Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Лютовер поблагодарил и тронул лошадь. Церковные колокола ударили десять раз. В иных малых церквах и колоколен не было, и пономари били в медные либо в деревянные доски.

У дубовых ворот с шатровым верхом боярин спешился и стал стучать. Злобным лаем на стук ответили дворовые псы. Собачьему бреху отозвались псы в соседних дворах.

Вдруг собаки сразу перестали лаять. Неслышно открылось смотровое окошко в калитке.

— Кого бог принес? — спросил сиплый голос, в окошке сверкнул чей-то глаз.

— Боярин Лютовер ко боярину Федору Андреевичу Кобыле, — ответил путник.

— Погоди малость, боярин, — помедлив, просипел голос, — сейчас откроем.

Вскоре послышались торопливые шаги по деревянным мосткам. Сверкнул яркий свет. Двое слуг, загремев запорами, открывали тяжелые ворота. Один с поклоном принял поводья из рук Лютовера и увел лошадь, другой пригласил его в терем, освещая дорогу горящей берестяной скруткой.

Снова завыли и залаяли по углам двора невидимые в темноте собаки.

В горнице горели толстые свечи в бронзовых подсвечниках. Боярин Федор Андреевич Кобыла за диковинным столом с когтистыми ногами хищной птицы обучал грамоте сына, шестилетнего мальчугана.

— Аз, буки, веди… — повторял за отцом тоненький голос.

Отстегнув шлем, Лютовер поставил его у своих ног. Боярин Федор Андреевич поднялся со скамьи и пошел навстречу гостю.

— Боярин Лютовер, — сказал он, вглядываясь, — от великого князя Литовского? Милости прошу!

— Под Можайском напали татары, — сказал Лютовер, будто оправдываясь, — меня заарканили… обеспамятовал, чуть жив остался. Письмо великого князя к Тохтамышу попало, кольцо сохранил. — Он снял с пальца перстень. — А ханская ласка — на спине…

Хозяин молча осмотрел кольцо. На внутренней стороне было вырезано маленькими буквами: «Великий князь Литовский и Русский».

— Я, боярин, с послом московского князя Романом Голицей ехал. У него спроси, если не веришь. — В голосе гостя послышалась обида.

Федор Андреевич возвратил кольцо.

— Не обижайся, боярин, всякое бывает, — сказал он, поглаживая реденькую бородку мочалкой, казавшуюся лишней на его лице. — А ведомо тебе, о чем в письме речь шла?.. Да ты садись, в ногах правды нет.

Лютовер сел на лавку.

— Ведомо, боярин. Великий князь Ягайла просит тебя отписать, какова лицом московская княжна София. Не худа ли? На тот год свадьба сговорена, так вот…

— Не будет свадьбы, — вздохнув, сказал Федор Андреевич, — другому отдает Дмитрий свою дочь.

Он погладил по головке сына, смотревшего на гостя удивленными глазами.

— Как — не будет? — вскричал Лютовер. — Посол великого князя боярин Роман Голица привез согласие князю Ягайле.

— Пока послы ездили, в Москве подул другой ветер… А как тебя Тохтамыш встретил? — перевел разговор на другое хозяин.

Лютовер почесал спину, где еще не зажили рубцы от ханского кнута, но ничего не сказал. Слова хана он перескажет только великому князю Ягайле.

— Из верных ли уст о княжне наслышан? — все еще не веря, спросил Лютовер.

— Да уж куда вернее, — усмехнулся боярин, вспоминая недавний разговор. — Великий князь на всю Москву сказал, не скрывает. По зимней дороге послы отказ повезут.

Бояре помолчали. Лютовер думал о бесчестье для своего князя. Поступок московского князя Дмитрия казался ему предательством. Федор Андреевич поправил фитиль коптившей свечи.

— В Литве слух был, — сказал Лютовер, словно в отместку, — татары сильно Москву разорили и дань великую Тохтамыш наложил. Не скоро оправится теперь московский князь. Правда ли сие?

— Разорил Москву Тохтамыш, верно. Обманом город взял. Ни плачущего, ни стонущего в Москве не осталось, всех побил татарский зверюга. От трупов смрад — упаси бог, ни подойти, ни подъехать. В церквах, кои целы остались, двери раскрыты настежь, и внутри жены и детища малые в куски порублены. И хоронить некому. Триста серебряных рублей на погребение князь отдал. И я думал, не поднимется город. Ан не так вышло, заново велика Москва… После Мамаева побоища русские окрепли духом, не боятся татар. Московский князь снова собирает силы. Не знаю только, откуда и силы берутся, и упрямство… Тщится орда удержать власть над Русью, но, видать, скоро наступит конец татарскому царству. Слабеет орда.

