Кустарь, однако, наказал пошлину уплатить и требовал копии таможенных квитанций об уплате пошлины. В целом вышло недорого.
Я позвонила своему заказчику. Кустарь оказался дома, но он, видите ли, передумал и начал другое производство. Листики мои ему не нужны.
У меня руки опустились. Чертовых листочков дома было одиннадцать тысяч — дети отыскали какие-то другие прелестные цвета и докупили еще, заняв денег у знакомых. Да уж, сделку я провела что надо, собственного сына довела до банкротства! И что, скажите на милость, мне было делать со всем этим навозом?
Сразу признаюсь: отравила я себе жизнь этой дрянью на два года, без выходных и проходных. Советы, что с этим товаром делать, сыпались со всех сторон наперебой. Я дала объявление в газету, кто-то придумал продавать эти листочки на барахолке «Искра».
От отчаяния мне пришла в голову одна идея. Я ведь чувствовала себя ответственной за весь этот фарс. На барахолке, направо от входа, молодые люди продавали книги. Они выкроили мне местечко для раскладного столика и стульчика, а я за это подписывала им свои книжки, когда никто не видел. С автографом мои книги стоили на сто злотых дороже.
Торговая точка была что надо, успех у меня был бешеный, и я заодно открыла, что обожаю торговать на базаре. В результате у меня появилось прекрасное, хотя и утомительное, развлечение.
Некий очередной покупатель-самоделкин по доброте душевной посоветовал мне делать из листочков сережки. Я приобщила к производству Мацека, с которым работала еще в «Энергопроекте». Расходился наш товар не только на барахолке «Искра», но и в магазинах, потому что мы делали дивной красоты рекламные плакатики, рекламируя свой товар.
В общем, целыми днями пересчитывали мы товар поштучно, отчего без труда можно было и ослепнуть, к тому же вытягивали для швенз[18] медную проволоку из электрических проводов.
Марек в этом представлении участия не принимал, по неизвестным причинам он был против, а его дети — за, и работали с большим энтузиазмом, точнее говоря, — его старший сын с женой.
К листикам вскоре прибавились два вида ракушек. Приехало всё это барахло в посылке, где перемешалось, впору Золушке разбирать. В разборе принимала участие даже моя мать, которую это занятие ужасно веселило. Мы чуть было не наняли бухгалтера. Это безумие заморочило меня основательно, о профессиональной своей работе мне некогда было и думать.
Завяла наша предпринимательская деятельность лишь тогда, когда у алжирских оптовиков кончился товар: его перестали производить, должно быть, мода во Франции прошла.
Кутерьма с листочками не оставила мне времени на раскрытие тайны кустаря на улице Мадалинского. А заработок мой составил в результате сто пять долларов. Шанс же написать детектив об экономических преступлениях я проворонила навсегда. Мир, сверкающий мишурным блеском пестрых листиков, исчез с глаз долой, а конечный результат был поучительным. Я решила больше никогда не впутываться ни в какие гешефты.
После моего возвращения из Алжира туда ринулась работать по контракту целая куча знакомых. Я сама их убеждала, в рамках борьбы с «Польсервисом».
«Польсервис» ничего не делал, только брал высокие комиссионные за посредничество, а в Алжире на месте я собственными глазами видела, как им нужны хорошие специалисты. Арабы требовали строителей. «Польсервис» в Варшаве ожидал мощных взяток. Если бы я поехала в Алжир, меня взяли бы с места в карьер на работу, но, честно говоря, я не хотела возвращаться к оставленной профессии. Зато я с радостью гнала в Алжир кого только могла. Занятая листочками и сережками, я в подробности оформления не вдавалась, зато «Польсервис» бился в падучей от злости, отчего я получала просто райское наслаждение.
Среди прочих в Алжир отправились Донат, муж Янки, Анджей, муж Боженки, и мое собственное дитятко, Роберт, муж Зоси.
Собственно говоря, контракт получила Зося, техник-архитектор, но поехала она с семьей, забрав восьмимесячную Монику.
