади кустарника, усыпанного снегом, мы притаились в ожидании нашего путешественника. Он поднимался спокойным шагом, останавливаясь каждые десять метров, чтобы полюбоваться окрестностями, а может быть, и обследовать их.

— Идем дальше, — шепнул Феликс. — Спрячемся за вашим амбаром.

Мы дошли до амбара, приземистого строения с очень покатой крышей, где мой отец хранил часть запасов сена. Когда-то амбар был много больше. Он даже служил одно время жильем первым Даррегиберри, обосновавшимся в Фабиаке. Потом часть семьи осталась в нем, другая же переселилась туда, где мы живем сейчас. Поэтому и Даррегиберри делились на Даррегиберри Луговых и Даррегиберри Придорожных. Но ветвь Луговых угасла. Никогда больше не возвратился в Фабиак, чтобы восстановить развалины родного дома, Жан Даррегиберри — «американец». Этот труд взял на себя мой отец. Он заново выстроил здесь небольшую хибарку из ветхих остатков прежнего жилья. Стены комнат обвалились, но оставалось обширное помещение, которое мой отец превратил в стойло и где иногда размещал скот. Верхний же этаж он использовал как сеновал.