— Пожалуй, ты прав, боярин, — согласился Лютовер, — слабеют татары.

Слуги принесли большой оловянный кувшин с медом и на серебряных подставках два турьих рога.

Бояре выпили игристого меда. Беседа стала задушевнее. Оплыли свечи в железных подсвечниках.

Мальчуган, уронив голову на книгу, давно спал.

Глава двадцать шестая. ЛУЧШЕ БЫТЬ РЫЦАРЕМ, ЧЕМ ОРУЖЕНОСЦЕМ

Старый дубовый лес к северу от Медников славился множеством дичи. Сюда заходили туры и зубры. На озерах священный лось лакомился сочной зеленью, на полянах щипали траву олени. Но особенно много водилось в лесу кабанов. Говорили, что дуб здесь растет особенный, с очень жесткими листьями и крупными желудями, от которых кабаны быстро набирают жир. А от трав и пряных кореньев, растущих обильно в лесу, кабанье мясо делается сочным и душистым.

В этих заповедных местах охотился только великий князь со своей дружиной, всем остальным охота запрещалась, под страхом смертной казни. В самой чащобе, на берегу лесной речушки с чистой и всегда холодной водой, высился деревянный охотничий замок. Река серьгой охватывала невысокий холм, на котором он стоял. Грозный владыка князь Ольгерд очень любил охоту на кабанов. И брат его Кейстут охотился в здешних местах.

А когда великим князем стал Ягайла, замок сделался его любимым жилищем.

Рядом с замком, в густом орешнике, темнел бревенчатый сруб обширной конюшни, а чуть ниже по течению реки виднелся приземистый дом престарелого княжеского ловчего Выдайлы. Он охранял замок и заповедный лес…

Люди великого князя подошли к дому Выдайлы поздно, когда зажглись звезды. Гонцы потеряли тропу и долго блуждали в зарослях. Если бы не кони, привыкшие к лесу, ночевать бы им где-нибудь под деревом. Старший ловчий открыл дверь с опаской. За его спиной стояли сыновья с тяжелыми палицами в руках, скалили зубы сторожевые псы.

Гонцы попятились. Длиннорукий, с квадратным опухшим лицом, заросший седыми волосами, Выдайла показался им страшным лесным призраком.

— Великий князь приказал готовить замок, — произнес старший, — через три дня он будет здесь с малой дружиной… Ну и глухомань!

— Входите в дом, — узнал людей ловчий. — Это ты, Колтун? Ребята, — обернулся он к сыновьям, — поставьте в конюшню лошадей да засыпьте им корму.

Ночью к избушке подходили медведи. От истошного собачьего лая люди проснулись и слышали, как царапают по бревенчатым стенам когтистые лапы зверей. Выдайла зажег на всякий случай в горнице огонь, однако выходить из дома не стал.

Проснувшись поутру, гонцы собрались в обратную дорогу. Один из них, худой, длинноносый охотник с черным пластырем на левом глазу, пожаловался на боль в груди и остался в лесной избушке.

Выдайла постелил больному две медвежьи шкуры помягче, а сам вместе с женой и сыновьями стал готовить замок к приезду князя. Жена убирала и проветривала горницы, а старик, чтобы прогнать из дома лесную сырость, затопил печи.

Великокняжеская охота была не только забавой. В охотничьей дружине проходили выучку отважные юноши, будущие литовские витязи. Кто был находчив и вынослив на охоте, не терялся и на войне. Охотничья дружина, главное ядро княжеского войска, всегда была готова дать отпор врагу. А когда назревала большая война, дружинники добывали всякого зверя. Дичину заготовляли впрок для пропитания войска.

Желающих вступить в охотничью дружину было много, но принимались только те, кто проходил трудные и сложные испытания.

Главный ловчий княжеской охоты Симеон Крапива был, пожалуй, одним из самых почитаемых людей в государстве. Страстный охотник и собачник, знаток лесов и звериных повадок, он был честным и справедливым человеком.

59
{"b":"2353","o":1}