Все они варились в Клоповнике с самого возведения Ульев. Общество негодяев: многократно описанное в литературе, но впервые воплощенное в реаль-ности. Порт Роял казался в сравнении с этой клоакой ясельной группой детского сада. Клоповник присосался к Гетто и пил из него кровь, сколько мог. Черная опухоль, зловещий паразит, рассадник заразы. И это, следует отметить, одни из самых безобидных эпитетов.

Все эти люди составляли один-единственный класс, – преступников, мерзавцев и злодеев. Тот, в свою очередь, делился на подгруппы. Разделение по материальному признаку было слишком банально, и, помимо того, такое понятие в Клоповнике не могло похвастаться четкими рамками. Материальные блага переходили здесь из руки в руки со сверхсветовой скоростью, нарушая все законы физики, и поэтому определить настоящих богачей Клоповника было далеко не просто.

Как бы там ни было, все они любили развлечения.

Наиболее утонченным зрелищем из этого широкого перечня, разумеется, были гладиаторские бои. Это явление, – специфическое даже в эпоху Древнего Рима, не говоря о «кремниевом веке», – возникло именно в Клоповнике отнюдь не случайно. Именно здесь, а не где-либо еще во всем Мегаполисе (за исключением, разумеется, верхних Ярусов Ульев, обитатели которых имели все возможности для воплощения ЛЮБЫХ своих фантазий), это явление обрело нынешний статус, – популярного, и более-менее доступного аттракциона, посетителю которого грозило всего пара опасностей: потерять деньги вследствие неудачного пари, и быть обрызганным кровью… Впрочем, второе встречалось многими с энтузиазмом.

Именно здесь, в Клоповнике, в избытке имелась та питательная среда, которая требовалась, чтобы домохозяйки спешили поглядеть, как мужчины станут резать друг друга на части. Присутствовали все необходимые ингредиенты: территориальный – замкнутость Клоповника на самом себе, наподобие локальной сети; политический – отсутствие неусыпного надзора со стороны властей; человеческий – присутствие предприимчивых и беспринципных субъектов, а также, безусловно, финансовый – наличие на руках у населения некоторого количества бумажных старомодных денег, подлежащих отъему и дальнейшему распределению… /точь-в-точь по Марксу./

Человеческие грехи и пороки всплывали на поверхности этого бурлящего варева, будто глушенная динамитом рыба. Потому-то гладиаторские бои появились здесь закономерно и вполне своевременно.

Аборигены торопились на представления, позабыв о делах и даже редкой возможности посмотреть голо-визор. В них просыпалась жестокость и природная жадность. Деньги, смешанные с отстраненным от зрителя насилием, рождали чудовищ прямо в умах. Катализатором, безусловно, выступала кровь, что лилась из перерезанных глоток и отсеченных конечностей. Местные жители стремились на ее запах, как акулы в морской бездне.

Все эти соображения пронеслись в голове Курта за какие-то мгновения. В это же время тонкое обоняние Волка улавливало малейшие нюансы тех «ароматов», что исходили от толпы безволосых. Нос вычленял информацию и преобразовывал ее в электрические импульсы, которые, в свою очередь, струились по нервным волокнам со скоростью света. Уже в сознании эта информация анализировалась и сопоставлялась.

Волк и сам не мог бы более-менее внятно описать этот процесс. В частности, нередко концентрация запахов была так сильна, что приобретала почти визуальное отображение. Вот как сейчас: от толпы, казалось, исходили мутновато-серые волны. К ним было невозможно приглядеться. Более всего они походили на смутные тени, что порой пляшут на периферии зрения. Но, стоит повернуть голову, как все прекращалось…

Страйкеру же не было нужды приглядываться. Он отлично ориентировался в этих образах – вот зловонное облако застарелого пота, вот кляксы дешевого лосьона, которым, казалось, полоскали горло около дюжины человек… вот разводы от запаха гари, которым кое-кто пропитался до самых костей (не так редко в Клоповнике жилье обогревали тем способом, что изобрели пещерные люди – в то время как монолитные колонны Ульев хранили на горизонте равнодушное молчание).

Все это заставляло Волка брезгливо морщиться.

