— Так, так, — задумчиво отозвался Иван Иванович, — неожиданная смерть матери, изоляция от привычного окружения, новые интересы, заманчивое предложение…Схема старая.
— Я не знаю ни о каком предложении.
— Да, — старик согласился сам с собой, не слыша и не слушая возражений. — Итак, вопрос в следующем: почему Катя не поддалась на провокацию? Ее работали крутые профи, в чем они ошиблись, где просчитались? Ваше мнение?
— Не знаю, что и кто от нее добивался, но, единственное без чего, вернее кого, Катя не может обойтись — это мой сын. Если бы ей грозила разлука с Борисом, она бы отказалась от всего, не раздумывая.
— Она его так любит?
— Что вроде того. — В двух словах поведать о сложностях житейских, о хитросплетении судеб невозможно.
— Он ее? — старика интересовала только суть.
— Тоже.
— Стало быть, прерогативы определены. Каждый для другого может стать приманкой.
Взгляд выцветших глаз полнился беспредельным, несокрушимым равнодушием. Этот человек давно разучился сострадать ближнему и дальнему. Люди для него стали лишь материалом, цементом, скрепляющим кирпичи стратегических разработок. Ирина Сергеевна судорожно сглотнула, против воли сердце обуял дикий страх. Боря, Боречка, едва не взвыла. Катя!
— Не волнуйтесь, — произнес бесстрастно старик, — слезами горю не поможешь.
— Простите, — Устинова достала платок. По ее щекам текли слезы.
— Итак, — Иван Иванович опять кивнул на портрет. — Катя хорошо рисует? Портрет похож на оригинал?
— Катя — не настоящий художник, но ей удается передать и внешние черты, и характер, и даже конкретное состояние человека, этого не отнимешь.
– Что именно вас смущает? — Вмешался Кравец.
— Мрачная физиономия, — выдал Иван Иванович.
Действительно, лицо старухи полнилось раздражением. Мгновение, отпечатанное в сознании Катерины, было для натурщицы не лучшим в жизни. Обстоятельства ли тяжким бременем легли на плечи? Обязательства ли взяли за горло? Причины уныния остались за кадром, отразились лишь следствия: сумрачное высокомерие во взгляде и обида в надменном изгибе губ.
— Когда Катя в последний раз встречалась со старухой?
— На днях. Она сдала работу, получила деньги, купила торт. — Устинова задумалась, — первого или второго сентября.
Иван Иванович довольно потер руки.
— Недавно. Очень хорошо, — он буквально искрился от счастья. — Друг мой, Паша, а не призвать ли нам к ответу Бари Чичвидзе, как думаешь?
—Уже, — внезапно появившись, Николай Антонович сразу разобрался в сути разговора и, достав телефон, убеждал невидимого собеседника, — дорогой, не спорь. Найди Бари Рустамовича, скажи, звонил Николай Демин, привет передавал. Завтра? Нет, голуба моя, сегодня, сейчас, немедленно. Да? Точно? Ну, ладно, даю десять минут и то, исключительно, за кавказский акцент.
— Десять минут, — Иван Иванович нетерпеливо глянул на полковника, — разбаловал ты контингент, ох, разбаловал.
— Разве что чуть-чуть, — усмехнулся тот.
Раздался звонок. Подопечные, «братия», не желая подводить Демина, откликнулись сразу же.
— Бари, дорогой, — заворковал Николай, — встретиться надо. Нет-нет, бросай все к чертовой матери и мотай сюда. Адрес…
Старик довольно кивнул. Правильно, правильно, к чертовой матери, время наступает на пятки.
— Слабость старухи — карты, — снизошел к объяснениям Иван Иванович. — Проигрыш — единственное, что способно опечалить ее. Если Катя не ошиблась и подметила верно, то наша милая старушка влетела по крупному. Любезнейший Бари Рустамович Чичвидзе, арбитр и гарант картежных баталий в нашем славном городе, сейчас подъедут и просветят кто, кого, когда, на сколько «обул».
— Я думала, вы будете искать Катю и Яну! А вы старухой занялись, — возмутилась Ирина Сергеевна.
— Не болтайте ерунды, — перебил Николай Антонович. — Катю и Яну ищут, делается все возможное.
