Советскому командованию нужны были точные сведения о-том, что происходило в махновском лагере, но не те, которые поступали в течение апреля — мая от уполномоченных и инспекторов, а от человека, которого махновцы не знали и которому не могли, как делали не раз, пустить пыль в глаза. В начале-июня в Гуляйпольский район был послан разведчик А. Л. Куц, который должен был выяснить, где находится Махно и его штаб,, какая самая боевая часть у батьки, когда состоится съезд, ориентировочно назначенный на 15 июня, и кто будет на нем присутствовать, где находится Маруся Никифорова и какую роль она играет на современном этапе. Побывав в Гуляйполе и Большом Токмаке, он, вернувшись в Киев, сообщил 18 июня 1919 г. Совету рабоче-крестьянской обороны УССР, что штаб Махно и анархисты бежали под ударами белых из Гуляйполя и съезд повстанцев, который был назначен на 15 июня, не состоялся178.
В этот критический для Махно момент искру надежды по-[дал председатель Александровского исполкома Н. Гоппе, который предложил батьке возглавить оборону города от белых. На следующий день Махно приехал в Александровск, но услуги erode понадобились, и он тотчас же уехал в более безопасное место — Кичкас — в тыл частям Красной Армии, сражавшимся с Деникиным.
Махно узнал, что к нему едет Дыбенко. Как всегда в таких j случаях, он срочно вызвал к себе Щуся, Чубенко, Пузанкова к других приближенных. Именно тогда он впервые в деталях разработал коварный план физического устранения во время перего-поров своих противников, который затем очень часто им применялся. Батька предупредил махновцев, что если Дыбенко будет нести себя агрессивно и обрушится на него с нападками, то по условному сигналу те должны будут убить комдива и сопро-нождающих его лиц. Однако Дыбенко, по словам Чубенко, вел себя довольно мирно с Махно, заявив, что он сдержал данное батьке когда-то в Бердянске слово и приехал сообщить ему,, что тот объявлен вне закона. Комдив предупредил, что если Махно тотчас же не покинет Кичкас, то он вынужден будет направить против него вверенные ему войска. Махно не решился в тот момент совершить свой коварный план и пообещал Дыбенко выполнить его приказание. И лишь когда комдив уехал, батька в порыве злости приказал расстрелять оставленного в-Кичкасе одного из адъютантов комдива — Антонова.
Подошедшие к Кичкасу белогвардейцы вынудили Махно-отойти на остров Хортицу, а затем на станцию Канцеровку.
Махно не думал окончательно уходить с арены политической борьбы, где он почувствовал свою силу, понял, что в водовороте гражданской войны еще не раз сможет подняться на гребень славы и популярности, сумеет найти те крестьянские массы, ко-
52 ЦГАОР УССР. Ф. 2759. On. 1. Д. 52. Л. 60.
торые, как и прежде, будут считать его своим батькой, удачливым и мудрым предводителем. В этой связи Махно оставил два документа, в которых попытался оправдать свои действия, eini' раз подчеркнуть, что главной целью его жизни является революционная борьба и ничего больше.
9 июня 1919 г. он направил телеграмму в шесть адресом штабу 14-й армии К. Е. Ворошилову, Председателю Реввоенсовета Л. Д. Троцкому, Председателю Совнаркома УССР X. Г. Ваковскому, В. И. Ленину, Л. Б. Каменеву, а также Г. Е. Зиновм •еву, в которой объяснил, почему он ушел из Красной Армии*.
