В первый день рождества к барону Хассо фон Мантейфелю прибыл в гости один из адъютантов Гитлера майор Иоганн-Майер. Гость прибыл в замок, и хозяин пригласил его на праздничную трапезу. «Танковый» генерал воспользовался представившейся ему возможностью, чтобы пожаловаться на положение, в котором он оказался. Выслушав эти жалобы, майор связался по телефону с Йодлем и сообщил тому своё личное мнение. После него трубку взял Мантейфель и лично пожаловался на плачевное положение своей армии и всей Арденнской операции.

— Фюрер не хочет, чтобы вы хоть на шаг отошли назад. Наступайте, а не отходите! — услышал Хассо в трубке резкий голос Йодля. Для него всё было просто.

На рассвете капитан Зойферт с Зеехазе и Линдеманом встретились перед бункером, замаскированным еловыми ветками, в котором у их предшественника располагался батальонный КП. Зеехазе отогнал машину в укрытие. Линдеман колдовал над рацией. Зойферт чувствовал себя человеком, который сжёг за собой все мосты. Он огляделся: в углу на полу валялась дырявая брезентовая палатка, на столе стояла лампа «летучая мышь». Полевой телефон не заставил себя долго ждать и зазвонил как оглашенный.

— Слушайте меня внимательно, Зойферт! — раздалось в трубке. — Через несколько часов вы получите подкрепление, десантников. — Подполковник Кисинген сделал паузу и продолжал: — И ещё одно: я узнал от Квантеля о вашем свинском поступке с Наумапом. Это чересчур! Клазен пусть немедленно принимает первую роту. Это послужит ему уроком. У меня всё…

Капитан всё ещё держал трубку у уха, будто не верил, что этот приказ прозвучал.

«Подумать только: отдать Клазена! Клазена, которого я ненавижу, но который мне так нужен!» — подумал Зойферт, считая себя уже приговорённым к смерти.

В этот момент открыли огонь два американских пулемёта. Капитану показалось, что пули просвистели совсем рядом.

В бункер спустился Клазен. Ватник на нём, когда-то белый, стал теперь грязно-серым. На груди его болтался автомат, на боку — планшетка и пистолет, на голове — егерская шапка с большим козырьком. Свою самую лучшую форму он спрятал в офицерский сундучок. Сняв с груди автомат, Клазен прислонил его к обледеневшей стенке.

— Батареи приняли районы от своих предшественников, а также несколько пулемётных гнёзд, бункер, схему заградительного огня, схему местности — вот, собственно, и всё. Телефонная линия цела.

Зойферт бессмысленным взглядом уставился на своего начштаба:

— Подполковник Кисинген только что…

— Ах вот как?! — Клазен придал лицу удивлённое выражение. — Вас это беспокоит? Лейтенант Гармс из четвёртой роты уже поздравил меня сегодня ночью. Их участок находится правее нас.

— А что я должен делать? — спросил Зойферт. Его усы заметно посерели, так как он не успел подчернить их.

— Требуйте себе нового начальника штаба, а пока временно посадите на моё место вахтмайстера Линдемана. Он знает, что к чему.

Зойферту захотелось послать Клазена ко всем чертям.

На тёмном ночном небе появилась лупа, и от света её заискрился снег. Обер-лейтенант глубоко вздохнул. Чтобы попасть в роту, ему нужно было пройти по опушке леса, пристрелянной американцами. Там размещался их первый станковый пулемёт. Метрах в двухстах от него лежал мёртвый пехотинец, который, по словам предшественников, «всегда там лежал». От пехотинца его путь шёл по тропке в глубокую лощину, которую американцы днём и ночью обстреливали из миномётов. На склоне холма находился небольшой бетонный бункер, из которого в мирное время вели наблюдения за результатами артиллерийских стрельб на полигоне.

Клазен всё предусмотрел заранее. Он даже предупредил Линдемана, что его могут временно привлечь к выполнению обязанностей начальника штаба батальона, а потом исчез между деревьями.

Спустя пять минут Зойферт вызвал к себе вахтмайстера и сообщил ему о своём решении назначить его на новую должность.

— Прежде всего проконтролируйте часовых и проверьте готовность к открытию огня. Это сейчас для нас самое важное, — закончил капитан на прощание.

