Наконец в открытую ладонь что-то толкнуло – казалось, успела миновать целая вечность. Пальцы автоматически сомкнулись на гладкой рукояти. Нейроны отметили спокойную прохладу металла. А в следующее мгновение Волк совершил свой бросок.

Таран его такому не учил. Более того, говорил, что это опасно, равно как и малоэффективно: можно связки повредить, а то и мышцы порвать. Однако, у «волчонка» уже не было времени на такие размышления. Он действовал автоматически, как бездумный автомат. Никогда еще ему не доводилось метать копье – ведь трезубец, по сути, был тем же копьем – таким образом. Он не видел, чтобы кто-либо делал подобное.

Но мышцы сократились, а суставы согнулись и вновь распрямились, будто им каждый день доводилось выполнять аналогичные действия. Волк толкнул трезубец от бедра, без замаха, из катастрофически неудобной позиции. Чем-то это напоминало популярное движение при игре в бильярд. Трезубое оружие со свистом устремилось к цели.

Долю секунды спустя в плечевом суставе Волка что-то щелкнуло. Шары с порядковыми номерами прервали свой /и без того/ неспешный полет – из чистого любопытства. Один из них, задетый пролетавшим трезубцем, устремился к безволосому – с символом «0».

Безволосому оставалось пробежать всего несколько шагов. «Гладиус» уже готовился опуститься на ключицу Курта, круша кости и рассекая плоть, пытаясь добраться до самого сердца… Но движения гладиатора казались странно заторможенными, тогда как трезубец мелькнул стальной молнией. Холодная вспышка, за которой остался инверсионный след.

Момент, когда эта молния ударила в грудь безволосого, каким-то образом «вывалился» из пространственно-временной ткани, – во всяком случае, его пропустил даже Волк, не говоря обо всех остальных. Прозвучал тихий хлопок, а затем длинные лезвия материализовались внутри грудной клетки гладиатора. Тот не успел и рта закрыть, как, отброшенный силой удара, полетел в обратном направлении. Сандалии оторвались от твердой поверхности. Тело приняло горизонтальное положение. Путь его отмечали крошечные кровавые капли – вырываясь из трех глубоких ран, они повисли в воздухе дисперсной полосой с такой непринужденностью, будто бы законы гравитации были не для них вовсе писаны…

А затем время сорвалось с катушек.

Действительность вернулась к своему обычному ритму. Звуки ворвались в черепную коробку Курта, словно набирающая обороты турбина. Образы атаковали глаза, по оптическим нервам продрались непосредственно в мозг. Восприятие пульсировало нестерпимым спектром красок, от которых Страйкер был избавлен в течении некоторого времени. Помимо того, каким-то образом он успел позабыть, что привык ежесекундно обрабатывать гига- и мегабайты бесполезной информации, – а не только то, что нужно. Реальность была слишком быстрой и шумной. Запахи пробирались в ноздри, терзали рецепторы насыщенностью оттенков. Над Ямой, как оказалось, висел густой и тошнотворный запах человеческой крови.

«Убей! Убей! Убей!..» – продолжал кто-то истошно скандировать. Но и он заткнулся через несколько секунд.

Повисла тишина.

Курт посмотрел на гладиатора, к которому вернулся трезубец. Но на этот раз стальная рукоять торчала из крепкой груди и качалась из стороны в сторону – в такт угасавшему дыханию. Три лезвия обрамляли кровавые лужицы, собравшиеся в ямках меж ребер. Но и там кровь не задерживалась, стекая на песок уверенными струйками. Сами же пробоины едва слышно булькали и пузырились – легкие травили воздух.

Задрав голову, Страйкер огляделся. Безволосые, храня полное молчание, таращились на победителя. Таран улыбался, – широко и торжественно. Только сейчас Волк сообразил, что боль в шее исчезла.

Затем грянули аплодисменты.

Так Волк стал легендой – с первого боя.

Он проснулся знаменитостью, и даже не подозревал об этом. Слухи о новом бойце /и без того известного Тарана/ поползли по Клоповнику. Они проникали в самые глубокие норы, щели и каверны, тревожили обитателей и бередили интерес даже у самых равнодушных. Волк – гладиатор? Такого еще не бывало.

