Судья вперил в нее осуждающий взгляд.

– Чутье, когда оно ничем не подкреплено, может привести к заблуждению. Ты должна была уяснить это. И прошу не забывать, как опасно целиком полагаться на понравившуюся версию. Насколько я понимаю, против Хару тоже есть улики, иначе сёсакан-сама давно снял бы с нее обвинение. Так вот, их я тоже хочу выслушать.

Скрепя сердце Рэйко обрисовала бурное прошлое Хару, ее отношения с полицейским Оямой и ложь на допросе, в которой она созналась.

– Я слышал предостаточно, чтобы выставить ее из этого дома и посадить за решетку. – Глаза судьи полыхнули гневом. – Даже если тебя не заботит безопасность отца, прояви почтение хотя бы к моей должности! Узнай кто о том, что я укрываю подозреваемую в убийстве, и моей судейской репутации – конец.

Рэйко не находила слов для ответа. То был справедливый упрек. Теперь, после размолвки с Сано, ей стало невыносимо думать, что из-за этого дела она настраивает против себя всех, кто ей дорог. Однако долг чести требовал уговорить отца помочь Хару.

– Если бы я оказалась на ее месте, согласились бы вы с обвинением толпы, не дождавшись конца следствия? – спросила Рэйко. – Меня бы вы тоже послали в тюрьму?

Судья посмотрел укоризненно.

– Едва ли такое возможно. Между прочим, игрой на родительских чувствах ты ничего не добьешься.

Как бы то ни было, судья все же оттаял, что не укрылось от Рэйко.

– Все, чего я прошу, – чтобы вы отнеслись к Хару по справедливости. Расспросите ее сами, и вам не понадобится мое поручительство. Присмотритесь к ней и составьте свое суждение о ее вине или невиновности. Пожалуйста, сделайте это ради меня.

– А твой муж знает, что ты задумала укрыть Хару?

– Нет, – призналась Рэйко, – но он надеется, что я помогу вернуть ей память, что значительно упростится, если она будет жить неподалеку от замка. Сано ведь не захочет, чтобы ее покалечили или убили: он может никогда не узнать правды о преступлении. А я не хочу, чтобы секта направляла его по ложному следу. Обвини он кого-то напрасно – пострадают его честь и репутация.

Повисла долгая пауза. Рэйко напряженно ждала, пока отец, нахмурившись, созерцал кончики пальцев.

Наконец он нарушил молчание:

– Пожалуй, я мог бы приставить к ней стражу. Если она обещает вести себя как подобает, я разрешу ей остаться на несколько дней.

Рэйко почувствовала радость и облегчение.

– Спасибо, отец. – Она вскочила и обняла его. – Вы не пожалеете.

Судья кивнул, похлопав ее по руке.

– Я пойду помогу Хару устроиться, – сказала Рэйко. – А потом я хотела попросить вашего совета насчет следствия. Можно?

Уэда невесело усмехнулся.

– Похоже, я здесь уже не властен.

Войдя в гостиную, Рэйко застала Хару одну, перед подносом с пустой чайной чашкой и россыпью крошек от пирожного. Девушка подняла на вошедшую жалобный взгляд и спросила:

– Он не хочет оставлять меня, верно?

– Нет, он разрешил тебе остаться. – Видя, что Хару повеселела, Рэйко решила скрыть от нее отцовские сомнения. – Пойдем, я покажу, где ты будешь спать.

Она отвела девушку во внутренние покои особняка, к двери просторной комнаты.

– Когда-то здесь жила я.

Хару несмело шагнула через порог, озираясь по сторонам. Комнату украшала настенная роспись с изображением сливовых деревьев в цвету, шкафчики полированного тика, лакированные сундуки, столики и ниша с выступом для учебных занятий.

– Какая красота, – произнесла Хару шепотом. – Не знаю, как и благодарить вас, милостивая госпожа...

– Просто постарайся забыть о плохом, – ответила Рэйко в надежде, что это тихое уютное пристанище поможет Хару восстановить утраченные воспоминания.

Она открыла шкафчик, разглядывая корешки старых книг с иллюстрациями. Ее остальное имущество было либо перевезено к Сано после свадьбы, либо выброшено. – Прости, что мне почти нечем занять тебя, – извинилась Рэйко. – Позже я принесу еще что-нибудь. – Она заметила, как Хару подавила зевок. – Да ты совсем устала! Приляг, отдохни.

