Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Который сейчас час, как ты думаешь? — прервал молчание Рэн.

— По-видимому, шесть часов утра… Уже светает, — ответил Эрл.

— И птички уже начали петь…

— Птички?

— Ты не слышишь щебетание?

— Я не слышу пения…

— Это одно и то же…

— Наверное.

Короткий разговор был вновь прекращен. Рэн погрузился в молчание, Эрл в раздумья. Трепетное ожидание разлуки, прекращение и начало жизни. Повсюду рисовалось число 16. Шестнадцать лет проведенных вместе, шестнадцать лет уединенности и одиночества, шестнадцать лет счастья. И несмотря на то, что они были абсолютно не похожи друг на друга, все же что-то объединяло их. Они — две противоположности, подобно Солнцу и Венере. Солнце — учитель богов. Венера — учитель демонов и сил зла. Солнце — Гелиос, Венера — богиня цветущих садов. Гелиос следит за стадом, Венера управляет семенем и союзом. Гелиос и Венера, бог и богиня. Все объединено под знаком числа шестнадцать.

Их было двое. Вдвоем делили эти годы. Кто они? Изгои или богом избранные? Завязанные глаза по сути своей и есть слепота. Но что означает «слепота»? Есть ли определение? А может быть, нужно просто избегать определений? Слова не есть жизнь. Жизнь не есть действие. Действие не есть суть. Суть не есть мысли. Мысли не есть человек. Человек не есть миф. Миф не есть…

Рэн смотрит вдаль. В том же направлении смотрит и Эрл. Молчат. Каждый думает о себе, через себя о друге. До разлуки остаются считанные часы. Как странно протекает время.

Зона отчуждения

Все они убийцы или воры,

Как судил им рок.

Полюбил я грустные их взоры,

С впадинами щек.

Сергей Есенин.

К семи часам открылась центральная дверь. Некогда заключенный, ныне работающий на зэков надзиратель по кличке Чайка Джон, что означало никчемный человек по имени Джон, стал кричать о том, что пора собираться спускаться в столовую и, подходя к каждой камере, стал открывать двери. Многие еще спали, другие страдали бессонницей и еле шевелились. В одной из камер раздался грохот: кто-то упал и от боли стал материться. «Дотман, чухан. Я щас тебе секель порву, сучка». Тот, кому были адресованы эти слова, на это ответил: «Гадом буду! Я нечаянно». «Вались!», — рявкнул упавший. Тот сдал назад, будто свернувшись от мандража. Валявшийся на полу начал постепенно вставать на ноги, достал лягушку и кинул уходящему вслед. Тот обернулся, поймал на лету и бросил назад на кровать. Это рассмешило обвиняющего, раздался громкий смех и послышался тот же голос, но уже смягчившийся: «Корифан, отхарить бы тебя паровозом». «Хватит. Кишку бы набить для начала, Красный». Оба замолкли, видимо, и правда были голодны. Через некоторое время и след их простыл, будто ничего и не было. Тишина — столь редкая вещь в тюрьме, что даже секунды безмолвия можно оценивать как нечто прекрасное и сверхъестественное.

Эрл сидел на краю кровати, смотрел вслед уходящим через открытую дверь. Рэн попросил поторопиться: кушать все же надо. До ухода оставалось несколько часов, возможно, это был их последний завтрак вместе. Эрл минуту поколебался, но все же решил последовать за Рэном по длинному коридору, куда свет пробирался через отверстия в стене. Стены в коридоре были окрашены местами в красный цвет, что напоминало пятна крови. На стенах чем-то острым был выгравирован торс голой несуразной женщины с кривыми ногами: вроде, нарисовали, как умеют. Рядом с ней были сердечки и номера телефонов с инициалами. Кто-то нарисовал также дерево, играющих в снежки детей и, наверняка, себя, сидящего на скамейке и смотрящего на все это со стороны. А потом следовали портреты женщин, принцесс, украденных драконом, мечи и рыцари в доспехах, готовые отдать свои сердца во имя любви. Была и русалка, злая колдунья. Кто-то, явно возбужденный, нарисовал голую женщину, старающуюся сесть на мужской детородный орган. Было принято изображать на стене календарь и вычеркивать дни, ожидая, когда придет долгожданная свобода. На одной стене и вовсе была написана целая повесть, похожая на историю Ромео и Джульетты, рассказанная на свой лад с внесенными в нее эротическими моментами. В тюрьме на самом деле секс есть и его нет, а потому каждый ищет выход для накопившейся сексуальной энергии: рисует, отжимается, играет в карты, беседует о безумных подвигах, вспоминает жену и думает о любви, в которой нет места плотским отношениям, о любви воздушной, неземной. Стены были свидетелями именно этого. Но бывают и такие заключенные, которые занимаются любовью тайно, занимаются сексом беззвучно, чтобы никто не услышал и не смог поймать с поличным. На вопрос о том, как они могут жить без интима, начинали философствовать о том, что секс есть фантазия и без этого спокойно можно прожить, даже не мастурбируя. Человек способен перенаправить свою энергию в иное русло. Вот выйдут и начнут вдоволь наслаждаться женщинами, своими любимыми. Но это всего лишь слова. Молодость всего одна и больше не быть той энергии, которая в них есть. Секса в тюрьме нет, есть лишь половая разрядка. Взрослые же к этому относятся более сдержанно, чем молодые. Но ведь Эрл и Рэн были молоды. А теперь одному должно было исполниться тридцать шесть, а другому сорок один. Говорят, что в сорок лет жизнь только начинается. Эрлу оставалось до сорока еще четыре года, а Рэну до свободы — еще пять лет. Когда Рэну исполнилось сорок, в день его рождения, он в шутку заметил, что начинать жизнь в тюрьме плохая примета, и сам громко стал смеяться над сказанным. В результате двадцати лет, проведенных в тюрьме он приобрел много болезней и туго слышал левым ухом. Несмотря на это желал прихватить еще какую-нибудь хворь, чтобы не выжить и умереть, не выйдя на свободу. Думал о скоротечности времени и его абсурдности в замкнутом пространстве.

