Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Я понял, понял, — заговорил протосеваст, кивая.— Ты молод, кир Мануил, — тебе все нипочем. Ты говоришь, император и Кантакузен отразили натиск Орхано-вых 2 войск, высадившихся с тридцати шести кораблей, и ты сам видел это. 5I об этом слыхал, и дай бог, чтобы христиане всегда одерживали над агарянами такие победы. И о пленении знатных агарян слыхал тоже. Да что из этого? Их отсюда прогонят, они оттуда наступают, и, сам видишь, опять христианскую кровь пролили, плоды трудов христианских погубили. От Никодимии и Никеи рукой подать до Царьграда, а ведь силы Орхановы их уже достигли.

— Эх, Панчу! — весело воскликнул болгарский боярин, который позвал медвежьих поводырей в горницу. Теперь он улыбался еще беззаботней; губы его были влажны от вина. — Что об этом думать! Император Андроник и Иоанн Кантакузен — храбрые витязи, а до нас еще во-о-он сколько! Давайте выпьем, дорогие гости, за уничтожение агарян!

Молодые бояре и византийцы с готовностью последовали его приглашению, дружно осушив свои чаши. Только протосеваст не выпил своей.

— Здравицами легко врагов побеждать, Витомир,-сказал он после долгого молчания. — По-твоему так: чужая беда — не в наши ворота! Видите, братья христиане, что выходит! — Голос его зазвучал громко, мощно, глаза засверкали из-под нависших седых бровей: — До нас, болгар, далеко, а до греков нам дела нет. Сердитесь, ощетинившись друг на друга, деретесь и кровь междоусобно проливаете христианскую, а придет время — ноги султану будете целовать. Помяните мое слово, хоть дай бог и внукам вашим до этого не дожить!

Слова его звучали вдохновенным и грозным пророчеством. Он словно вырос, возвышаясь над всеми присутствующими. В глазах его горел вещий огонь. Он оттолкнул рукой свою полную чашу, и вино разлилось по ск а -терти, густое и алое, как кровь.

— Не хочу вина, пейте сами, — мрачно сказал он. — Свою кровь, кровь детей своих пьете. А ты, Михаил-Асень, — повернулся он к царевичу, который притик, побледнел и слушал молча, — опояшься мечом и укрепи десницу свою! Тяжелые, трудные годы наступают для христиан, помни слова боярина Панчу.

Он сел, подперев рукой свою седую голову, пересеченную от темени до бровей шрамом старой раны.

— Пойте! — глухо промолвил он, не поднимая глаз.— Пойте! Спойте песню, но не о крови, а о побратимстве.

— Давайте споем, — весело подхватил Витомир. — Какую бы спеть, бояре? Кто знает песню о побратимстве? Все песни — только о крови да юначестве.

— Песню о Тундже, — крикнул кто-то. — На берегу Тунджи мы сыграли свадьбу и положили начало нашему побратимству, о ней и споем.

— Ладно, — ответил Витомир и запел:

Как поссорились, подралися Три реки, три сестры родные:

Река Арда, река Марица,

Еще Тунджа, сестра меньшая.

Долго ль, коротко ли дралися, ровно три дня дрались, три ночи.

Ни одна не уступит шагу,

Ни одна не поклонится первой.

Протосеваст поднял голову.

— Слышите, что в песне поется? — промолвил он. — «Ни одна не уступит шагу, ни одна не поклонится первой». А что будет потом, об этом никто не думает. Продолжай, Витомир! Пойте, христиане!

И старик стал подтягивать. Песню пропели до конца, но без подъем а, будто по обязанности.

Вдруг р аздал ся звонкий девичий смех. Боярышни, подперев голову рукой, указыв ал и на другой конец горницы.

— Глядите, глядите, бояре. Мы и забыли про медве

дицу! — воскликнула одна из них, в веснушках, с вздернутым носом и бедовыми глазами. — Наелась и плясать принялась. Видно, недаром говорится: на голодный желудок не попляшешь. •

Все повернулись в ту сторону.

Медведица съела сладкий кунжутный пирог, и Сыбо, коснувшись ее ног дубиной, заставил ее плясать. Она, хоть лениво и неохотно, однако закачалась в се м телом, негром ко рыча. При свете пылающих сосновых лучин ее маленькие круглые глазки были еле заметны под нависшими косма м и свалявшейся шерсти.

— Станка благодарит за у го щенье, — сказал Сыбо.