Линдеман пошёл в бункер, где размещался коммутатор, чтобы назначить обер-ефрейтора Розе старшим по связи.

— Розе находится в наряде у болота, — сообщил Линдеману дежурный телефонист.

На коммутаторе откинулась крышка одного гнезда. Звонил Зеехазе:

— Мне здорово повезло, что я сразу же вышел на тебя.

— А где ты сейчас находишься?

— На левом фланге батальона, у пулемётчиков.

— Какая нелёгкая тебя туда занесла?

— Пытаюсь вытащить джип.

— А где этот джип?

— Наполовину застрял… Приходи, поможешь мне. В двадцать три часа неё янки уснут, вот тогда-то мы преспокойно и поработаем.

— Я приду, — согласился Линдеман и, положив трубку, пошёл проверять посты. Большинство часовых были сильно перепуганы.

«Бедные ребята, — подумал про них вахтмайстер, — всех их сейчас, независимо от того, наводчик он, радист, вычислитель, шофёр, телефонист, заряжающий или подносчик, превратили в простых стрелков-пехотинцев, отправив на огневую позицию пулемётчиков. Здесь они впервые увидели войну во всех её проявлениях в иной перспективе и сразу же потеряли уверенность в себе. Здесь, в этих окопах, они должны остановить противника, не пропустить его через этот рубеж, на котором они защищают свою великую Германию, не будучи уверены в самих себе».

Линдеман остановился. Шагах в двадцати от него должен был находиться Розе. Там кончалось болото, позади которого располагались янки.

Вдруг Линдеман услышал какую-то возню. Од прислушался и, сняв пистолет с предохранителя, осторожно пошёл дальше. Глубокий снег заглушал его шаги. Вскоре он рассмотрел Розе, который тяжело дышал и что-то бормотал: судя по всему он был не один.

Линдеман бесшумно подошёл ближе, и вдруг кровь ударила ему в голову: гомосексуалист Клейнайдам возился с Розе.

Вахтмайстер налетел на них, как коршун.

— Вы на посту находитесь, а не в борделе! А ну-ка, ты, — прикрикнул он на Розе, — убирайся на своё место!

Розе быстро натянул штаны и мигом исчез. Клейнайдам не спеша застегнул пуговицы на брюках. На лице его злость по поводу того, что ему помешали получить удовольствие, сменилась радостью: он испортил настроение своему начальнику.

— Поскольку я не могу дать тебе по заднице за грубое нарушение устава караульной службы, я официально доложу об этом капитану.

— Очень хорошо, — ответил Клейнайдам. — Я со своей стороны тоже сегодня кое о чём доложу начальству, а именно о том, что произошло двадцать второго декабря у Бютгенбаха. Вряд ли стоит упускать такую возможность. Уж раз моя задница находится в опасности, то кому, как не мне, о ней и позаботиться. Как-никак задница очень важная часть тела. — По лицу Клейнайдама расплылась ехидная улыбка. Затем он согнал её с лица и, щёлкнув каблуками, доложил: — За время моего дежурства никаких происшествий не произошло.

Линдеман сунул пистолет в кобуру и молча пошёл прочь. Его шантажируют, что в то время можно было встретить почти каждый день, тем более что имя Линдемана со дня смерти Альтдерфера молва не очень щадила.

Зеехазе уже ожидал его на условленном месте с двумя рослыми артиллеристами, которые оставили свою машину в лощине. Один из солдат держал в руках трос с крюком.

— Я себе это так представляю: вы втроём зацепите трос за машину, и мы вытащим твой трофей из этого болота.

— Ну, где твой джип?

— А вон там.

Солдаты зацепили машину тросом.

— Сейчас я газану на своей машине и вытащу твою колымагу.

— Ты так думаешь?

— Надеюсь.

Зеехдзе тронулся, трос оборвался один раз, потом другой.

Американцы, заметив их, открыли по ним огонь из миномётов. По лицу Зеехазе текла вода и кровь, но он упрямо не отказывался от своей затеи. В конце концов джип всё-таки удалось вытянуть из болота и подтащить к дереву. На радиаторе при лунном свете белела пятиконечная звезда. Мотор завёлся сразу же.

Американская артиллерия вела беспокоящий огонь по площади.