— Это была лишь видимая сторона, разворачивающаяся у всех на глазах. Но не все правда, что кажется, — вздохнула Эрида.

Дойдя до этого, стала запинаться. Вытерла слезы, наворачивающиеся на глазах от душевной боли, от обиды. Вновь посмотрела на Эрла и тихо произнесла:

— Мой и родной брат вместе… — говоря это, она скрестила два указательных пальца. Было понятно, о какой связи шла речь. Сделав это движение, она прикусила губу и кивнула головой. Не для того, чтобы дать Эрлу понять, что рассказанное ею правда. Сама хотела принять и поверить в это. Все было ясно. Однако ее слова, прозвучали как бы тайно, двусмысленно. Так бывает, когда с реальностью не можешь согласиться. Дрожащим голосом она начала объяснять ситуацию. Вновь вернулась к началу истории и объяснила, как она познакомилась со своим возлюбленным: изначально он был другом брата.

— Я думала, они просто друзья. Но оказалось, что они вместе. Днем мы бродили втроем, а по ночам он оставался ночевать у брата. Лишилась девственности с тем, который занимается любовью с моим родным братом. Меня переполняет ненависть, все раздражает… Хочу сломать жизнь каждому, кто проходит рядом… — сказав это, больше не могла сдерживать слезы.

Он сидел и молчал. Думал о том, что всегда чья-то чужая история проходит мимо и незаметно. Сколько людей, столько же и судеб. Люди живут, дышат, действуют в мире среди других людей. Вначале он нарисовал их портреты, потом сцены любви и ревности. Вдруг понял, что в этой истории ей, которая сидела и страдала, не было вовсе места. Но для чего понадобилось использовать ее — неизвестно. Он жалел всех этих людей, но не мог до конца прочувствовать всю драму. Поймал себя на мысли, что ему очень хочется увидеть их вместе и порознь, расспросить про все. Вокруг было мрачно, и ему взгрустнулось. Прижав ее к себе, провел по гладким волосам, стал думать о своей жизни. А что если в их семье все так же? У каждого есть своя, другая, потаенная жизнь. Самым страшным оказался факт, что живущие вместе люди не могут узнать все друг о друге. Может быть, это и по причине недостаточного внимания. У людей пропала чуткость, нет заботливости.

За первой встречей последовала вторая, потом третья. Встреч стало так много, что они перестали их считать. Только с трепетом ждали, пока вновь увидятся. С каждым прожитым днем становились роднее. Но Эрида не полюбила Эрла. Не могла забыть свою первую любовь и причиненную боль. Сохраняла дистанцию. Считала, что дважды невозможно повторить ошибку. Не прощала себя за любовь. Если была бы возможность придумать и выпить до дна микстуру от любви, то непременно это сделала. И хотя Эрл повторял, что верно будет ждать, пока она его полюбит, все же временами терял надежду. Да, во многом они вели себя как пара. Ходили на свидание, гуляли, посещали сеанс в кинотеатре, садились в последних рядах, держались за руки. Она разрешала ему целовать, тереть мочку, кусать шею. Ее руки ласкали его. Эрида была не прочь прижаться губами. Не избегали половых отношений. Но все же, чего-то не хватало. Она не была открыта для взаимоотношений. Уединяясь с Эрлом, думала, а что если и сейчас все не так, все ложь и обман. На его признание в любви, сухо отвечала, что он ей тоже нравится. Но спустя некоторое время уста ее шептали: «Сердце у меня сильно стучит, болит, ноет…». Он понимал, в чем дело, но умалчивал, ощущая, что бессилен чем-либо помочь. В нем пробуждалось сострадание к ней, стал ощущать свою сопричастность…

