— Ложись! — заорал Уоррен, и Мэтью бросился на землю одновременно со вспышкой выстрела, разорвавшего ночь. Уоррен бежал в сторону человека, сжимая в руке пистолет.

— Брось оружие! — крикнул он, но человек выстрелил еще раз.

Уоррен отпрыгнул вправо, чудесным образом увернувшись от верной смерти, и навел на стрелявшего пистолет, держа его обеими руками, как это делают полицейские.

— Ни с места! — приказал он, но человек шагнул в его сторону, держа ружье за ствол, как дубину, и размахивая прикладом.

Уоррен выстрелил.

Первая пуля попала человеку в плечо.

Он продолжал идти.

Уоррен выстрелил еще раз, пониже, и попал в правую ногу.

Человек вскрикнул и упал на землю. Уоррен подошел к нему.

— Ну, как? — спросил он, тяжело дыша. — Хватит?

Человек попытался подняться.

— Мне кажется, вы хотите умереть, — сказал Уоррен.

Человек упал лицом вниз.

— Готов, — сказал Уоррен.

Мэтью направился к блочному строению. Уоррен склонился над бесчувственным человеком, кивнул и спрятал пистолет в кобуру под мышкой.

Мэтью подошел к строению.

Фары машины освещали открытый дверной проем.

Мэтью заглянул внутрь.

— О, Боже! — воскликнул он и отвернулся.

Уоррен бежал к нему.

— Что такое?

— О, Боже! — повторил Мэтью.

Уоррен взглянул на истерзанное тело в красных кожаных сапожках. Вокруг шеи была гирлянда кроваво-красных орхидей. Промелькнувшая в его глазах боль сразу же исчезла. Он снова был полицейским, видевшим подобное и прежде, если не кое-что и похуже.

Мэтью же никогда в жизни не сталкивался с подобным. Адвокат согнулся пополам: его рвало прямо на дорогу.

Допрос проводился в палате Берджеса Диля в Госпитале Добрых Самаритян. Кроме стенографистки и самого Диля, там присутствовали прокурор штата Скай Баннистер, помощник прокурора штата Артур Хэггерти, детектив Морис Блум из полицейского управления Калузы, детектив Ральф Сиэрс из управления шерифа Калузы и адвокат Мэтью Хоуп.

— Начинайте, — сказал Хэггерти стенографистке.

Дата, время, место, присутствующие — Хэггерти продиктовал обязательную информацию. Когда он зачитал Дилю его права, Диль сказал:

— Адвокат мне не нужен.

— Но вы понимаете, что, даже если вы не имеете своего адвоката, вы можете в любой момент прекратить отвечать на вопросы?

— Да.

— И вы также можете прекратить отвечать, пока не поговорите со своим адвокатом, если захотите позже это сделать. Вы понимаете это?

— Да, понимаю.

— Потому что мы — в Америке, — произнес Скай Баннистер.

— Ну, хорошо, — сказал Хэггерти, — мистер Диль, прежде чем я начну задавать вопросы, не хотите ли вы сделать какое-нибудь заявление о случившемся? Если можете, расскажите все своими словами.

И он рассказал им.

«…Я знал о кино, конечно, знал, что она там работает. Я только не знал, что это за кино.

Полтора года назад, кажется, она уже работала с этой женщиной. Эта женщина снимала какой-то учебный фильм, а Мэг работала в детском саду. Всемилостивый Господь не дал нам своих детей, но он дал ей доброе сердце, и она возилась с этими детьми день и ночь. Вот тогда она и познакомилась с той женщиной. Они снимали в детском саду.

Мэг сказала мне, что та женщина собирается снимать еще один учебный фильм и хочет, чтобы она помогла ей с костюмами для него. Мэг хорошо шьет. Она сказала, что это будет с конца сентября до начала ноября. Она сможет хорошо заработать.

И я согласился.

Прежде она никогда не лгала мне и ничего от меня не скрывала.

Потом я нашел чеки.

Четыре чека, каждый на пятнадцать тысяч долларов. Первый выписан третьего октября, последний — двадцать четвертого октября. Она еще не получила по ним деньги: видимо, не знала, как лучше их от меня утаить. Они лежали в верхнем ящике бюро, в глубине, под ее бельем. Не помню, что я там искал.

