Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В 1168 г. с графом Филиппом Фландрским обошлись дурно, но ведь он пришел на территорию между Гурне и Рессоном со значительными силами, взяв собой столько рыцарей и пехотинцев, «словно шел на войну»… И когда молодой Балдуин принял противную сторону, вопреки сложившейся в Эно традиции, Филипп рассердился — во всяком случае выказал гнев. Французы и эннюерцы отражали фламандский натиск, когда «один из рыцарей, из числа самых доблестных и грозных, соратник Балдуина Жоффруа Тюлан [на самом деле барон], увидел, что его сеньору Балдуину и его людям грозит опасность. Он направил на графа Фландрского свое крепкое копье и поразил его прямо в грудь ударом, каковой в просторечии называют “fautre”{729}. Клод Гайе недавно объяснил, что это за удар. Fautre — это подбитая часть ленчика седла, находящаяся перед всадником. Если в момент атаки упереть в нее вток копья, оно действовало как таран, и удар получался необыкновенно сильным, нередко смертельным{730}. В самом деле, «граф Фландрский, поддерживаемый в седле своими, долго казался мертвым». Но пусть даже он недавно поссорился с графами Эно, тем не менее он часто бывал их союзником, и если бы его слишком изувечили или унизили, они бы многое потеряли. Поэтому были предприняты кое-какие усилия, чтобы смягчить его поражение. «Многие утверждают, что во время боя Филиппа схватили и увели в плен, но один доблестный рыцарь, Жиль д'Онуа, дал ему возможность бежать». А ведь это был сам великий кравчий Эно, важный сановник, близкий к графу, который, похоже, отнюдь не лишил его своей милости… «В конечном счете Балдуина де Эно и французов признали победителями фламандцев»{731}. И больше мы об этом ничего не узнаем.

Но уже пора дать оценку этому свидетельству о турнирах, сделанному с позиций князя, точному, пусть даже не абсолютно беспристрастному. Равного ему нет. Конечно, Гислеберт особо выделяет какие-то черты, прежде всего те, которые связывают турниры с серьезными вещами вроде войн между княжествами или браков знати, и его не интересуют некоторые другие, более частные аспекты, такие как бескорыстное изящество подвигов или, напротив, торг о выкупах и сведение счетов на этих «торжищах», не всегда честное. Наконец, канцлер Балдуина V лучше всех показывает многообразие целей, какие может преследовать турнирная политика. Сначала турниры позволяют молодому князю, еще при жизни отца, обрести некоторую свободу. Однако и после смерти Балдуина IV в 1171 г. Балдуин V не прекращает водить рыцарей и пехотинцев своего края на турниры ради славы и прибыли. В общем, он оказывает им щедроты, «за графский счет» посылая эти команды на срок от четырех до шести недель. Он играет роль доброго гения, передавая одному фламандскому рыцарю, попавшему в немилость, одному эннюерцу, временно оставшемуся без средств, и многим другим (1184) ренты во фьеф{732}. Он выручает этих знатных воинов к большой выгоде для себя. Всех этих бойцов он водит на войны своего княжества с другими, а турниры служат дополнением или неким эрзацем таких войн, едва ли менее опасным для самих участников, но в принципе не столь тяжелым для местностей, которые при этом не грабят либо грабят не столь беспощадно. В этом смысле турниры могли способствовать смягчению воинских нравов. Но поскольку в то же время это были подготовительные учения для региональных войн, почти ярмарки наемников, можно задаться вопросом, столь ли велика была их миротворческая роль. Разве у Церкви не было определенных оснований осуждать их? Разве в турнирах не проявлялись некоторые дурные черты, присущие настоящим войнам?

Вот в 1182 г. Балдуин готовится к войне с герцогом Лувенским, потому что турнир вылился в войну. Он хочет усилить свой ост. Что он делает? Возвращается на место своей победы при лунном свете, между Бреном и Суассоном, где идет новый турнир. Но на сей раз он безоружен и довольствуется тем, что набирает «себе в помощь столько рыцарей, сколько может»{733}. Турнирное общество — это садок, откуда черпают, чтобы вести войну — или так подготовить ее, чтобы не воевать, поскольку в конечном счете Балдуин позволил Филиппу Фландрскому разубедить себя!

