Соблюдение некоторых правил в отношении противника тут и там оставляет открытой дорогу к последующему соглашению, — но не открывает ее автоматически. Пять рыцарей-грабителей, однажды встающих на пути Эрека, настолько любезны, что схватываются с ним лишь один на один, а ведь многие из них при этом гибнут^{984}. Тот же Эрек и Гиврет Малыш, после того как долго и весело дубасили друг друга и пускали друг другу кровь, становятся лучшими в мире друзьями, — и через тысячу стихов Гиврет, чтобы спасти Эрека и Эниду, спешит выступить против очень сильных противников.

Но Кретьен де Труа позволил Эскладосу Рыжему погибнуть от смертельной раны, нанесенной Ивейном, чтобы последний мог жениться на его супруге. Хотя Эскладос не был ни его смертельным врагом, ни особо неучтивым рыцарем. Покинул бы он даму ради турниров и «куртуазного невроза», как это вскоре сделает Ивейн?

Ланселот, желая перейти очень острый Мост Меча, должен принять вызов Спесивого рыцаря. Эта схватка могла не быть смертельной, однако она оборачивается худо, так как Спесивый насмехается над героем за то, что тот однажды поднялся на телегу… Вскоре оба изнемогают, но оскорбление придает Ланселоту новые силы: «Он сбивает у того с головы шлем и вновь опускает забрало, причиняет ему столько страданий, что тот вынужден просить пощады»^{985}. И на сей раз условие состоит не в том, чтобы отправиться прямо к самому шикарному двору Европы, как в «Эреке и Эниде», а чтобы в свою очередь подняться на телегу и тем самым искупить оскорбление. Спесивый отказывается, но тем не менее упорно просит сохранить ему жизнь. И победитель колеблется. Вдруг появляется девица, требующая головы побежденного, ибо считает его изменником. Замешательство Ланселота усиливается. В его душе происходит спор между Щедростью (по отношению к девице) и Состраданием (к рыцарю), настоящая тяжба, какая уже при виде телеги происходила между Любовью и Честью. Наконец, чтобы разрешить эту проблему, он дает Спесивому второй шанс. Бой возобновляется, и Ланселот убивает противника; тогда он дарит голову убитого юной особ^{986}. Появление женщины в том или ином эпизоде не всегда делает героев-мужчин гуманней.

Но обычно их подруги — это партнерши в игре, с которыми они часто, как уже говорилось, образуют пару конформистов, после чего не очень ценная ставка, по преимуществу в игре, позволяет им проявить хорошие манеры.

Впрочем, так ли часто у этих рыцарей есть повод дважды сразиться с одним соперником? Нередко поединки прерываются, и враги (порой заново) становятся друзьями. Так происходит, когда Ивейн и Говен, не узнавая друг друга, бьются между собой, отстаивая интересы двух сестер де Шипороз [Epine Noire, терн], соперниц из-за наследства. Дело началось с перепалки между сестрами при королевском дворе и с проклятий, призывов к Богу и Закону. Не узнавая друг друга, оба защитника дерутся с жаром, не без последствий: «На их шлемах нет ни одного гиацинта, ни одного изумруда, который не оказался бы раздроблен и искрошен»… Это похоже на намеренное уничтожение всего ценного, и, несомненно, «еще бы немного, и они бы вышибли друг другу мозги», но крепкие доспехи защищают рыцарей. Возобновив бой, они проявляют еще больше ожесточения — словно бы его раньше было мало! И зрители, восклицая, что «два храбреца из храбрецов / Равны друг другу»^{987}, как будто намекают, что довольно, и побуждают обоих рыцарей заключить мир. Тщетно — по вине старшей сестры. Так что к концу дня кажется, что перед нами «жеста», такие реки крови пролиты: оба знатных мужа «обретают честь путем мученичества». Наконец боль останавливает их: «Бой продолжать не торопились, / Поскольку ночь уже близка / И проиграть наверняка / В душе побаивались оба»^{988}. Слабым голосом Ивейн признает достоинства противника: «Искусством вашим изумлен, / Впервые так я утомлен»^{989}. И Говен состязается с ним в деликатности, в великодушии, уверяя, что, напротив, больше ударов получил он. Во всяком случае на каждый комплимент бойцу следует ответный комплимент тому, кто этому бойцу долго противостоял, всем понятно, что матч закончился вничью! Назвать победителя невозможно, они оба непревзойденны. И вот тут они узнают друг друга, обнимаются, и в атмосфере излияния чувств спор между ними вспыхивает с новой силой: каждый хочет, чтобы побежденным сочли его (то есть чтобы к пальме первенства за храбрость добавилась награда за спортивное поведение). Теперь король отказывается выбирать, кто победил, и делит наследство между этими девицами, не имеющими братьев, так, что лучше не сделал бы и Соломон.

