Впрочем, благополучие было кажущимся, и Ленин прекрасно это понимал: слишком сильны белогвардейцы, поддерживаемые Антантой, не окрепла Красная Армия, созданная менее года назад. Переставляя флажки на висевшей на стене большой карте, Владимир Ильич сосредоточенно хмурился.

Был еще один фронт, со своими войсками, сражениями, ежедневными сводками: фронт продовольственный. Вести с этого фронта были плачевными. «Хлеба, хлеба, хлеба!» — требовали люди. «Хлеба, хлеба, хлеба!» — настоятельно требовал Владимир Ильич от всех продовольственных органов и ежедневно самолично следил за продвижением продовольственных маршрутов к голодающей Москве. Нераспорядительности в этом деле, малейшего проявления бюрократизма, даже когда дело касалось хотя бы одного вагона хлеба, хотя бы одного воза, привезенного крестьянином на хлебопункт, Ленин не прощал.

Время от времени вспыхивала лампочка, и сердитым шмелем начинал зуммерить телефон. Заходил дежурный секретарь с почтой.

Среди всех этих забот «Владимир Ильич улучил минуту, чтобы заглянуть домой и проверить, куплено ли молоко для Надежды Константиновны. Молоко — полный бидон — уже было приготовлено и стояло на подоконнике в кухне. Дома он застал Марию Ильиничну, которая только что прибежала из редакции «Правды».

— Володя, может быть, пообедаешь?

— После митинга, Маняша. И сразу поедем к Наде.

Да, митинг… Сегодня они проходили по всей Москве. Событие, вызвавшее их, болью отозвалось в душе Ильича: четыре дня назад, 15 января, германские белогвардейцы зверски убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Тяжелая потеря…

Выступая с балкона Моссовета, Ленин говорил:

— Сегодня в Берлине социал-предатели ликуют, — им удалось убить Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Эберт и Шейдеман, в течение четырех лет гнавшие рабочих на убой ради грабительских интересов, теперь, взяли на себя роль палачей пролетарских вождей.

Демонстранты стояли тихо, сняв шапки, вглядываясь в лицо любимого вождя, который и сам менее полугода назад чуть не погиб от эсеровских пуль. И в этой настороженной тишине Владимир Ильич продолжал:

— На примере германской революции мы убеждаемся, что «демократия» есть только прикрытие буржуазного грабежа и самого дикого насилия. — Он остановился па мгновение и, выбросив вперед руку, закончил: — Смерть палачам!

— Смерть палачам! — грозно отозвалась толпа.

Домой Владимир Ильич вернулся около четырех и сразу позвонил в гараж.

— Товарищ Гиль? Прошу вас, приготовьтесь, через полчаса поедем.

Через полчаса, наскоро пообедав, он спустился к подъезду вместе с Марией Ильиничной, осторожно несшей бидон с молоком. Машина уже стояла на месте. Это был черный крытый автомобиль, примечательный тем, что, когда в него садились и захлопывали дверцы, вместе с ними автоматически поднимались и подножки.

— Здравствуйте, товарищ Гиль! Поедем в Сокольники, к Надежде Константиновне. А это кто с вами? Ага, товарищ Чубаров! Вы тоже с нами? Помощником Гиля? Гм-гм…

Скажи Гиль, что Чубаров назначен в охрану, Ленин наверняка высказал бы неудовольствие: он терпеть не мог ни опеки, ни особой охраны.

Комендант Кремля Павел Мальков, на которого Оргбюро ЦК возложило ответственность за безопасность Ильича, только за голову хватался, узнавая в очередной раз, что Владимир Ильич ушел или уехал из Кремля, ускользнув от охраны. Дошло до того, что посту у Спасских ворот был отдан приказ не выпускать Ленина из Кремля, если он поедет без охраны. Не помогло! В первый же раз, когда часовой остановил машину с Лениным, а Мальков поспешно выскочил из комендатуры, чтобы вместе с чекистами сопровождать Ильича в специальной Машине, Владимир Ильич устроил коменданту полушутливый разнос.

— Что это еще за фокусы, товарищ Мальков?

— Не фокусы, Владимир Ильич, а решение Оргбюро ЦК: не выезжать вам из Кремля без охраны.

— Гм-гм! Решение? Что-то я его не видел. Может быть, потому, что я не член Оргбюро?

— Вы езжайте спокойно, Владимир Ильич, а я вслед за вами. Тогда нас сразу и пропустят.

