Доктор Рэндольф Гейтс ловко оседлал гребень проносящейся мимо него волны, имея в запасе сладкоречивый тон и лексикон, насыщенный модными терминами, как нельзя лучше соответствующими расцвету новой эры. В его слегка подрафинированных научных теориях, юридических, экономических и социальных, слово «огромный» было хвалебным понятием и «больше» было предпочтительнее перед «меньше». Выдаваемые им на-гор́а законы новейшей рыночной экономики целиком и полностью оправдывали удушение промышленными китами окружающей их мелюзги, из чего делался вывод о пользе роста индустриального развития для всех… ну, практически для всех. Мы живем в дарвинистском мире, и здесь выживает сильнейший и, нравится вам это или нет, наиболее приспособленный, – примерно такой была основная мысль его работ. При виде этакой милой откровенности финансовые манипуляторы дали знак, пружинка щелкнула, и во славу вознесенного на иконостас настоящего и живого ученого воспелись гимны, загрохотали барабаны и загромыхали цимбалы. Купи, надбавь свое и продай, и все это, конечно, для пользы остальных. Полный вперед!

Рэндольф Гейтс был призван и с охотой и живостью отдался в новые руки, принявшись завораживать при помощи своей словесной гимнастики аудиторию за аудиторией. Он наконец нашел свое место, но его жена, Эдит Гейтс, не была уверена, что это именно то, о чем шел изначальный разговор. Она желала комфортабельного существования, что было естественно, но совсем не была готова к миллионам и частным полетам на реактивных самолетах через весь мир, от Палм-Спринг до Южной Франции. Особенно беспокойно она себя чувствовала, когда выступления и статьи ее мужа применялись для публичного оправдания некоторых действий и судебных эксцессов, поражающих своей очевидной наглостью и более того, в некоторых случаях – несправедливостью. Он отмахивался от ее тревожных вопросов, оправдываясь тем, что это не его вина и использованные им параллели с юриспруденцией просто были не так поняты. В довершение всего вот уже около шести лет они спали в разных кроватях и в отдельных спальнях.

Войдя в кабинет, она растерянно остановилась у порога, заметив, что при звуке ее тихих шагов Гейтс вздрогнул и быстро повернул голову. Глаза его были широко открыты и тревожны.

– Извини, я не хотела тебя пугать.

– Ты всегда раньше стучала. Почему ты не постучала сейчас? Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне мешают сосредоточиться.

– Я же сказала – извини. У меня голова занята разными мыслями, и я не подумала…

– А вот тут явное противоречие.

– Не подумала о том, что нужно постучать, вот что я имела в виду.

– Ну и чем занята твоя голова? – спросил титулованный юрист таким тоном, будто сомневался в присутствии таковой у своей жены.

– Не нужно со мной так, прошу тебя.

– Так в чем дело, Эдит?

– Где ты был этой ночью?

Гейтс насмешливо поднял брови:

– Бог мой, ты что же, подозреваешь меня? Я говорил тебе, где я был. В отеле «Риц». На встрече с одним человеком, которого я знал много лет назад и не хотел бы принимать у нас в доме. Если в твоем возрасте тебе еще нужны доказательства, позвони в «Риц».

Эдит Гейтс несколько секунд молча рассматривала своего мужа.

– Дорогой мой, – наконец сказала она, – поверь, меня ни капли не волнует то, что ты, может быть, путаешься с самой похотливой шлюхой из самого дешевого борделя. Кто-то же должен угостить ее выпивкой, чтобы поддержать ее уверенность в себе.

– Неплохо, сучка.

– Навряд ли тебя принимают в их среде за жеребца, скотина.

– Выходит, это и есть предмет нашей беседы?

– Именно. Кроме того, с час назад, как раз перед твоим возвращением домой из офиса, к нам приходил один человек. Денис чистила серебро, поэтому открывала ему я. Должна сказать, его вид произвел на меня впечатление. Он был одет в вызывающе дорогой костюм и приехал сюда на черном «Порше»…

– И что дальше? – нетерпеливо перебил ее Гейтс, нагибаясь в кресле вперед. Взгляд его вновь расширившихся глаз был ожидающим и взволнованным, если не сказать более.

– Он сказал мне, что le grand profeseur [15] задолжал ему двадцать тысяч долларов и что тебя прошлой ночью не было там, где ты должен был находиться. Имелся в виду отель «Риц», не так ли?

– Нет. Что-то выплыло наружу… О господи, он не так понял. Что он еще сказал?

