— Золотое кольцо «Гонца Солнца», — сказал Андри, — сделанное из золота «Гонцов Солнца». За это ты умрешь.

Масуль грубо захохотал и вырвал руку из пальцев Андри.

— Думай о своих словах и манерах, лордик! Когда я стану верховным принцем, вы, «Гонцы Солнца», будете сидеть в своей Крепости Богини, и ни при одном дворе вашего духу не останется! Принцы имеют право вести свои дела так, как они считают нужным, без вмешательства фарадимов, единственной силой которых был страх перед их покойной леди. Я сомневаюсь, что ты будешь таким же страшным. — Он обвел взглядом собравшихся. — Да, я убил шпиона Андраде! Все трепещут перед «Гонцами Солнца», но они истекают кровью и умирают так же, как все остальные. В доказательство этого я и ношу одно из их колец. Спросите мою сестру, леди Киле. Она все видела.

Андри взглядом разыскал ее в толпе: Киле крепко прижалась к мужу; потрясенное лицо леди Визской полностью доказывало ее вину.

— Милорд, клянусь, я ничего не…

— Бросаешь меня, сестричка? — глумливо спросил Масуль. — Чего тебе бояться? Завтра я вступлю во владение Принцевой Маркой, а тогда никто не сможет нас тронуть. Я согласен, чтобы он, — самозванец кивнул в сторону Мааркена, — был моим противником. Похоже, с ним стоит скрестить клинок.

Рохан втайне дивился дерзости этого человека. Казалось, только сейчас на волю вырвалась вся горечь долгих лет его веры в себя как в потерянного сына Ролстры. Он возвращал долг каждому, кто видел в нем всего лишь ублюдка какой-то жалкой служанки, каждому, кто сомневался в том, во что Масуль заставил себя поверить, и поверить безоговорочно.

Мааркен все еще ждал ответа Рохана. Принц заглянул в гневные серые глаза, так похожие на глаза Чейна, и в тот же миг вспомнил маленького мальчика, которого они со Сьонед спасли от дракона, вспомнил оруженосца, который был слишком мал для войны, но воевал с честью. Мааркен до сих пор носил кольцо с гранатом, которое Рохан вручил ему как первое отличие «Гонца Солнца».

Затем он посмотрел на Тобин, чьи побелевшие пальцы впились в руку Чейна. Но ее черные глаза были непреклонны; ни Рохан, ни Поль не могли участвовать в поединке. Честь рода Чейна требовала, чтобы вместо них дрался член этого дома. Чейн молча кивнул. Лицо его было и гневным, и гордым.

И вдруг он увидел грациозную фигурку в серой шелковой юбке и вуали. Сьонед, стоявшая поодаль с другими фарадимами, сделала несколько шагов вперед. Она не сводила с него глаз; в ее взгляде не было ни гнева, ни гордости. Только скорбь о том, что должно было случиться. Рохан обернулся к Мааркену.

— Пусть решает мой сын. Марка принадлежит ему. Поль протянул руку; кузен принял ее и преклонил колено.

— Мы признаем твое право, лорд Мааркен, хотя и сожалеем, что тебе придется осквернить клинок кровью этого человека.

Масуль коротко хохотнул.

— Хорошо сказано, маленький принц! Глаза мальчика сузились.

— Мааркен, — процедил он сквозь зубы, — победи быстро, но сделай так, чтобы он умирал медленно.

— Как прикажете, мой принц.

— Тогда завтра в полдень? — спросил Масуль так непринужденно, словно назначал свидание женщине.

— В полдень, — сказал Мааркен, поднимаясь на ноги. — А сейчас убирайся. Твое присутствие оскверняет ритуал.

Масуль насмешливо поклонился и отбыл. Вслед за ним ушли его сторонники, не забывшие, однако, отдать предусмотренный этикетом поклон Рохану и Андри. Все остальные не тронулись с места. «Гонцы Солнца» вновь встали в кольцо, серыми тенями окружив костер. И сразу же воцарилось молчание, которое нарушал лишь гул голодного пламени.

