Дом номер восемь выглядит при лунном свете многозначительным и таинственным, как замок. Он не прячется в глубине сада подобно большинству других домов. Он стоит совсем близко, у забора из редкого, невысокого штакетника. В сторону улицы выходят два окна. Одно темное. В другом мерцает огонек, но окно завешено плотной белой шторой.

Возле соседнего дома на скамейке сидят трое мужчин. И еще женщина, закутанная в платок. Один из мужчин играет на гармошке. С большим мастерством и душевно.

Прохожие на улице появляются очень редко. Ничего удивительного. Святославская улица, что ни есть самая окраина.

Роса охлаждает пустые бочки, сухую землю и мою непокрытую голову. Продираясь сквозь толпу, я потерял фуражку. Да черт с ней! Не зима на дворе, весна. И Черное море рядом. Хотя, честно говоря, вечера все-таки здесь прохладные.

У меня пересохло в горле. Давно хочется пить. А колодец метрах в сорока. В конце улицы. Но я не могу больше рисковать, добравшись с такими трудностями до цели. А может, никакого риска в этом нет. Не знаю. Не имею опыта работы в тылу врага. И делаю одну ошибку за другой. Хватит ошибок. Люди сутками не пьют, случается, и не умирают. Терпение — лучший друг разведчика. Это мое собственное открытие, не вычитанное, не услышанное.

За своими мыслями я и не заметил, что возле колодца человек покачивается. Похоже, под хмельком. А мне воды хочется. Трудно передать как. И слежу я за этим человеком, точно в цирке за клоуном. И замечаю… Нет, быть не может. Микола Сгорихата — в разведке, и вдруг пьяный. А если он прикидывается? Пьяный наверняка не вызовет подозрения ни у военного патруля, ни у контрразведки белых.

А возможно, мне мерещится. Внушил сам себе. И вот в каком-то забулдыге чудится Сгорихата.

Бочка за моей спиной покачнулась. Значит, налег на нее с силой. А пьяный поворачивается. И луна ему в лицо. Эх, была не была!

Засидел я ноги. Покалывает в икрах, когда иду к колодцу. Но теперь уже не сомневаюсь, что передо мной Микола Сгорихата собственной персоной. В стеганом ватнике. Мятой кепке.

— Ты меня узнаешь, Микола? Это я, Кравец.

— С поручиком Кравцом не знаком.

— Нализался, чертяка. Голову оторвать мало. Я себе все жилы вымотал, чтобы встретить тебя здесь.

— Говори спокойно, — просит Сгорихата и тихо стонет.

— Я от товарища Коваленко. Он послал предупредить тебя, что явка на Святославской, восемь провалена. Ею пользоваться нельзя. Но твое задание остается в силе. Мотаем скорее отсюда.

Обнимаю я его за плечи. На этот раз он стонет громко.

— Ранили меня, Кравец. Прострелили плечо, левое. Кажется, ключица перебита.

— Дела… — растерянно произношу я.

— Что еще сказал Коваленко? — спрашивает Микола.

— Я поступаю в твое распоряжение.

— Очень подходяще…

Неторопливо идем к моему убежищу. Я поддерживаю Миколу за здоровый локоть. Но все равно при каждом шаге лицо его искажается от боли.

— За бочками, в безопасности, и обмозгуем, что делать. Я здесь уже часов шесть отсиживаюсь.

Помогаю Миколе опуститься на покрытую росой землю. Он прислоняется здоровым правым плечом к бочке. Говорит:

— Попробуй стащить с меня ватник. Нужно бы хоть чем перевязать… А то я приляпал на рану шматок рубашки.

Расстегиваю ватник. Осторожно тяну за рукав. Микола корчится от боли. Голова у него горячая. И сам он словно прогретый солнцем.

— Слушай, — говорю, — кажется, не с того бока. Давай сначала с правой стороны потащим.

— Погоди, — вертит головой Микола. — Лучше о деле. А то, чего доброго, я еще отключусь.

— Что ты, — успокаиваю я. — Если сразу не убили, если на своих двоих топаешь, значит рана не смертельная.

— Все верно. Да, кажись, крови много утекло. Ощупываю ватник: липкий, набухший. Относительно крови Сгорихата не ошибается. Тихо, едва слышно произносит:

— При штабе Кубанской армии есть офицер контрразведки… Капитан Димов.