УСПЕХИ ВИЛЬГЕЛЬМА МАРШАЛА 

Гислеберт Монский в своей «Хронике» мимоходом отмечает, что Генрих Молодой, старший сын Генриха Плантагенета, был очень отважен, очень красив, очень скор на расточение щедрот и водил с собой в качестве соратников (commilitones) рыцарей, набранных отовсюду{734}. Точно так же подвигами и расточительностью на турнирах блистал его брат Жоффруа Бретонский, пока не погиб на одном из них (в 1186). Напротив, их брат Ричард, чье «Львиное Сердце» стало предметом грез, казался ему, как и некоторым другим, «рыцарем очень злобным»[189]. Герцог Аквитании по матери, он не мог быть турнирным бойцом в этой земле, а должен был показывать, что он настоящий воин, суровый князь, который «грубо обращается с высокородными мужами»{735}. Этого вскоре будет довольно, чтобы встревожить, настроить против него и в конечном счете поднять на борьбу Филиппа Августа, менее воинственного, но более куртуазного!

Итак, скоро «История Вильгельма Маршала» поведет нас вслед за Генрихом Молодым — или, скорей, впереди него, в составе прикрытия, поскольку с близкого расстояния видно, что этот князь обладает не всеми положенными качествами и не такой мастер своего дела, как ему хотелось бы. С другой стороны, здесь меньше кровопролития, чем жажды наживы, от которой рыцарский идеал из романов слегка тускнеет. Здесь меньше поминаются набеги пеших сержантов, чем молчание дам об известных им тайнах.

Эта «История» — роман (повествование на романском языке), написанный восьмисложным стихом с попарно чередующимися рифмами, то есть того же типа, что и романы Кретьена де Труа. Как и они, довольно близкая к прозе, «История» обладает легкостью и свежестью последней, позволяющими автору в первой части рассказать, как «башелье» из очень хорошего англо-нормандского семейства пустился в погоню за богатством и славой. Вильгельм, вероятно, родился в Англии в 1144 г. и был вторым сыном Жана Маршала. Он был родовит, но запоздал с обустройством в жизни. Поэтому его молодость затянулась: до сорока пяти лет он то в дружине королей-Плантагенетов, то как одинокий странствующий рыцарь (а так случалось чаще всего) разъезжал по турнирам и отправлялся в крестовый поход, пока в 1189 г. не получил от короля в невесты богатую наследницу, благодаря браку с которой стал английским бароном. В Англии он и умер в 1219 г., а вскоре после этого на основе его воспоминаний написали его «Историю» на французском языке. Жорж Дюби создал на ее материале восхитительное эссе, исполненное изящества и чувства{736}, а Джон Джиллингем и вслед за ним Дэвид Крауч недавно вернулись к ее изучению{737}. Проедемся немного верхами вместе с этим паладином, не имеющим себе равных — вернее, к последним можно отнести лишь одного человека, француза Гильома де Барра, хотя о нем и не написали «Историю» восьмисложным стихом.

Сначала Вильгельм Маршал, молодым «башелье», восемь лет провел во Франции в качестве оруженосца в свите (mesnie) Гильома де Танкарвиля, носившего прозвище Камергер. Отношения в этой группе можно назвать товарищескими только отчасти, и патрон не проявлял ко всем протеже неослабного внимания и неисчерпаемой щедрости. Камергер, правда, препоясал мечом Вильгельма, «каковой впоследствии нанес за него не один удар», потому что «Бог ему даровал такую милость, что во всех делах, где он принял участие, он отличился подвигами»{738}. Однако, надо полагать, посвятитель не придал большого значения совершению этого ритуала, поскольку во время последующей войны с графом Э и в то время, когда замку Дренкур в Пикардии угрожали фламандцы, Камергер запретил Вильгельму участвовать в боях и велел пропустить вперед рыцарей — хотя тот считал себя одним из таковых… Тем не менее его помощь оказывается не лишней, он вступает в сражение и отличается на глазах дам, рыцарей, горожан и горожанок, смотрящих на бой с высоты крепостных стен Дренкура. Единственная незадача — его коня убили, и вот после заключения мира он в отчаянном положении. На что ему жить? Камергер, похоже, никак о нем не заботится (если вообще не забыл о нем), и ему приходится заложить плащ, полученный во время посвящения, чтобы обзавестись конем и блистать на турнирах. Эта деталь придает нашему Вильгельму лестный облик авантюриста, начавшего с ничего или почти с ничего… И он становится одним из «странствующих рыцарей», или же наемников, представлявших собой, как мы видели, группу своеобразную, одновременно привилегированную и обделенную, где царили ценности классического рыцарства, служа стимулом к действию.

105
{"b":"235379","o":1}