— И невозможное, — добавил Кравец. Его более чем устраивало, что дело приобрело такой серьезный оборот. Присутствие старичка Ивана Ивановича коренным образом меняло статус операции, придавая его личной трагедии, государственное значение. Иван Иванович мог все. Люди, техника, экспертиза. Все — маловразумительное, неконкретное наречие грело душу Кравца, глушило боль в сердце. Если Яну не получится найти, думал он, хоть расквитаюсь. Чего бы это ни стоило. Хоть жизни, хоть погон.
— Хоть жизни, хоть погон, — прошептал он еле слышно.
Устинова обернулась. На полковника страшно было смотреть. При имени внучки лицо его дрогнуло и, словно, рассыпалось на части. Кравец застонал сквозь стиснутые зубы, сполз по стене на пол, уткнул лицо в ладони, завыл тоскливо и горько, как пес над покойником.
— Прекрати! — приказал Иван Иванович. — Или убирайся вон!
— Нет, — белыми губами прошептал Кравец
— Тогда держись, не раскисай. Кстати, Ирина Сергеевна, Катя ваша везучая особа или не очень?
Устинова недоуменно обвела взглядом присутствующих. Что за странная формулировка?
— Она на редкость удачлива.
Старик уставился на нее с восхищением.
— Правда!? На редкость!? — в голосе слышался искренний интерес.
— Катька — везучая как черт. Что бы с ней не случалось, все оборачивается к ее выгоде.
— Ну-ну, — подстегнул Иван Иванович, — расскажите что-нибудь.
— В другой раз, — пришлось отказаться. Огромная, с шестью нолями цифра каленым железом выжигала любые мысли о Кате. Но из песни слов не выбросишь. Везение Катерины было самой избитой темой в их разговорах. Было? Прошедшее время встало комом в горле, голос задрожал, на глазах появились слезы. Ирина Сергеевна судорожно вздохнула, пытаясь унять разбушевавшиеся чувства, не сумела и расплакалась. Иван Иванович, не обращая внимания на ее несдержанность, продолжил:
—Удачливость Татьяны Сафоновны, — он почти с нежностью любовался портретом, — достойна легенды. Но и на силу есть сила. И, кажется, она нашлась. Счастье на стороне Кати. Это же очевидно. Все идет, как пописанному. И стыдно сказать, без нашего участия. Катя случайно нашла колечко и переполошила всех кого можно и нельзя. Ей вздумалось помалевать, и вот она, пресловутая мадам Трюхина, предстала перед нами во всей красе. Девчонка обозначила шутки ради свою работу тремя буквами и угадала инициалы, которые хранятся в секретнейших архивах. Даже кличку Трюхиной она уловила. Понимаете, что это значит?
Нет, этого Устинова не понимала. А вот Демин, напротив, легко сообразил, куда клонит Иван Иванович, и укоризненно воззвал к порядку:
— Дед, хватит уже…
— Отстань, — отмахнулся старик.
Николай Антонович скорчил недовольную гримасу, однако, настаивать не посмел.
— Трюхина — умная, хитрая и патологически везучая. Ее ищем мы, испанцы, израильтяне, англичане и никто, никогда… — «никто, никогда» звучало пафосным набатом, — не смог приблизиться к ней вплотную. Я ею занимаюсь двадцать лет и безрезультатно! А тут пигалица, девчонка, походя, ненароком нарушает планы великой интригантки. Выдает ее внешность, цель операции, средства, наверное, еще бездну информации. Каково?
— Каково? — переспросила Ирина Сергеевна.
— Трюхина неуязвима, пока ее везение сильнее чужой удачи.
Иван Иванович утверждал странные истины. Идеалистические, почти мистические, они корябали слух. Но спорить Устинова боялась. Слова старика перекликались с ее надеждами. Катя — умница, она победит мерзавку Трюхину, обязательно победит.
Иван Иванович вел дальше.
— До сих пор Трюхиной везло. Но всему приходит конец. Ваша Катя лучше Татьяны Сафоновны. Лучше!
Даже для отнюдь не рядовой организации, в которой служили Иван Иванович, Кравец, Демин и Олейник, Татьяна Сафоновна Трюхина, кличка Графиня или Пиковая дама, являлась фигурой выдающейся. Судьба наделила ее уникальным даром — умением добиваться намеченной цели. Умом или случаем, без разбора целей и средств, Татьяна Сафоновна получала желаемое. Ей всегда, везде, во всем везло. Она постоянно выигрывала, брала верх, пожинала лавры. За что и обрела славу неизменной победительницы. Одно портило дело. Ради цели, Трюхина не церемонилась в средствах. Люди, работающие с ней, погибали очень часто.
