Во время занятий она сидела на стуле мягко, немного наискосок, поджав ноги, сложив руки на животе и смотрела на него, не делая заметок на заранее открытой портативной «Тошибе». Когда их взгляды встречались, она вдруг опускала глаза с мелькающей, как молния, улыбкой, то ли шутливо, то ли лукаво.
После лекции он догнал ее у кафетерия, пригласил за свой столик. Они немного поговорили, встречаясь глазами (тогда ее глаза загорались на мгновенье) и отводя их. Наконец он попросил ее показать ему город. «Сходи в Итон Центр, — сказали ему коллеги, — это пример гиперпространства постмодерна, город в городе, намного больше, чем Центр Святого Бонавентуры в Лос-Анжелесе, описанный Джеймсоном: восемнадцать кинотеатров, тридцать залов боулинга, дискотеки, десятки и десятки банков, ресторанов, торговых центров». Это правда? Не могла бы она пойти с ним?
Она пошла с ним. Было еще светло, и они сначала посетили Кэббедж Таун, одну из самых старых частей города. Это было днем после обеда, и в воздухе блестело солнце бабьего лета. Гуляли семьями, за руку с детьми. «Это ферма-музей, городская администрация создала его для детей, которые никогда не видели домашних животных», — объясняла она. Во внутреннем дворике мужчины и женщины, одетые по моде начала XIX века, прогуливали лошадей, чистили скребком ослика, бросали корм выводкам гусей и кур, приносили болтанку двум свиньям в загоне, сено двум дойным коровам в другой загородке. Позади фермы в заграждении бродило маленькое стадо коз. Вокруг толпились дети, показывая пальцем на животных, спрашивая их названия у родителей, возбужденно крича.
На подземке они доехали до Янг Стрит, потом прошли немного на юг. Они и не заметили, как очутились перед Итон Центром. Вход в него был очень маленький, почти невидимый, и три надстроенные этажа не отличались от других таких же исполинских сооружений.
Внутри, однако, он сразу понял, по чувству дезориентации, которое он испытал, что с ним происходило нечто необычное. Прежде всего, воздух, температура. Постоянные, вневременные и неизменные, искусственные. Затем исчезновение пейзажа. Ни неба, ни воздуха, ни солнца, ни луны, ни звезд, ни дождя, ни снега. Никакого лета и зимы, никаких времен года; ни день, ни ночь. Но огромные пространства из пластика и стекла, лифты, летающие вверх и вниз, движущиеся лестницы, разбегающиеся во всех направлениях, большие и маленькие лампы, неоновый свет, вывески, попеременно то загорающиеся, то гаснущие; и еще фонтаны, каскады воды вдоль движущихся лестниц, озерца, газоны с пальмами и оливами. Натуральное и искусственное, искусственное и натуральное больше не различались. Даже свет, который просачивался сквозь матовые стекла, так незаметно сливался с электрическим, что никто не почувствовал, как тот полностью заменил его.
Вот деревце, скамейка. Но здесь нельзя гулять. Можно только перемещаться. Действительно, они перемещались внутри непрерывного движения, составляя подвижную и сложную толпу, муравьи в спокойном и сверхорганизованном, но, тем не менее, взволнованном муравейнике, где все безостановочно сновали вверх и вниз, вдоль и поперек. Они вливались в зернистый поток, устремлявшийся к лифтам, двигавшийся по эскалаторам и автоматическим лентам, впадавший во все новые, но всегда одинаковые пространства: они должны были идти по стрелкам, цветовым сигналам, указателям, которые непрерывно информировали, направляли, вели. Они шли внутри массы, без классов, наций, принадлежностей, личностей, пестрый рой индивидуумов, различных и одинаковых, в одних рубашках, коротких штанах, майках, джинсах, на вечных каникулах: каждый не был ни особенно счастлив, ни особенно несчастлив. Все смотрели на товары, изумлялись товарам, сравнивали товары, покупали товары, меняли деньги на товары. Нет, даже не деньги: Visa American Express Diners Club Mastercard Japan Credit Bureau Carta Si, другие карты чеки денежные знаки.