В Алжире они поселились вместе с Ежи и Ивоной, и это оказалось ужасной ошибкой. Но арабы, во-первых, не предоставляли техникам отдельного жилья, а во-вторых, обожали укреплять семейные связи. Ежи перебрался из Махдии в Тиарет. Здесь опять нужно взять в руки книгу «Сокровища», потому что вся топография местности описана там подробно.
Через несколько месяцев Зося с Моникой вернулись, а на работу взяли Роберта.
Я же упорно оформляла вторую поездку в Алжир и тащила за собой Марека, которому хотела показать Европу.
Из Алжира пришла весть: Роберт живет в машине. О разногласиях между сыновьями я догадывалась и не удивилась этому обстоятельству, а вот Янка с Донатом меня, мягко говоря, поразили: ведь они жили в трехкомнатном домике. Я бы их Кшиштофа в машине не оставила…
У меня голова от забот шла кругом — дома болезнь Люцины, в Алжире дети. У Люцины болезнь прогрессировала, метастазы перекинулись в мозг. Я оставила ее на маму и, стиснув зубы, уехала вместе с Мареком.
Встречал нас Роберт. При виде дитятка, совершенно здорового, загорелого, как мартышка, я вздохнула с безграничным облегчением, и мы отправились в Тиарет через Кемис Милиану.
Буквально на следующий день после нашего приезда грянул сирокко, а я, не зная об этом, вышла из дома по делам. В город меня подбросил Ежи, я управилась с делами и направилась домой.
Тиарета я еще не знала, так как была там пару раз, исключительно на автомобиле. Поэтому мгновенно заблудилась.
Жуткая жара убивала на месте, сирокко забивал песком глаза и скрипел на зубах. Новые босоножки пытались отрезать мне палец на ноге. Оказавшись в четвертый раз на том же самом месте, около отделения полиции, я поняла, что сейчас забьюсь в падучей с пеной у рта. Потеряв терпение, я приняла мужественное решение и вошла в отделение.
Полиция — она и в Африке полиция. Пришлось им со мной помучиться, потому как я им заявила, что не знаю, куда иду, не знаю адреса собственного сына, но он живет в микрорайоне за железной дорогой около шоссе на Махдию, что неподалеку от кладбища. Они почесали в затылках: карта города висела на стене, но явно была служебной тайной, и в конце концов отвезли меня на маленькую площадь, описанную в «Сокровищах», прямо рядом с домом Янки и Доната. До моих детей оттуда было рукой подать. Дети мои не удержались от замечания:
— Ну вот, стоило мамусе приехать, как ее уже домой доставляет полиция.
Не знаю, что делал в это время Марек. Он бесил меня с первого дня пребывания. Он меня уверял, что интересуется всем миром, а вот Алжир смотреть не пожелал. Неинтересно ему. Действительно, жизнь здесь не сахар, но чушь, которую Марек нес, была для меня куда тяжелее. Он предлагал плюнуть на путешествие по Европе и возвращаться прямо в Польшу, потом сразу на следующий день ехать в Данию, где нас ждала Алиция. На всякий случай я не согласилась на это идиотское предложение.
На прогулку со мной он всё-таки пошел. В половине седьмого утра, потому как это было единственно приемлемое время. Точно той же дорогой шли Яночка и Павлик. В голове у меня зарождались новые сюжеты книги.
В целом всё наше путешествие оказалось на редкость неудачным, и я справедливо должна признать, что не во всем, конечно, виноват Марек. Он, естественно, внес достойный вклад в разрыв семейных отношений почти на год, демонстрируя свои капризы и в Марселе. Из Марселя мы отправились в Данию, а Ежи с семьей — в Бельгию.
Чем дальше, тем страшнее. В Марселе Марек вынудил меня посетить корабельный музей, чтобы эти корабли черт побрал. Мне хотелось спокойно посидеть в кабачке, за столиком с видом на порт, выпить бокал белого вина, но ведь нет, таких развлечений он не признавал.
В Париже меня обокрали в метро. Шайка воров устроила жуткую давку, и у меня из плетеной сумки слямзили кошелек, куда я по глупости сложила все деньги.