— Знаю такого, — спокойно говорю я.

— Откуда? — встрепенулся Микола.

— В гостях у него был. Чай не пил, но в чулане, где раньше варенье хранилось, сидел.

— Ты проще мне объясняй. Не улавливаю я, когда шутки шуткуешь, а когда дело толкуешь.

— Задержали меня белые. Да я и сбежал.

— Молодец, — прохрипел Сгорихата. Помолчал, верно собираясь с мыслями. Потом решительно: — Задача наша — взять этого капитана. И заховать до прихода красных. Лишь на самый крайний случай. Самый-самый… Если выхода другого не будет, порешить именем революции.

— Что же он, гад, натворил такого?

— Всего не ведаю. Только, слыхал, в Новороссийске Димов злобствовал. Многих большевиков-подпольщиков пострелял. А убегая, агентуру свою в городе оставил.

— Понятное дело.

— Вдруг со мной что случится… За все отвечаешь ты, — сказав это, Микола точно избавился от тяжелой ноши. Вздохнул глубоко.

И опять прислонился к бочке правым плечом.

— Есть еще один пароль… Про него Коваленко ничего не говорил?

— Нет. Говорил лишь, что на Святославской явка недействительна.

Луна голубила бочки. И лицо Сгорихаты. И от этого оно казалось неестественным, застывшим, как у покойника.

— Микола, ты того… Не засыпай, Микола. Мы сейчас ватник стащим. И я перевяжу тебя своей майкой. Она еще чистая. Позавчера надетая…

— Огонь не найдется, мужики? — услышал я голос за своей спиной.

Их стояло трое. Мужчин. Двое поплотнее, солиднее. Третий молодой, с гармошкой под мышкой. Луна была за их спинами. И лица не были освещены настолько, чтобы по их выражениям определить добрые или дурные намерения у этих людей.

— Есть, — ответил я. И вынул из кармана зажигалку.

Я говорил спокойно. Если они из деникинской контрразведки, нам с Миколой все равно не отбиться. Если же это просто люди, то, значит, у них есть сердца. И тогда можно будет разжиться горячей воды, чтобы промыть Миколе рану, попросить бинтов, а на худой конец чистых тряпок.

Седоволосый мужчина, с коротким поперечным шрамом на лбу, наклонился к огоньку, сжимая в губах толстую самокрутку. Выпустив струю дыма, он сказал, имея в виду зажигалку:

— Хорошая машинка. Подари.

— Дареное не дарят, — ответил я.

Чуть повернув голову, седоволосый сказал в темноту:

— Клава.

Из-за бочек неслышно, точно скользя над землей, появилась закутанная в платок Клавдия Ивановна. Одета она была гораздо проще, скромнее, чем днем. Теперь я понял, что перед нами те самые люди, которые весь вечер сидели возле забора, слушая голосистую гармошку.

Посмотрев на меня, Клавдия Ивановна кивнула седоволосому, не сказав ни слова.

Через секунду она опять исчезла. А во мне заметалась мысль: может, я сплю и все это только кажется?

— Почему на вас форма? — спросил седоволосый.

— Не ходить же мне голому.

— Вы не офицер.

— А вы? Вы кто такие? — Дотошность седоволосого взвинтила меня, и теперь я говорил пренебрежительным, ленивым голосом, который может считаться уместным лишь за полминуты до начала драки.

— Мы местные жители, — сказал седоволосый.

— Это не ответ, — возразил я.

— Помоги мне подняться, — неожиданно попросил Микола. Его желание было очень некстати, потому что, пока я наклонялся, они могли сбить меня с ног и легко повязать нас. Но они не сделали этого.

Микола стоял не твердо, по-прежнему чуть пошатывался. Но глаза его были зрячими. Смотрели испытующе.

— Мне сказали, — с трудом выговаривая слова, начал Сгорихата, — что у вас можно одолжить бот под названием «Петр Великий».

Я решил, что Микола бредит. Однако седоволосый, переглянувшись со спутниками, четко ответил:

— Бот требует ремонта. Имеется лодка под названием «Катюша».

— Товарищи… — произнес Микола и со стоном рухнул на землю.

Одновременно седоволосый со шрамом на лбу и я подались к Миколе.

— Что с ним?

— Ранен в плечо.

— Вас преследовали?

— Мы шли порознь. Он не успел рассказать мне подробности.

— Принесите немного воды.