Клоповник кишел от обилия противоречивых слухов. Новости здесь, как в средневековье, передавались преимущественно вербально, оставив позади даже Сеть, – с ее формальностями и скрытым контролем. Поэтому искажение информации являлось непременным обстоятельством. Что-то приукрашивали, но что-то кануло в Лету. Те немногие счастливчики, которые лично присутствовали на «эпохальном представлении», играли роль просвещенных, и осведомленных знатоков. Кое-кто, обладавший даром рассказчика, собирал большие аудитории, где любой желающий мог узнать «обо всем этом из самых первых рук» – за весьма умеренную плату. Частенько, впрочем, из толпы звучали обвинения в плагиате, вранье, либо же вовсе в том, что «Ты там никогда, поди, и не бывал?!» Создавалось впечатление, будто такие моменты публика обожала больше всего: все, давясь от хохота, наблюдали, как представители конкурирующих фирм лупят друг друга почем зря.

Узнай Волк об этом, он бы сильно удивился.

Он знал только о том, о чем Таран рассказывал сам. В первые два дня тот, как правило, только бурчал, хотя и не мог скрыть торжества. Причиной же такого неудовольствия служило то, что Страйкер все-таки потянул лапу, которой совершил свой феноменальный бросок. Это болезненное обстоятельство всплыло наутро, когда Волку с трудом удалось почистить зубы. Тем не менее, жаловаться было не в его привычках – особенно ненавистным тюремщикам. Он отправился на тренировку.

При первой же атаке Хэнк понял, что к чему. Он долго ворчал и поручил одному из гладиаторов – к которому Курт относился более-менее лояльно – осмотреть поврежденную лапу. Когда же осмотр не выявил чего-либо серьезного, Таран облегченно вздохнул. Он велел перевязать лапу теплой тканью и строго-настрого запретил Волку нагружать ее без нужды. «Лишний повод потрудиться над левой, – ворчал безволосый, – она у тебя хромает… Вчера ты едва не промазал, локоть нужно держать…»

Таким образом, Курт был благодарен правой конечности за то, что почти четверо суток провел в относительном покое. Тренировки длились всего два часа, после чего узника препровождали в обход «качалки» обратно в камеру. Волк хотел было и дальше симулировать, но провести Тарана было не так уж просто. На пятый день, когда боли в мышцах практически прошли, безволосый сразу же распознал обман. «Эк, хитрец… Зря ты так».

В Клоповнике Яма была далеко не единственная. По утверждениям Тарана, все остальные представляли собой не что иное, как бывшие сортиры. Однако, гладиаторские бои происходили не только в этом квартале (полновластным хозяином которого, по сути, являлся сам Хэнк). Имели место и, так сказать, «выездные встречи», – как случай с Джоном Клинком. Именно на эти мероприятия Таран и рассчитывал, потому как опасался транспортировать бесценного пленника куда-либо за пределы Подворья. Это было слишком опасно, да и не имело особо смысла.

Поэтому Хэнк стал куда-то часто отлучаться (игнорируя порой даже тренировки «волчонка»), приобрел портативный терминал с выходом в Сеть, а также долго беседовал с кем-то по видеотелефону. За считанные дни в его поведении проявились замашки дельца, ведущего ответственные переговоры о подписании дорогого контракта.

Так, по сути, и было. «Подняв» первые деньги, Хэнк искал «волчонку» новых противников. Вот только, незадача, местные промоутеры не спешили с необдуманными действиями. Хэнк перехитрил самого себя – первый выход Волка на арену оказался чересчур эффектным. Подобного не ожидал никто. Всем было крайне любопытно, но никто не собирался рисковать понапрасну собственными людьми и деньгами… В первую очередь, конечно, хозяева других гладиаторских Школ – деньги, как и люди, были напрямую связаны друг с другом, потому как являлись действительно «собственными»…

С этими-то субъектами Таран и вел переговоры, вот только все, согласно его утверждениям, «юлили и прыгали, будто кошка на раскаленной сковородке, которой сделали клизму скипидару…». Другими словами, на предложения Хэнка отвечали, однако весьма осторожно и сдержанно. Информации не хватало в катастрофической степени. Бой с парнями Клинка был не столько зрелищным, сколь скоротечным, – на следующий день и впрямь понадобилось много песка. И потому большая часть конкурентов Хэнка по «гладиаторскому ремеслу» с нарочитой любезностью расшаркивались друг перед другом, охотно уступая право первого хода коллегам… Никто не стремился лезть в волчье логово, предварительно не разведав обходных путей. (С предложениями, как гласила народная молва, будто бы обращались даже к Лысому Хью, – если вернее, к небезызвестным Хмырю и Шилу. Неразлучной парочке, разумеется, пришлось изображать хорошую мину при плохой игре, – ни один не желал повторения предыдущего опыта, когда оба чудом вырвались из волчьих когтей…) Но Тарана это испугать не могло.