Столько ударов впустую; эта литературная сцена совершенно не соответствует «исторической» тенденции — бойцы часто отменяли поединок посредством более или менее официальных соглашений, хотя позже могли обвинить друг друга в неявке на бой. Ивейн и Говен изображены здесь более великодушными в защите дам и более отважными в сражении, чем были бы реальные бойцы — наемные и трусливые. Но их больше привлекает возможность подвига, нежели долг справедливости.

Зрелище турнира — излюбленное времяпровождение артуровского двора. Рыцарям турнир дает возможность совершать подвиги и избавляет их от бремени реальных ссор. Это честное состязание, из которого Кретьен де Труа изгоняет смерть и деньги. Поэтому его турниры — праздники, а не ярмарки. Ни пехоты, ни финансовых расчетов на них не найти. У них всего один недостаток — и потому в их течении недостает рельефности и саспенса, раз нет инцидентов, какими изобиловали турниры Балдуина V де Эно и Вильгельма Маршала. Артуровские рыцари слишком прекрасны, они мало грешат против вкуса, слишком редко жульничают и хитрят, чтобы рассказ о их турнирах мог быть по-настоящему захватывающим. У автора нет другого выхода, кроме как делать ставку на оригинальные приемы. Например, когда Клижес на турнире в Оксфорде приезжает каждый день инкогнито в доспехах другого цвета, словно бы всякий раз новый соперник, совсем свежий, брал верх над Сагремором, Ланселотом и Персевалем… прежде чем сразиться в равном бою с мессиром Говеном!^{990} Или же, когда Ланселота его дама, королева, вынуждает во время турнира в Ноозе на довольно долгое время стать «хуже всех»^{991}. В то же время на самом турнире интерес вызывают и возглас герольда, и перечень вымышленных гербов. Но это не делает подобные игры, подобные праздники чем-то большим, чем блестящие интермедии, они никогда не становятся решительными моментами сюжета. В целом герои, на манер Энея, достаточно изысканны, чтобы не слишком интересоваться выгодным призом, конями, пленниками, за которых могут дать выкуп, и думают лишь о том, как сражаться красивее всего. Тем лучше для них и для побежденных ими, тем хуже для занимательности эпизодов…

In extremis [к концу жизни] Кретьен де Труа все-таки придумал один очень красивый турнир, богатый социальными импликациями, вставив его в «Повесть о Граале». Мессир Говен вызван на судебный поединок Генганбрезилем: он якобы подло убил сеньора последнего, эскавалонского короля, не прислав предварительно вызова. Ожидая боя, он словно находится на карантине: ему положено остерегаться любых злоключений, которые могли бы помешать сразиться, а значит, и турниров, потому что там его могут ранить или взять в плен. Но он видит проходящих рыцарей и узнаёт, что они направляются на турнир в Тинтагель. Устоит ли он, не откликнувшись ни на один призыв к оружию?

Как и турниры, устраивавшиеся графом Филиппом, которому посвящена «Повесть о Граале», этот турнир организован на основе официального вызова, как противоборство двух сеньоров, которые знакомы друг с другом и между которыми, как можно заметить, возникает еле ощутимое напряжение… Здесь речь идет о конфликте потенциальных тестя и зятя, что немного напоминает столкновение Балдуина V де Эно с шурином, сиром де Куси^{992}. Только в романе ситуация оказывается более пикантной, так как Кретьен де Труа делает ставкой в этом турнире женщину или, точнее, поводом для него — ее каприз. Мелианта де Лиса вырастил Тибальд Тинтагельский, вассал, по совету умирающего отца. Мелиант влюбился в старшую дочь Тибальда, а всего у последнего было две дочери. Он попросил ее о любви, она потребовала, чтобы он прошел посвящение в рыцари. Никаких сложностей — такое делается мигом, довольно одного восьмисложного стиха («se fist lors [aire chevalier» [тогда его сделали рыцарем]^{993}), уже без описания церемонии. Мелиант де Лис возвращается к своей просьбе, но оказывается, что девице этого мало. Она хочет большего, и прежде всего, чтобы он, как она говорит, совершил «столько подвигов и выдержал столько поединков, сколько должна стоить моя любовь»^{994}. У нее есть основания набавлять сцену, разве не ясно? Действительно, первоклассное посвящение может получить любой юноша из хорошей семьи. Затем нужно доказать своей красавице, а также другим рыцарям, начиная с самых близких, чего стоит претендент. Система ценностей старшей дочери Тибальда Тинтагельского определяет все творчество Кретьена де Труа и даже Сугерия и Ордерика Виталия. Эта девица толкает на подвиги влюбленного в нее рыцаря, как Геньевра, как Энида, даже рискуя, что и сама будет дрожать от страха. И вот она приказывает Мелианту выиграть ее на турнире у ее же отца.