Особо сильное зловоние, – свежего пота и крови, – струилось от группок, стоявших в сторонке. В каждой было не менее дюжины безволосых. Одну Курт узнал без труда – его спарринг-партнеры, гладиаторы Тарана. «Безрукавочники» стояли на страже, отрезая рабам все пути к бегству. Вторую группу Волк увидел впервые. Ее также образовали исключительно молодые, сильные парни. А еще у них было оружие, – боевые холодные побрякушки, – в то время как бойцы Тарана сжимали пустые кулаки. Их, как и Страйкера, держали на Подворье против воли (большинство угодили сюда в ходе «охотничьих компаний» Тарана, троих продали за долги, еще же двоих обменяли у другого рабовладельца, – непосредственно в Яме).

Напряженный, Курт не мог глядеть на что-либо дольше пары мгновений. Взгляд его вновь обратился на безликую, зловонную толпу. Обитатели Клоповника, все как один, также уставились на фигуру в балахоне. Немая сцена. Страйкер понимал, что его никак не смогут видеть через плотную ткань (военные сканеры были слишком дорогими игрушками, чтобы невзначай оказаться в данной толпе). Тем не менее, под балахоном все мохнатое тело съежилось, словно стремилось уйти из-под перекрестного обстрела.

Слышалось только дыхание. Поскольку всех присутствующих было никак не меньше сотни, вдохи и выдохи играли роль насыщенного акустического фона, своего рода океанской волны.

Курт поднял взгляд.

В центре двора, возвышаясь над частоколом голов, стоял купол Ямы. Сейчас, отблескивая на солнце, он был похож на скелетообразную раковину гигантского моллюска… Или на решетчатый остов потерпевшей крушение летающей тарелки.

На самой вершине стояла, уперев толстые руки в бока, кряжистая фигура. Солнце повисло у нее за спиной раскаленным огненным шаром; контуры всего силуэта обрисовались с точностью до волосяной поросли на руках. Таран умел произвести впечатление. Сложением он походил на бочонок, к которому кто-то прикрутил руки и ноги.

А еще Хэнк умел правильно выбрать момент.

Когда Волку начало казаться, что немая сцена слишком затянулась, безволосый величественно простер руку в его направлении – так, вероятно, правители древности указывали толпе своих грядущих преемников… Волк усилием воли подавил желание оглядеться.

– Вот тот, о котором я вам говорил, – прогремел Таран. – Темная лошадка, о которой многие из присутствующих сплетничают уже очень давно… Гладиатор, истинные возможности которого известны только мне. – Хэнк опустил руку и обвел толпу загадочным взглядом. – Я, Хэнк Таран, заявляю: этот боец может уложить на пол Ямы любого из вас… А в особенности, – рука Тарана вновь поднялась, но на сей раз обратилась в сторону группки вооруженных людей, из которых Курт не узнал ни одной физиономии. – …В особенности, любого гладиатора из Школы Джона Стивенсона по прозвищу Клинок. Я, Хэнк Таран, делаю ставку – один против четырех. Мой парень – против четырех бойцов Джона Стивенсона. Идет?..

Повисело молчание. Многие головы повернулись в том направлении, куда указывал палец Тарана, – аккурат в тот момент, когда оттуда грянул взрыв хохота. Парни, вооруженные разномастным холодным оружием, смеялись над «заявлением» Хэнка Тарана. Но смех тот был слишком натянутым и напряженным. Так смеются не для того, чтобы выразить веселье, а скорее для того, чтобы продемонстрировать собственные чувства к говорящему. Поэтому Таран ничего не сказал. Он знал цену собственных слов. Это поняли и все остальные, – из толпы также прозвучали несколько смешков, однако все они потонули в наступившем молчании.

Курт вновь поглядел в сторону незнакомцев.

Только сейчас он заметил несколько немаловажных деталей. У серой стены здания лежали двое, которым сейчас было явно не до веселья. Один баюкал правую руку, вывернутую в плече под неестественным углом. Другой лежал без движения – бок его был перевязан.

Как можно было предположить, предыдущие «пари» прошли для Школы Клинка отнюдь не безболезненно.