Поль стоял рядом с отцом, слепо глядя в Огонь. Пока он был в круге, мать ограждала его от слишком тесного контакта с другими фарадимами, раскидывавшими световую ткань над всем континентом. Но сейчас ее нежной поддержки не было. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Виноваты в этом были не утрата материнского прикосновения и не непреклонное молчание отца. За это лето и Риаллу он узнал, какую власть имеет переданный ему отцом титул принца, и испытывал удовлетворение, пользуясь этой властью. Но дважды за два коротких дня он почувствовал невероятную силу дара, доставшегося ему от матери. К этой мысли привыкнуть было труднее. Участие в сегодняшнем плетении научило его тому, какую мощь представляют собой объединившиеся фарадимы, какой захватывающей дух красотой обладают упорядоченные цветовые узоры. Но прошлой ночью, когда умерла леди Андраде…

У Поля начинала болеть голова при воспоминании о той битве, которую вела мать, сражаясь с тенями. Он понял всю изощренность ее искусства, понял, с каким невероятным совершенством она владеет своим даром. Он всегда думал о ней только как о матери, но только прошлой ночью до него дошло, насколько она могущественна как фарадим. Поль принялся искать ее взглядом и вскоре нашел высокую, стройную фигуру: огненные волосы матери просвечивали даже сквозь тусклую серую вуаль. Она стояла в круге фарадимов, хотя носила лишь одно кольцо с изумрудом, олицетворявшее ее власть верховной принцессы. Внезапно он подумал, какой из двух видов власти доставлял матери большее удовлетворение, и понял, от чего отказалась бы Сьонед, если бы перед ней стоял выбор.

Андри сделал свой выбор много лет назад. Сын могущественного атри и близкий родственник принцев, он мог бы получить любой замок, любое поместье, власть, почет и уважение. Но он выбрал Крепость Богини и кольца, которых скоро будет десять — по числу пальцев. Поль не чувствовал того изумления, которое испытывали другие при вести о возвышении Андри. Особенно после его слов, сказанных Масулю. В голосе кузена звучала неслыханная властность, а его лицо за эту ночь стало казаться лицом человека вдвое старше его двадцати зим. Андри был именно там и тем, где и кем он хотел быть, и теперь владел всем, к чему стремился, единственным, чего он жаждал.

Странная мысль заставила Поля прищуриться. У Мааркена и Рияна было то же будущее, что и у Андри: достойная жизнь в собственных крепостях, место пользующихся доверием и уважением советников верховного принца. Людей, с которыми считаются. Но далеко не таких могущественных, каким теперь стал Андри…

Поль переступил с ноги на ногу, обеспокоенный тем, что принц Ллейн оперся на руку Чадрика. Эти двое научили бы его всему, как они научили Мааркена. Он бы узнал от них, что значит быть принцем. У него выбора не было. Как и у Мааркена с Рияном. И они, и Поль были «Гонцами Солнца». Но им и не снилась такая огромная, такая пугающая власть, которой обладал верховный принц.

Именно в этом и заключалось его сходство с Андри, понял Поль. Разделенные всего лишь пятью годами, они будут сталкиваться друг с другом до конца их дней. Андри будет тем, к кому Поль поедет учиться мастерству фарадима. Внезапно у Поля затвердел подбородок. Будущий верховный принц не будет подчиняться своему кузену из Крепости Богини.

Его решение было вызвано не высокомерием или ревностью к власти Андри, но простым инстинктом самосохранения. Поль не смог бы выдержать тот конфликт с собой, который — как он теперь понимал — переживала мать. Прежде чем стать принцессой, она была «Гонцом Солнца». Но он был принцем всегда, с начала и до конца. То, что он оказался еще и фарадимом, было даром Богини, и он не собирался отказываться от этого дара. Он охотно поучился бы у Андри пользоваться им. Но для собственных целей, а не для целей Крепости Богини.

Поль задумался. Откуда взялась эта внезапная подозрительность к кузену? Все они то и дело ездили друг к другу в гости, но пять лет казались слишком большой разницей в возрасте для мальчика, который таскался по пятам за своими старшими кузенами. Полю было всего семь лет, когда Андри стал оруженосцем и уехал к принцу Давви, а затем в Крепость Богини. Видеть его сейчас, облаченного такой властью, было то же, что видеть незнакомца.

Тут Поль фыркнул. Они с Андри кровная родня. У них общие дед с бабкой, Пустыня, дар «Гонца Солнца». Благодаря этой общности они смогут понять друг друга и работать рука об руку. Не было причин сомневаться в этом. Они не только не смогут враждовать, как Андраде с Ролстрой, но даже поссориться, как леди Крепости Богини поссорилась с его родителями.