– Мне не понравился ни его тон, ни его манеры. Я ответила, что не имею никакого понятия о том, где ты был. Он знал, что я лгу, но более ничего не сказал.

– Хорошо. Ложь – это то, в чем он разбирается.

– Не думала, что двадцать тысяч станут для тебя проблемой…

– Дело не в сумме, а в том, за что ее требуют.

– Так за что же?

– Ни за что.

– Мне кажется, такие вещи ты и называешь противоречивыми, а, Рэнди?

– Заткнись!

Резко и требовательно зазвонил телефон. Гейтс вскочил с места и уставился на аппарат, не делая при этом ни малейшей попытки подойти к столу и снять трубку. Вместо этого он умоляюще посмотрел на жену и попросил внезапно охрипшим голосом:

– Эдит, кто бы это ни был, скажи ему, что меня нет… Я уехал, меня нет в городе, и ты не знаешь, когда я вернусь.

Эдит подошла к столу с телефоном.

– Мало кто знает этот номер. Это твоя частная линия, – заметила она, снимая трубку после третьего звонка. – Резиденция профессора Гейтса, – сказала она.

В течение последних лет отвечать по телефону стало ее основным занятием. Друзья узнавали ее по голосу, а остальным не было до нее никакого дела.

– Да… да. Извините, он уехал, и я не знаю, когда он вернется.

Миссис Гейтс удивленно посмотрела на телефонный аппарат и повесила трубку.

– Звонили из Парижа. Я разговаривала с телефонисткой… Странно. Кто-то хотел с тобой поговорить, но она даже не спросила меня, где тебя можно найти. Просто повесила трубку. Сразу же.

– О боже мой! – всхлипнул Гейтс. Его заметно била дрожь. – Что-то случилось… что-то не так, какая-то ошибка!

После этого загадочного восклицания знаменитый юрист повернулся и рванулся к противоположной стороне комнаты, нащупывая что-то в кармане брюк. Он подошел к одной из книжных полок, занимающих всю стену от пола до потолка, в которую на уровне его груди был врезан в дерево небольшой стальной ящичек, напоминающий сейф. Внезапно запаниковав, как будто вспомнив о чем-то, что он выпустил из виду, он повернулся и яростно закричал, обращаясь к своей жене:

– Убирайся отсюда! Убирайся, убирайся, убирайся!

Эдит Гейтс медленно подошла к двери, но, перед тем как выйти из кабинета, повернулась и грустно и очень спокойно сказала:

– Это связано с Парижем, ведь так, Рэнди? Семь лет назад в Париже. Это произошло там, правда? Ты вернулся оттуда насмерть перепуганный, но никому ничего не сказал.

– Во-он! – заверещало светило юриспруденции, дико вытаращив глаза.

Эдит вышла за дверь, прикрыла ее за собой, но не отпустила ручку, придержав ее так, чтобы язычок защелки остался утопленным в замке. Через минуту она снова приоткрыла дверь на несколько сантиметров и заглянула внутрь.

То, что она увидела, поразило ее несказанно. Это было настолько невероятно, что она даже представить себе этого не могла. Мужчина, с которым она прожила более тридцати пяти лет, столп законности, чье отрицательное отношение к табаку и алкоголю стало притчей во языцех, трясущимися руками вводил себе в вену иглу блестящего шприца.

Тьма опустилась на городок Манассас, штат Виргиния. Подлесок, окружающий «ферму» генерала Нормана Свайна, через который осторожно пробирался Борн, уже наполнился особыми, ночными звуками. Обеспокоенные его появлением, чуткие птицы зашумели в темных ветвях над головой. Проснувшиеся вороны постарались перебудить всех, кого только можно, но, как ни странно, очень быстро успокоились, будто по приказу своего тайного начальника.

Переходя от дерева к дереву, осторожно ступая, Джейсон прикидывал, встретится ли это на его пути или нет. Но она была там, высокая изгородь, ограда из толстых перекрещивающихся стальных прутьев, укрепленных в зеленой пластиковой основе, со спиральными витками колючей проволоки, лежащих на наклонных металлических уголках, приваренных к верхней части. Вход воспрещен. Снова Пекин. Заповедник Дзинь Шан. Внутри азиатского уголка дикой природы было что скрывать, и на это указывали все писаные и физические преграды. Но что заставило генерала, по сути дела обыкновенного чиновника на государственной ставке, воздвигнуть вокруг своей «фермы» подобную преграду стоимостью в тысячи долларов? Забор не предназначался для препятствия проникновению животных, это сооружение было направлено против людей.