Написанная на станции Гайчур телеграмма была обращена не только к указанным адресатам, но и к махновцам, крестьян ству. Она была опубликована анархистской газетой «Набат> спустя 20 дней и была заметно откорректирована и исправлена по сравнению с первым вариантом махновского письма. Следуп заметить, что оно дошло до В. И. Ленина, который прочел его 10 июня 1919 г.178 179
Второе заявление Махно было устным, и сделал он его м кругу своих соратников 15 июня перед отъездом в тыл Красной Армии. «Нет, мы были правы, — говорил Махно, — повстанчеству мы открыли новую блестящую страницу в истории, не поддались на провокацию. Вопреки желанию Троцкого — толкнуть нас в объятия Деникина — мы выдержали экзамен блестяще Окруженные трибуналами, которые нас расстреливают, не имен патронов и снарядов, мы не отступали, а наоборот — продвигаемся вперед. Однако так продолжаться больше не должно. На этом заседании мы должны решить дальнейшую судьбу повстанчества, ибо немыслимо умирать на фронте, когда в тылу расстреливают. Мы вышли из подполья и посмей трибунал арестовать кого из нас — мы закатим такую истерику, что задрожит и Ки ев. Довольно сентиментальности: надо действовать, да так, чтобы красный фронт разыграть в пользу повстанчества. Наша дивизия должна повернуть штыки против своего тыла: Мелитополя, Федоровки, Александровска, где засели красные полки 14-й армии и, как охотники, расстреливают наших командиров, разоружают обозы, лазареты. Мы должны сказать: или идите нам на помощь против белогвардейщины, или дайте дорогу на Херсон щину и сами защищайте наши районы. Надо выйти из перекре стного огня, отдохнуть, пополниться и отомстить за старую оби ду»180.
После перехода Махно на нелегальное положение командую щий Украинским фронтом В. А. Антонов-Овсеенко написал докладную записку в ЦК КП(б)У, копия которой была направлена
В. И. Ленину, в которой пытался снять с себя вину за якобы попустительство с его стороны Махно и Григорьеву.
«Махно, — писал он в этом документе, — с конца марта передан Южному фронту. Убежденный анархист, лично честный парень, за спиной которого совершалась всякая пакость — мог быть великолепно использован нами, если б мы имели недостающий нам аппарат. Утвержденный бригадным командиром 3-й бригады Заднепровской дивизии, отданный под начало Дыбенко, Махно постепенно преобразовывал свои части. Комитеты в частях были уничтожены, введены политкомы, но они оказались слабоваты, командного состава не было, поставить правильно снабжения не могли по общим причинам, а части Махно оставались в преходящем состоянии. Но некоторые из них дрались с казаками превосходно, и нет сомнения, еще долго бы отстаивали свой район, если б у них были патроны (к итальянским винтовкам, которыми многие из них были вооружены, патронов им не дали, хотя они и были переданы 2-й армии). Попустительства с моей стороны и следа нет. Есть лишь стремление использовать наличные силы, способные драться против нашего врага»^.
Обвинение Троцким Махно в том, что он якобы умышленно открыл фронт деникинцам на 100-километровом участке, безосновательно. Потерпев поражение в 20-х числах мая, махновцы продолжали еще почти месяц сражаться с деникинцами. К тому же, как известно, батька отклонил предложение Шкуро перейти на сторону белых. В то же время Махно отказался выполнить и приказ Троцкого: взять оборону дополнительного участка. Этот факт, очевидно, и послужил поводом для столь тяжкого обвинения.
«Махно еще дерокался, — констатировало командование Украинским фронтом, — когда бежала соседняя 9-я дивизия, а затем и вся 13-я армия... Причины разгрома Южного фронта отнюдь не в украинской «партизанщине»... прежде всего тут повинен аппарат Южфронта, не умевший сохранить их (повстанческих частей.— В. В.), боеспособность и закрепить их революционную дисциплину»^.
В то же время определенная доля вины Махно за успешное наступление Деникина на Южном фронте, разумеется, есть. Махновцы своей низкой дисциплиной снизили, боеспособность бригады, разлагающе действовали на другие части.
21 июня 1919 г. на заседании ВУЦИК А. С. Бубнов наиболее точно объяснил успех деникинцев на махновском участке. «Генерал Деникин, — сказал он, — великолепно организовал свою армию, а еще лучше поставил разведку. Ему было хорошо известно состояние бригады «батьки Махно», которое фактически и привело к катастрофе. Поэтому, создав в районе действий этой бригады ударный кулак, он сделал удар именно по этой брига- 181 182 де, деморализовав ее и вынудив бежать, зашел в тыл йашим частям на этом участке фронта»57.
