Лидден взял со стола и изучил последнюю информацию, полученную из банка лишь для того, чтобы еще раз убедиться в том, что и так знал. Нет никакой возможности рассчитаться с Каррингтоном до конца месяца. Во время последней натянуто-вежливой беседы с управляющим банком неизбежное возмездие на некоторое время удалось отложить. Лидден заявил, что получил заказ на отделку коттеджа, приобретенного каким-то горожанином в Грассмере в качестве второго дома. Теперь же, когда этот контракт лопнул — конкуренты предложили более низкую цену, — вообще не осталось никаких надежд. Итак, с одной стороны, он уже изрядно задолжал банку, а с другой — ему грозил ультиматум Каррингтона.

Лидден раздраженно отодвинул в сторону бумаги и принялся размышлять хотя и о невысказанной, но совершенно ясной причине вчерашнего разговора, затеянного Каррингтоном. Идея отправить по миру любовника жены должна выглядеть весьма привлекательно для обманутого супруга. Но у Дагги уже готов ответный ход. Похоже, что Дженнифер уже не столь рьяно отметает задуманное дело. По крайней мере, утром по телефону пообещала подумать… Лидден был уверен в том, что женщина, начавшая вилять задом через пару месяцев после свадьбы, не будет шибко волноваться по поводу того, что может произойти с ее стареющим, мягкотелым муженьком. Если получится так, как они задумали, все его проблемы решатся сами собой. Останется сущая чепуха — избавиться от Дженнифер. Дагги всегда поражался огромному числу женщин, готовых поверить пустым обещаниям. Его размышления прервал телефонный звонок.

— Дагги? Когда же ты, наконец, соизволишь появиться? Я жду, жду. Ты же знаешь, что Айвар завтра возвращается из своей Швеции.

— Извини, но меня задержали дела. Еду.

Лидден положил трубку, убрал документы, выключил свет и вышел через заднюю дверь в маленький огороженный дворик, где обычно держал машину. По пути из Кендала в Уиндермер он задержался для того, чтобы купить бутылку вина. Подъехав к отдельно стоящему на холме дому, Лидден самодовольно подумал, что три любовницы одновременно — неплохое личное достижение.

Шарлотта Куинн, расположившись в кресле-качалке времен короля Эдуарда, машинально поглаживала персидского кота, свернувшегося у нее на коленях. В квартире над магазином звучала негромкая музыка, известный певец пел о пожилом человеке, обманывающем самого себя ради того, чтобы спасти свой брак с молодой женщиной. С пластинки доносились слова: «Ее юность — это дар, за который можно пожертвовать многим…» Воспоминания унесли ее в то время, когда она ежедневно приезжала в Карвелтон-холл и могла видеть страдания Чарльза. Болезнь пожирала тело Маргарэт, превращая его в жалкий обтянутый пергаментом кожи скелет. За несколько дней до смерти больная знаком попросила Шарлотту нагнуться и прошептала еле слышным голосом:

— Ради меня, Шарлотта, сделай его счастливым. Я же знаю, ты его любишь… Обещай.

Она припомнила то, что случилось с детьми Чарльза и как после ряда несчастий он отгородился от всех стеной, сквозь которую даже она не могла пробиться. И уже значительно позже, когда Шарлотта перестала опасаться этого, у Чарльза появилась новая жена — не зрелая мудрая женщина, а экзальтированная девчонка, которая лезла вон из кожи для того, чтобы убедить друзей Чарльза в своей любви к нему и создать впечатление, что он может быть счастлив, лишь находясь рядом с ней. И вот сейчас вместе с Дагги Лидденом она потешается над своим мужем. Теперь в комнате звучала другая песня. Женский голос выводил слова о влюбленных, которые представали перед слушателем клоунами, шутами в ярком оперении. В словах и музыке не было никакой дешевки, они звучали жестко и трагично. Слушать их было мучительно. Шарлотта сбросила с колен кота, встала и подошла к проигрывателю. Когда она тронула звукосниматель, игла заскользила по пластинке, породив в динамике душераздирающий звук. Шарлотта стала у окна и прислонила лоб к холодному стеклу. После неожиданного излияния перед Мальтрейверсом во время ленча она так и не смогла до конца прийти в себя. Шарлотту мучили его слова о том, что она принадлежит к числу тех людей, которые имеют право открыть Чарльзу правду. Но одна мысль об этом наводила ужас.