— Ну уж это совсем ерундистика: гонять вторую машину! И нечего смотреть на меня. Извольте садиться, всем хватит места в одной машине. Поехали!

Приходилось пускаться на всякие хитрости. Вот и Гиль под видом помощника сажал рядом с собой чекиста Чубарова.

— Товарищ Чубаров! — обратился к нему Владимир Ильич. — Вам нетрудно будет взять вот этот бидон? Только держите, пожалуйста, поосторожней, не расплескайте молоко.

Машина тронулась. Владимир Ильич сидел задумавшись, не произнося ни слова: он был еще под впечатлением недавнего митинга. Потом мысли перенеслись в Лесную школу. «Как там Надюша? Как хорошо, что удалось уговорить ее поехать. Лесной воздух должен ей помочь». Он вспомнил о ребятишках, представил себе, какой радостью засветятся их бледные личики, когда получат они подарки, когда заведут вокруг елки хоровод. Как всегда при мысли о детях, лицо его осветилось ласковой улыбкой.

По Театральному проезду поднялись на Лубянскую площадь. Гиль озабоченно поглядывал по сторонам: ехать приходилось по трамвайной колее, свернуть в сторону из-за сугробов не было почти никакой возможности. В летящем снеге смутно виднелись темные дома, маячили силуэты прохожих. Гиль подумал, что надо бы протереть стекло, решил, что сделает это поближе к Сокольникам.

Едва проехали Орликов переулок и стали поворачивать на Каланчевку, как кто-то крикнул: «Стой!», размахивая руками, побежал к машине. Гиль только прибавил скорость, круто повернул. Вслед раздался пронзительный свист, где-то далеко впереди кто-то откликнулся таким же свистом. Все это Гилю не понравилось.

— В чем дело? — послышался голос Владимира Ильича.

— Пьяный, наверное, — пожал плечами Гиль.

— Гм… А не патруль?

Гиль промолчал.

Благополучно миновали вокзалы, выехали на Сокольническое шоссе. Стали приближаться к Калинкинскому пивному заводу. Здесь хотя и была трамвайная колея, но снегу намело порядочно, машину стало подбрасывать. Чубаров, старательно державший бидон с молоком, тихо бормотал: «Тише ты!», но Гиль не только не замедлил ход, а даже газанул, напряженно всматриваясь в дорогу, посредине которой вдруг замаячило несколько невесть откуда взявшихся фигур.

— Стой! — послышался крик. — Стой, кому говорят! — Человек размахивал руками.

«Патруль? Не похоже, — тревожно думал Гиль. — У патрульных винтовки да и нарукавные повязки. А это… хотя в такой снегопад ни черта не разглядишь».

— Ванька, не бандиты ли? — шепотом спросил он у Чубарова.

— Степка, постарайся проскочить, — встревоженно прошептал Чубаров и, придерживая одной рукой бидон, другой схватился за пистолет.

— Стой! Стрелять будем! — послышался новый окрик.

— Товарищ Гиль, остановитесь, в самом деле! — подал голос Владимир Ильич. — Давайте выясним, в чем дело. Надо же соблюдать дисциплину!

«Черт, а может, и в самом деле патруль? — на мгновение усомнился Чубаров. — Еще начнут стрелять по машине и, не дай бог…» — он уже собрался схватить Гиля за руку, но тот и сам затормозил: сработал автоматизм, привычка слушаться Ленина, немедленно выполнять его указания.

У самого моста машина остановилась. Тотчас к ней бросились несколько фигур с криками:

— Выходи! Живо!

— В чем дело? — спросил Владимир Ильич, приоткрывая дверцу.

— Выходи, не разговаривай! — Неизвестный схватил Ленина за рукав, дернул к себе.

Все еще уверенный в том, что это только обычная проверка и недоразумение сейчас разъяснится, Владимир Ильич спокойно вынул свое удостоверение.

— В чем дело, товарищи? Кто вы?

И тут Гиль, уже смекнувший, что на них напали бандиты, уже приготовивший пистолет, с ужасом увидел, что двое бандитов приставили к голове Ленина револьверы, а третий грубо его обыскивает, вытаскивает из бокового кармана бумажник и браунинг, вырывает из рук удостоверение. «Стрелять? Ну хорошо, одного, а то и двоих я ухлопаю, но эти, что держат под прицелом Владимира Ильича, немедленно выстрелят. Ленин будет убит!.. Нельзя рисковать, не имею права. Эх, не надо было слушаться Ильича, вполне могли бы проскочить!»