Общие интересы - что единая мать. Она добра и щедра тогда к тем, кто тянется к ней нелепыми губами, а не острыми зубами...
Государству необходимы и хорошо снаряженное войско, и дальновидная, сметливая дипломатия... Кто в Европе, в начале пятнадцатого века особенно, знал Россию? Та же самая Россия в конце того же века в той же самой Европе обрела славу страны-легенды, не сходила с уст королей, герцогов, князей... Авторитет ее поднялся столь высоко, что дочь византийского императора была отдана в жены русскому государю... Грозная Казань упала к ногам Москвы, склонившись до земли. Ливонские рыцари бежали из Московии, словно щенки, огретые дубиной.
Территория Московского княжества в пору Ивана Грозного занимала немногим более полумиллиона квадратных миль. А ныне? Западная граница империи уперлась в Балтийское море, северная - в Белое, южная - в Черное. Недалек час - и восточная пройдет по океану великому.
Неужто все это захвачено, добыто лишь силой оружия? Нет и еще раз — нет! Территория, захваченная силой, дошла только до Урала. Большинство же земель добыто хитростью и дипломатическими увертками. Вон их сколько и сколько еще будет принадлежать Российской империи!
...Неудивительно, что дальновидность и разум обнаружила и проявила Россия. Но откуда они взялись у хана, вожака этих степняков, которые носятся в поисках корма для скота по необъятным их землям, где гибнут от жажды и стужи и птица и зверь?..
Тевкелев вспомнил свой наивный ответ царю Петру: народ-де этот глупый и дикий, единственное богатство для него — скот, а единственная цель — наесться досыта. Вспомнил и густо покраснел.
Зачем тогда дикий и неразумный народ гоняет своих послов за тридевять земель? Народ этот, оказывается, уже давно переступил барьеры веры, языка, предрассудков. И он, Тевкелев, едет сюда не первым послом. Здесь, в этой степи, трескались губы и пеклись на солнце мозги многих российских послов.
Три века находившиеся под Золотой ордой русские люди считали, что все племена на восток от Руси — один народ, татары. Овладев Казанью и Астраханью, они узнали, что народов и племен там множество. И о казахах они услышали впервые в ту пору. Побывавшие в ногайских улусах русские послы утверждали, что есть там сильный народ - казахи — и покоряли они ташкентцев и калмыков, а теперь воюют против северного своего соседа — Сибирского ханства.
Сибирское ханство стало тем местом, той точкой на земле, где впервые сошлись интересы русских и казахов.
Казахам нужен был союзник, который постоянно угрожал бы хану Сибирского ханства Кучуму с тыла: Кучум не прочь был поиграть копьем перед казахами. Русский же царь имел свои цели - обеспечивать безопасность в азиатских землях своим караванам, развивать там торговлю и к тому же обзавестись союзником против Сибирского ханства, не дававшего покоя русским границам. По совету братьев Строгановых Иван Грозный поручил Третьяку Чубукову договориться с казахским ханом Ак-назаром о союзе против хана Кучума. Это и было началом дипломатических отношений между царским русским дворцом и ханской казахской ордой.
После покорения Сибири Россией караваны от русских базаров до казахских и от казахских базаров до русских шли не останавливаясь. Однако связь между царским дворцом и ханской ордой прекратилась, будто кто-то ножом ее перерезал. Причин тому было множество.
Россию надолго поглотила смута, разразилась война с Польшей и Турцией. Русские государи были вынуждены надолго отложить все планы и начинания, касавшиеся народов и стран по ту сторону Яика.
Казахам тоже не улыбалась удача. Самый сильный и жестокий враг — джунгары, лишившие казахов покоя, — появился на востоке. Однако те же джунгары вынудили казахов вновь отыскать заросшие было тропы между русской столицей и ставками казахских ханов.