Мальтрейверс налил себе джину и посмотрел на пустое ведерко для льда, стоящее в баре.

— Я отправляюсь на поиски льда, — пробормотал он по пути в кухню. — Я вернусь, добуду когда.

Люсинда удивилась, услышав смех Малькольма, но затем до нее дошел ритм фразы, и она спросила:

— Прекрасные вирши, Гас. Собственное сочинение или плагиат?

— Не только оригинальное произведение, но и впервые произнесенное вслух, — ответил тот вернувшись. — Я приберегал его для особого случая.

Он расположился на софе, вытянув свои длинные ноги.

— Я сегодня пригласил на ленч Шарлотту Куинн, — продолжил Мальтрейверс. — Дело кончилось тем, что я посоветовал ей рассказать Чарльзу о Дагги и Дженнифер. Ей не хватало лишь толчка извне для того чтобы решиться на это. Она ждала, чтобы кто-нибудь четко выразил идею.

— Славно. Чарльз наш друг, а мы, хотим или не хотим, своим молчанием обманываем его. — Люсинда сделала последний стежок, откусила нитку и подняла рукоделие повыше, оценивая плоды своего труда. — Меня страшно угнетала такая двойственность. Полагаешь, она скажет?

— Да, — ответил Мальтрейверс. — Возможно, не сразу, но скажет обязательно. Вы лучше меня знаете об их отношения друг к другу. Как, по вашему мнению, он может прореагировать?

— Чарльз всегда собран и весьма сдержан. Он не сломается и не станет учинять громких сцен ревности. Он спокойно сделает все, что надо, и решит проблему раз и навсегда.

— И не попытается спасти брак?

— Нет, — уверенно произнесла Люсинда. — Дженнифер вынудила Чарльза устранить большую часть брони, за которой он укрылся после всех трагических событий. Он так доверился ей, что снял свои доспехи, и теперь не простит того, что она вновь заставила его страдать. Не сомневаюсь, что Дженнифер не будет места в Карвелтон-холле после того, как Чарльзу станет известно о ее шашнях с Дагги.

— Похоже, что и она догадывается об этом, — добавил Малькольм, — и здесь есть над чем поразмышлять. Заметьте, она заводит шашни с самым известным сексуальным маньяком во всей Камбрии и не очень стремится скрыть эту связь.

— Олли, ты абсолютно прав, — поддержал приятеля Мальтрейверс:

— Она намеренно разрушает брак, а люди, знающие об адюльтере, не прерывают с ней знакомства. Что ж, видимо, теперь преобладают именно такие нравы. Если бы дело обстояло иначе, то газетчикам разделов светской хроники пришлось бы выстроиться в очередь за дармовой благотворительной похлебкой. Теперь надо ждать, как она «трахнет» Чарльза в переносном смысле этого распространенного ныне слова. Так кто же здесь самая умненькая девочка?

— Вы что, сговорились и шутите? — спросила Люсинда. — Или дело действительно обстоит так скверно?

— Вполне вероятно, — ответил Мальтрейверс. — Закон о браке составлен специально для охотников за чужим состоянием. Не помню, как это: «…на добро и зло, в здоровье и болезни, пока алименты нас не разлучат — тогда я буду богаче, а ты, бесспорно, беднее…» Удивляюсь, почему подобное не происходит гораздо чаще. Сдается мне, что мы просто не знаем о многих случаях.

— Но почему бы ей просто не подождать смерти Чарльза? Ведь тогда она получит все.

— Лучше одну половину состояния, но сразу, чем ждать весь куш Бог знает сколько времени — пять — десять лет, — сказал Мальтрейверс. — Дженнифер не производит впечатления человека, способного на длительное ожидание. Дайте мне то, что я желаю, и дайте немедленно. Боюсь, совесть не обременяет ее при выборе средств для достижения своей цели.

Утром в четверг, когда бледное солнце только-только поднялось из-за горизонта, Мальтрейверс уже сидел за принадлежащим Малькольму компьютером, который, по счастью, оказался совместим с его собственной машиной. Ему предстояло завершить окончательный вариант последнего акта пьесы. Все еще спали. У входной двери раздался звонок. На пороге стоял Чарльз Каррингтон с большим конвертом в руках.