«Смотри, — говорила она, — смотри, какое чудо последнее поколение компьютеров и еще факсы, стерео, телевизоры, японские, европейские, американские, Grundig Philips Phonola Sony Samsung Macintosh Toshiba Canon IBM, проблема только в том, что выбрать». И она ему показывала модемы, программы, разницу между системами ИБМ и Макинтош, литературные и историко-художественные гипертексты. А потом ряды аудиовизуальной продукции, CD и компьютерных приставок для пользования интернетом, дискотеки, залы для боулинга и электронных игр, кино, Снак Пицца Макдональдс Кентукки Фрайд Чикен, рестораны китайские японские израильские индийские итальянские мексиканские французские греческие тунисские квебекские, ряды готовой одежды, сорочки из Тайваня и Италии, обувь из США и Европы, с или без синтетики, мебель для дома английская, французская и немецкая, электробытовые приборы, потом книги американские английские французские, романы, рассказы, поэзия, нагроможденные исполинскими стопками, журналы на английском французском испанском итальянском, косметика драгоценности духи, мода от Армани Валентино, Картье, Готье и т. д., комплексные витамины цинк железо и другие минералы, зубная паста шампуни пена для ванной и душа, аспирин, пилюли и капли от всех видов боли, пища со всех концов света, вина Луары, Прованса, Бордо, белые вина Калифорнии, итальянские Кьянти и Пино, Порто Водка Джин Виски Текила и т. д., ликеры русские португальские английские мексиканские, средиземноморское оливковое масло, итальянская паста Барилла, мексиканские соусы, экзотические фрукты с Кубы и из Чили, сушеные финики и фиги из Туниса, апельсины с Сицилии из Испании Марокко, сыры греческие и французские, обычные книги и английские роскошные издания, газеты на английском испанском французском итальянском немецком арабском португальском китайском японском языках…
Немые ряды вещей в неясном фоновом гуле: человеческие и металлические голоса, звуки и музыка, сообщения и шумы, новости смешиваются, накладываются друг на друга, распространяются, имена и названия марок, номера цифры цены до бесконечности. «Ты не пользуешься электронной почтой?» — спрашивает она. И ему хотелось бы сказать, что диалог по электронной почте кажется ему виртуальным стереотипным карикатурным, без интимности, от одного одиночества к другому. Но он подумал, что будет выглядеть смешным, и промолчал.
Слова звуки музыка голоса металлические звуки граффити знаки чертежи фото в исполинских пространствах пластика и товаров: языки надписи цветные начерченные музыкальные усиленные повторяемые, сверкающие убедительные захватывающие кричащие шелестящие — на стенах и ступенях эскалаторов и лифтов, на контейнерах для мусора на блестящих потолках на полу на сумках и рюкзаках на бумаге пакетов на видео магазинов на форме и улыбках продавщиц на майках и футболках клиентов. Опутанные сетью знаков, подталкиваемые легкой эйфорией неконтролируемого желания, все новые глобулы толпы набегают волнами, беспрерывно раздуваясь и сдуваясь, компонуясь и рассеиваясь, как стаи птиц, которые по вечерам слетаются, сплетаются в хоровод и вдруг рассеиваются в небесных просторах; неприкаянные души, которые носит теплый ветер, водит их туда-сюда, вверх-вниз, сбившиеся с пути души.
По ту сторону невидимых птицеловных сетей, сетей мира, воздуха, жизни? Незаметные вход и выход; неощутимое «там». Все, что движется по ту сторону облицовки из матового стекла, изображения людей и стран, мерцающие на видео, размноженные до бесконечности на бесконечных сетях каналов, не имеют реальности и существования. Может быть, поэтому, когда кто-то из костей и плоти переваливает через границы и приезжает из гетто или с континентов голода, становясь явлением, которое нарушает привычный ход вещей, устрашает, смущает как привидение, его снова надо загнать в загон, запереть, исключить или утопить, подвергнуть бомбардировке уничтожить?