Тевкелев не раз выполнял поручения Коллегии иностранных дел, так или иначе связанные с джунгарами... По велению Петра Великого он месяцами живал в орде калмыцкого хана Аюке, расположенной на берегу Едиля. Там он и выучился калмыцкому языку, узнал этот народ, его характер, привычки и особенности. Алексея Ивановича всегда удивляла скрытность калмыков. Ни перед кем не раскрывали они свои души и свои замыслы, крепко держали язык за зубами. Бывалый, повидавший виды союзник Петра хан Аюке, вместе с русскими воевавший против шведов, забывший кумыс ради французского шампанского, ни разу, даже наедине с Тевкелевым, не сболтнул лишнего слова. Если он задавал хану вопрос, который был тому не по душе, Аюке не хмурился, не суровел, как другие. Прищуривался лишь и хохотал, обнажая полный рот зубов.
Тевкелев часто засматривался на лоб хана — широкий, гладкий и неподвижный, словно панцирь черепахи. Серая калмыцкая степь в ее непроницаемой неподвижности напоминала ему лоб хана. И он думал тогда: «Степь у них такая же, как они сами».
Еще тогда Алексей Иванович изумился и чуть устрашился молчаливой угрюмости степи. Лежит недвижимо как мертвая...
Когда же в Петербурге Тевкелев стал вчитываться в летописи, в документы и книги, вдумываться в обрывки сведений о прошлом степи, он поразился тому, как запутанны и невероятно сложны события, пережитые этой «мертвой», неподвижной степью.
Если верить историкам, а также свидетелям тех событий, то в степи этой случались спокойные дни, недели, а то и месяцы. Но спокойного года не бывало, не выпадало никогда...
Может быть, потому ему чудилось теперь, в многодневной и многотрудной его дороге, что на мглистом степном горизонте появляется, ощетинивается копьями несметное войско... Мираж, понимал он, исчезнет вместе с полуденным зноем.
Однако не всегда это было миражом. Не единожды появлялись на горизонте несметные войска, ощетинившиеся копьями. Но и они потом исчезали как миражи... Кто только не объявлялся здесь нежданно-негаданно, неся из-за этого мглистого туманного горизонта смерть и кровь? Кто потом в бегстве не исчезал, не растворялся в нем? Сквозь синее это марево прошли и сгинули, как лавины, гунны, саки, турки, монголы. Лавины эти надвигались и таяли, будто превращаясь в затейливое, таинственное марево, исчезавшее бесследно, когда приходил тому час. Оставалась о них лишь память людская, память недобрая, цепкая, страшная. Вечная.
Великие просторы! Здесь не единожды сталкивались лбами запад и восток, яростные захватчики и отчаянные защитники, великие и малые. Сталкивались, расшибали лбы, ломали хребты и оставались здесь навечно, истлевали... Голое это пространство — что гигантская сцена, на которой многие баловни истории прозвенели щитом, пролязгали мечом, просвистели стрелами, протопали копытами. Сцена эта слышала крики и стоны умиравших, последние хрипы сраженных в битвах, яростный скрежет зубов безжалостных убийц...
Неоглядная эта ширь, где отдается малейший звук, привыкла дрожать от страха, когда издали доносился цокот копыт. Сколько раз была она залита кровью, сколько раз омыта слезами!
Нелегко найти в этом мире другое такое же ненасытное место, как эта степь, жадная до крови людской, до человеческих черепов под каждым кустом, до костей человеческих под каждым стеблем полыни!
Неспроста горизонты ее и зимой и летом окаймлены мглистым маревом, в котором степь - как в плену. Грозит, давит, внушает ужас это марево... В полдень оно вызывает в воображении алчного врага, зарившегося на этот край, когда был он сильным и непобедимым. Вечером же, казалось, враг бежит, как испуганное стадо антилоп, — летит, уносит ноги, спасает жизнь.
Можно подумать, размышлял Тевкелев, что сама история позаботилась о том, чтобы какая-то волшебная сила навеки запечатлела в этом зыбком воздухе картины драматических событий и лет, которые происходили и умирали здесь. Запечатлела замысловатым и таинственным образом, чтобы воскресали они каждый день и каждый день исчезали, чтобы вновь и вновь воскреснуть. Чтобы внушить людям: в этом мире нет ничего вечного и постоянного, кроме бренности... А мглистое марево, застывшее на горизонте, колыхается вдали, манит, зовет, хочет, чтобы ты распознал его тайны и открыл ему свое, заветное...