Все тюремные камеры были похожи на больничные палаты для бездомных: двухэтажные койки, стол и стулья, ввинченные в пол, заржавевшая старая раковина, кран, прикрепленный к стене, туалет в углу, который хоть и чистили каждый день, но все равно ужасный запах не проходил. Когда открывали все двери с тем чтобы проветрить камеры, пока все в столовой, запах мочи разносился по всей тюрьме. Со временем все привыкали к этому запаху и по дороге в столовую, проходя мимо открытых дверей, никто не воротил носа. Глаза же у заключенных были одурманенные. Все друг на друга смотрели так, как будто скрывали, что тайно готовят очередной побег. Новые заключенные, которые еще не смирились со своей участью, находились в депрессивном состоянии. Ощущалось, как они маются в желании избавиться поскорее от всего на свете, закончить свое никчемное существование. Эрл никак не мог забыть случай с одним молодым человеком, с которым он подружился и стал хорошо к нему относиться. Это было лет пять назад, его звали Дауд, он был арабом, и было ему почти двадцать семь лет. Здоровый телом и духом, высокий, лысый от природы, с темным цветом кожи и вместе с тем ярко-голубыми глазами, он был осужден на двенадцать лет. За что его осудили, он скрывал до самого конца. Был женат на девушке, младше него на четыре года. В один прекрасный день, когда солнце светило на небосклоне, туч вовсе не было, жена решила навестить своего мужа, с которым они прожили вместе не больше года. Согласно правилам, им была выделена комната свиданий. «Они долго о чем-то говорили, я слышал отчетливо их голоса», — сказал надзиратель, который обязан был следить за тем, чтобы ничего не произошло, но не усмотрел. Через час, когда свидание было закончено, дверь открыли и нашли мертвые тела Дауда и его жены. Это не было насильственной смертью, сами захотели свести счеты с жизнью. Грешные души не отпевают, их похоронили недалеко от тюрьмы. Говорят, что они все время возвращаются вместе в тюрьму по ночам, гуляют и бродят по камерам, следят за заключенными и надзирателями, смеются как малые дети взрослыми охрипшими голосами. Таких историй в тюрьме было много. Суицид там распространенное явление. Несмотря на то, что зло и жестокость в тюрьме — привычные явления, все равно добро там также присутствует. Изменяются законы, ситуации, но человек по сути своей остается прежним. Эрл не мог забыть Дауда именно по той простой причине, что в этом человеке все равно видел наивную доброту. В беседе с ним натыкался на грустный взор, на эмоциональность. Дауд обращался со всеми по-дружески, рассказывал небывалые приключения из жизни людей на его родине. Когда он начинал о чем-то говорить, все слушали его молча. Вначале он казался замкнутым, но это до поры до времени. Последние дни особенно веселился и веселил всех. Заполучил благосклонность главаря, одна из надзирательниц к нему относилась как к родному сыну, а, может быть, как к желанному любовнику. Ходили слухи, что она влюбилась в Дауда, послушав его рассказы, которые скорее были больше выдумкой, чем правдой. Он пробыл в тюрьме не больше трех месяцев, когда решил уйти из жизни вместе со своей женой. Нередко он говорил о том, что его всегда интересовала христианская религия, и что он отрекся бы от мусульманства, да только араб-христианин — это непонятное явление. Он объяснял, в чем состоит проблема, но не все в это вникали. Да и странно было бы философствовать о христианстве, иудаизме или мусульманстве в этом Богом забытом лагере, где все были жителями ада.

26
{"b":"235982","o":1}