Был конец ноября. Эрл только вернулся домой после занятий. Позвонила Эрида, приглашала посидеть в ночном клубе вместе со своим братом Мишелем и их общим другом Даниэлем. Ей хотелось показать им, что счастлива и зла на них не держит. Продемонстрировать, что за расставанием всегда следует встреча. Ему было сложно отказать ей. Клуб «Lazio», где они должны были встретиться, находился за городом. У Мишеля была машина, которую он приобрел недавно. Встретившись в центре города, возле памятника композитора, поехали туда. Добрались за пятнадцать минут. Стеклянную входную дверь открыл коротышка с улыбкой на лице. Эрида сразу же подошла к вешалкам, сняла с себя легкую куртку, передала работнице и взяла номерок. Было видно, что все кроме Эрла были тут не впервые. «Никогда нельзя предугадать, где можешь оказаться», — подумал Эрл, последовавший за ними. Немного спустившись по лестнице, вошли в зал клуба. По всему помещению были расставлены диваны. Кто-то сидел один, кто-то с парой или же в кругу друзей. Компания подошла к барной стойке, поздоровались с барменом. Тот поцеловал всех, потом показал зарезервированный для них диван. Брат и его друг сидели близко, но, тем не менее, держали дистанцию. Эрл то и дело смотрел вокруг, надеясь, что никто из собравшихся на него не смотрит. Ему хотелось стать тенью, испариться во мгле. Певец пел старую песню. Эрл смотрел на веселого и жизнерадостного Даниэля, изучал лицо и движения. Ничто не выдавало его наклонностей. Он был сильным и мужественным. Высокого роста, с длинными волосами. Носил очки, которые то и дело снимал. Большие глаза, маленький нос, грубый мужской голос. Обращал внимание то на девушек, то на парней. Потом смешно кусал косточку своего указательного пальца и закрывал глаза. Всегда приговаривал: «Да простят меня за мои грешные мысли». Временами вставал, начинал танцевать. Даниэль непринужденно говорил на разные темы. Эрл поддерживал беседу, шутил и смеялся вместе со всеми. Ему было очень важно, чтобы Эрида чувствовала себя уютно. Он даже пытался смириться и принять их такими, какие они были. Спустя некоторое время Эрида поцеловала и сама пригласила Эрла танцевать. Он знал, что ей хочется просто поговорить отдельно. Когда они танцевали, она ему прошептала на ушко:

— Я очень рада, что все так сложилось. Хотя не могу любить тебя так, как ты хочешь, но я счастлива, иметь такого друга. Моя жизнь интересна и многообразна…

Он обнял ее и ничего не сказал. Знал, Эрида сильная и сама разберется, а он будет рядом. Пусть даже не в качестве любимого, но все ж близкого человека. А большего не надо.

В аудитории было душно. Эрл сидел на самой последней парте. Рисовал портрет девушки, сидящей напротив. На уроке философии на первых трех партах никто не сидел. Преподаватель был похож на Луи де Фюнеса. Все студенты между собой называли его комиссаром Жювом. Образы комедианта и философа не увязывались, поэтому у большинства вызывал смех. Студенты старались отвлечься, чтобы не впасть в истерический смех. Хотя иногда это не получалось. Тогда кто-то вначале начинал пыхтеть, потом громко хохотать и выбегал из аудитории. Вслед за ним по очереди выходили все. И сейчас, когда до конца урока оставались считанные минуты, сидящий за одной партой с Эрлом стал смеяться и выбежал. Преподаватель остановился, посмотрел на захлопнувшуюся дверь и сказал: «Смейся безумец. Человеку дано смеяться, как и умирать». Сказав это, он стал ходить взад и вперед. «Почему ваш товарищ стал смеяться?», — спросил он. Никто не ответил. Тогда преподаватель продолжил: «Человек временами думает не тем местом, которое предусмотрено для этого. Есть среди вас верующий человек?». Встала девушка. Преподаватель посмотрел на нее, улыбнулся и заметил: «Когда предстанете перед вашим Богом, не говорите ему лишнего. Скажите лишь „отрекаюсь“. Он поймет».

Раздался звонок. Эрл положил тетрадку в свой красный рюкзак. Все начали громко говорить, о чем-то спорить. Преподаватель сел за стол, снял расческу и лист бумаги. Стал расчесываться и что-то читать. Наверное, так готовился к следующему уроку. Перекличку он никогда не делал. Староста время от времени подходила к нему, просила, чтобы расписался. Ему было все равно, кто присутствовал на уроках. Уверял, что на экзамене он вспомнит, кто и как посещал лекции. Эрл попрощался со всеми и вышел. Аудитория находилась на четвертом этаже. Стал спускаться, перешагивая через две или три ступеньки сразу. У входа стояла девушка. Каждый раз, когда видел ее, он останавливался. Она была хороша собой, мила. Рука судьбы опустилась на его плечо, потом дала щелчок по лбу. Он стал думать, что она создана именно для него. В себе воплощала все лучшее из того, что когда-то могли создать художники. Эрл смотрел на нее. Она была одна, выходила из университета. Вдруг кто-то окликнул его. Он оглянулся. Это был однокурсник.