Откуда у тебя такие деньги, спросил я, как ты заработала столько денег? „За услуги“ — было написано на чеках. Что за услуги? За что эти чеки? Какие такие „услуги“?

А она сказала, что нечего копаться в ее вещах, это ее частные ящики. Я спросил, за что „Прудент Компани“ платит по пятнадцать тысяч долларов в неделю. Она подтвердила то, что мне было известно: она работает на эту женщину, которая делает учебный фильм. Я шила для нее костюмы, сказала она, я же тебе говорила. Вот почему я отсутствовала пять дней в неделю. Я говорю тебе, а ты никогда не слушаешь, вечно занят только своими орхидеями.

Я сказал, что, по-моему, для костюмов это многовато.

Она ответила, что в кино хорошо платят, это вообще дело прибыльное.

Я сказал, что хотел бы посмотреть фильм, который они делают, но она ответила: нет, тебе нельзя, это закрытый фильм. Я не понял, что означает „закрытый“. Она сказала, что режиссер фильма — женщина, которая платит ей за костюмы, — очень темпераментная особа и не любит, когда ей кто-нибудь мешает. Она меня поцеловала тогда и сказала, чтобы я не беспокоился, они заканчивают съемки пятого ноября, это через неделю, а потом она будет дома каждый день и мы вместе истратим эти лишние деньги.

Когда она меня тогда поцеловала, я еще не знал, где побывали ее губы.

В ночь Праздника Всех Святых — это было через четыре дня после того разговора — она сказала мне, что им придется снимать ночью, это будет съемка костюмированной вечеринки, и ей нужно там присутствовать. Я согласился. Но я последовал за ней. Она поехала в „фольксвагене“ на Фэтбэк-Кей, я за ней в фургоне, на безопасном расстоянии. Я хотел посмотреть, за что платят пятнадцать тысяч в неделю.

Я мог убить их всех там же, на месте, после того, что увидел. Но я услышал Глас Всевышнего, сказавшего мне: „Подожди, ибо не тебе судить грехи ее, ибо дошли ее грехи до Господа, и Он покарает ее“. Я мог бы убить их всех. Я стоял там в темноте и видел, что они делают. Господь простил бы меня… И ведали они, что творят… Но… эта женщина. Блондинка, которая давала указания, что им делать. А они боготворили этого дракона в женском обличье. „И поклонились Зверю, говоря: кто подобен Зверю сему, кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть…“[9]

В ту ночь я следовал за ней до самого дома.

Я еще не знал ее имени.

Я впервые следил за ней.

Как мне и пообещала Мэг, они закончили фильм пятого ноября. Больше не о чем беспокоиться, сказала она. Отныне она будет дома каждый день и больше никакого шитья костюмов. Кошечка будет с тобой.

А я все преследовал Пруденс Энн Маркхэм.

Потому что я подумал…

Этот фильм…

Люди увидят, как Мэг, голая и бесстыдная, проделывает жуткие вещи с этой черной скотиной и другими. Я еще не знал, как поступлю с Мэг, но я знал, что должен забрать фильм, чтобы его не смогли увидеть люди, ибо Господь не желал этого. Я должен был его уничтожить.

Она работала над ним в студии на Рэнчер-роуд. Ездила туда каждый вечер, забирала кассеты с фильмом из камеры хранения, отвозила в студию и отвозила их обратно, когда заканчивала. У нее был ключ от ячейки.

Я решил, что мне нужно заполучить этот ключ.

Чтобы получить фильм. И уничтожить его.

Я следовал за ней каждую ночь, за этим зверем в образе женщины.

Чтобы уничтожить фильм. Уничтожить зверя, виновного в том, что стало с Мэг.

Но я еще не знал, как поступлю с Мэг. Это пришло ко мне позже.

Я не так глуп. Я знал, что мне придется уничтожить эту женщину, чтобы получить фильм, который она каждый вечер таскала в студию. Но как бы я смог послужить Господу, если бы сам был уничтожен? Нет, нет, я не глупец.

Я узнал, что она была замужем, я видел ее мужа возле их дома на Помпано-Уэй. Как мог муж помогать своей жене делать такой фильм? Разве что помогать с распространением его? И мне пришла идея, что я могу одним разом покончить с ними обоими, а после уничтожить и фильм.