Рэйко позвала горничную, чтобы та расстелила футон, и вот уже Хару, довольная, угнездилась под одеялом – ни дать ни взять воплощение непорочности. Но как Рэйко ни было жаль девушку, ее по-прежнему снедало недоверие. Досадуя на себя, она вернулась в отцовский кабинет.

Судья Уэда поднял глаза от бумаг.

– Что еще твой старик должен сделать?

– Мне нужны сведения кое о ком из Черного Лотоса, – ответила Рэйко.

– Хм... – Судья задержал на ней изучающий взгляд. – Если я правильно понял, сёсакан-сама не догадывается, что ты их проверяешь?

– Думаю, некоторые досье пригодятся ему в изучении жизни сектантов.

Судья нахмурился – уклончивый ответ дочери пришелся ему не по душе. Рэйко скромно потупилась, выдерживая паузу.

И вот отец поднял руки и хлопнул ими по столу, словно признав поражение.

– Хочешь знать, не было ли у них неприятностей с полицией?

– Да, – ответила Рэйко.

– О ком идет речь?

– О первосвященнике Анраку, настоятельнице Дзюнкецу-ин, священнике Кумасиро и докторе Миве.

– Кумасиро... – процедил судья сквозь зубы. – С этим я хорошо знаком.

– Он нарушил закон, да? – оживилась Рэйко, радуясь возможности скомпрометировать того, кто так рьяно обвинял Хару и пытался вырвать у нее признание.

– Не совсем, – осадил ее отец. – Когда ему было тринадцать, он обезглавил человека лишь затем, чтобы проверить остроту меча. Позже, в возрасте двадцати лет, он то и дело затевал драки по всему городу и убил еще троих – по одному за год.

– Но его так и не наказали, потому что все четверо были крестьянами? – догадалась Рэйко.

Судья мрачно кивнул. Законы Токугавы позволяли самураям убивать простолюдинов по малейшему поводу.

– После четвертого "поединка" я наложил на Кумасиро взыскание[16]. Кумасиро дал слово держать себя в руках, но, как видно, урок не пошел ему на пользу. Он стал измываться над проститутками в нелегальных борделях – двух избил до смерти, третью задушил. Тогда я решил, что он запятнал честь самурая, стал опасен для окружающих и заслуживает тюремного заточения как серийный убийца. Его ждала смертная казнь, но влиятельные, верные Токугаве вассалы – его родственники – заключили соглашение с сёгуном. После выплаты огромного штрафа Кумасиро должен был уйти в монастырь – только так он мог искупить свои злодеяния. – Уэда сокрушенно покачал головой. – Хм... Стало быть, он примкнул к Черному Лотосу?

– Теперь он начальник службы охраны и главный помощник первосвященника, – ответила Рэйко.

– Если он снова взялся за старое, я не удивлюсь, – сказал судья.

"И я тоже", – подумала Рэйко, вспоминая его зверское обращение с Хару. Его было куда легче заподозрить в убийстве, нежели сироту-подростка. Теперь-то Сано убедится, что Кумасиро как нельзя лучше подходит на роль злодея.

– Что скажете об остальных? – поинтересовалась Рэйко.

– Имя Мивы мне кажется смутно знакомым. Думаю, с ним я тоже встречался в суде. – Уэда встал, подошел к книжной полке и, вынув увесистый том, принялся его листать. – Так и есть. Вот протокол процесса по делу шестилетней давности. Доктор Мива был пойман с поличным за изготовлением пилюль из носорожьего рога, которые на поверку оказались простой галькой, покрашенной серой краской с примесью кошачьей шерсти. Обычно за подобное мошенников приговаривают к смерти через отсечение головы, но, поскольку никто не пострадал, на первый раз Миве было приказано вернуть покупателям деньги или же провести месяц в тюрьме. – Он бегло просмотрел запись и добавил: – Любопытно... мой первый секретарь отмечает, что Мива заартачился и предпочел заключение, где и просидел до тех пор, пока его не освободил некий священник Анраку, расплатившись с обиженными покупателями.

"Так вот как Анраку и Мива стали союзниками", – поняла Рэйко. Тюремное прошлое доктора Мивы, по ее мнению, изобличало его скользкую натуру. Итак, доктор обращал на себя не менее пристальное внимание.