— А в ас угостили? — кр и кнул со с во его места Ми-хаил-Асень, который, забыв о протосевасте и его зловещих предсказаниях, сиял от удо вол ьств и я.

— Угостили, угостили, — ответил Сыбо. — Мы сыты

и пьяны. Спасибо, государь! -

И он украдкой взглянул на Елену. Она, не двиг а я сь с места, пристально глядела на него своими блестящими черными глазами. Между ее красиво изогнутых бровей легла глубокая складка.

— А тесто месить она умеет? — спросила курносенькая боярышня.

— Умеет. И простой хлеб может замесить и узорчатый каравай. Только просфоры для причастия не замесит, потому — не христианка.

Боярышни засмеялись. Сыбо заставил медведицу сесть на пол, а Гедеон подставил ей спину.

— Ну-ка, Станка, покажи, как ты тесто месишь. Жених с в а то в прислал. Замуж тебя выдавать будем, — заговорил он скороговоркой.

Медведица покорно принялась водить лапами по спине Гедеона. Маленькая княгиня поднялась на ноги, чтобы лучше видеть, и захлопала в ладоши. Михаил-Асень то же.

Курносенькая боярышня вдруг повернулась к Елене с з адор но й улыб ко й и ска з ал а громко, так чтоб все слышали:

— Не знаю, выдадим ли з а муж медведицу, а вот Елену — так очень скоро. Она уж и перстень получила. Где перстень-то? — спросила он а, схват и в Елен у за обе руки.

Ни на правой, ни на левой руке перстня не было.

Боярышня пристально поглядела на Елену, прищур ившис ь.

— Ты что-то не такая, как всегда? — тихо, ласково промолвила она. — Или затосковала о ком? Не об отце ли?

Елена легонько высвободила руки.

— Тот, о ком я тоскую, обманул меня, — ответила она тоже тихо, но твердо. — И я ему этого не прощу.

Глаза ее гордо с веркнули.

В это время бояре снова запели:

Слава царю Асеню!

Как сивый поднялся сокол

Над царскими теремами...

Голоса звучали так мужественно и дружно, так задушевно и весело, что сра з у было видно: эта песня поющим по сердцу. '

Долго еще пели бо я ре; много мехов с ви но м осушили они, подымая всевозможные здравицы. Веселый запевало Витомир, перепев все песни, юнацкие и любовные, стал целовать кира Мануила и клясться, что хочет драться с агарянами и сложить свою буйную голову за веру христианскую, за Христа - спас ителя.

Дымящая сосновая лучина еще освещала горницу и развеселившихся бояр, а лампадка Хубавелы давно погасла, и ниша с иконостасом темнела в углу, словно детская могилка, украшенная базиликом и божьим деревом. Сама Хубавела спала, сидя на средней ступеньке деревянной лестницы, ведущей в каморку: у нее, видимо, не хватило сил до браться до верху, и она решила подремать на ступеньке, а заодно уж полюбоьаться еще немножко на боярский пир. Шапка у нее совсем съехала на затылок, новая белая одежда измялась, но лицо сохраняло блаженное и почтительное выражение, словно она во сне переживала все неслыханные и небывалые со' бытия дня. Возле самого очага, прислонившись к стене, дремал нищий дед KysMaH, держа на коленях старый, полусгнивший гудок. При особенно громких здравицах он приоткрывал один глаз и прикладывал к струнам кривой, изогнутый, словно коромысло, смычок. Но пальцы не подчинялись напеву или смычок скользил по мокрым от вина струнам, и бедняк всякий раз опять начинал всхрапывать, открывши рот. Только Смил еще держался на ногах, вместе с царскими Слугами разнося и наполняя чаши: одну поднесет боярину, другую сам осушит за его спиной.

Маленькая новобрачная скоро заснула сидя. Старая гречанка взяла се на руки и унесла из горницы; царевич проводил их; его тоже клонило ко сну, но он не хотел отставать от бояр и тайком от Раксина наполнял свою чашу. Вскоре после ухода княгини стали подыматься с мест и боярыни, вызвав шумный протест молодых бояр, которые не хотели их отпускать. В угоду им женщины остались еще не надолго, спели песню, посмеялись на проказы Витомира. Но в конце концов бояре не могли их удержать: они дружно встали и направились к выходу. Последней поднялась со скамьи Елена.

25
{"b":"235932","o":1}