Несмотря на все их странности, им очень везет на женщин. Полногрудые, белоногие, лунобровые их красавицы достойны любого хана! Так и плывут с коромыслами на плече за водой на речку! Словно гусыни, вышагивают впереди своего выводка! Груди колышутся, белые икры манят, головы величественно подняты, а шеи — лебединые! Как тут не поразиться казахам, как не позавидовать русским бородачам?
Казахи, кроме того, что отсчитывают отцам своих невест калым - не меньше сорока коней, три раза по девять голов всякой иной живности, - опустошают карманы и корджуны на подарки женщинам и детям, тридцать дней справляют той, сорок дней уходит на игрища! А вдобавок ко всему и не знают толком свою будущую жену! Иной раз только и успеют до свадьбы двумя-тремя словами перемолвиться! А тела своей суженой, скрытого под тряпками, за всю жизнь почти ни разу не увидят!.. Ни разу!
Белолицые, игривые русские молодки, не только обнажают всю прелесть своего тела, даже случается, и на мужей бородатых своих прикрикнут! И те - ничего, терпят, не возражают! Каждый может свалить ударом кулака верблюда, здоровяки, налитые мужской силой, а, что удивительно, всю жизнь привязаны к подолу одной жены! Или они, жены, такие у них сладкие! Или и вправду в каждой стране свой закон? Но одна жена — это уже явная несуразица...
Забавные истории приключались из-за того, что казахи не были знакомы с русскими обычаями и нравами. Одна история заставила до колик хохотать всю степь.
История о том, как некий Кумарбай, один из степных беспечных богачей, по наивности лишился прохладных джайляу, куда еще его предки сгоняли в знойные летние дни свои табуны и отары.
Возвращаясь однажды с базара, тот самый злосчастный Кумарбай попал на свадьбу в русском поселении. Вместо байги, поскольку скакунов у русских нет, бородачи начали бегать наперегонки! Задрали штанины выше колен и бежать, кто быстрее! А жены и дети стоят, кричат что-то, руками машут, подбадривают, видно. Наблюдая эту картину, Кумарбай и его свита животы надорвали от смеха.
Все лето бай скучал, не имел других развлечений, кроме как вдоволь полакомиться мясом молодого барашка, понаблюдать за дракой баранов и стравить мальчишек, чтобы они устроили друг с другом потасовку. Он решил развеять скуку, самому развлечься и сородичей позабавить и пригласил в гости бородачей. Те прикатили в аул Кумарбая на телегах, дымя самокрутками.
Около белой юрты хозяина их с почетом, подобающим ханским отпрыскам, встретили сыновья Кумарбая. Зарезали жеребенка, принесли тугие бурдюки с кумысом, угостили гостей на славу. Дали им слегка отлежаться, остыть и лишь после этого вручили куруки, подвели к коновязи, чтобы бородачи погонялись за жеребятами, размялись после обильной еды. Бай попросил гостей показать аулчанам, как они бегают наперегонки.
Русские согласились, сняли рубахи, закатали штаны. Их повели на широкую равнину, за ними увязался весь аул - от мала до велика.
У зеленого пышного луга все остановились. Гости и говорят баю:
- У нас есть условие... Мы не просим у вас ни скота, ни людей. Договорились так: сначала побежит один из нас. Туда, где он упадет от усталости, вы отвезете на коне второго... С того места, где упадет второй, побежит третий... Сколько мы пробежим втроем, столько земли вы нам отдадите. Такое у нас условие!
- Ну что ж, я согласен! Пусть будет по-вашему! Охотно согласился Кумарбай, а про себя подумал: «Вот чудаки, отар и табунов моих не просят, просят лишь землю! Сколько они смогут пробежать...»
Гости одолели пространство с бег жеребенка и забили там железный кол с цепью. Накарябали что-то на клочке бумаги и приложили к нему палец Кумарбая. С тем и отбыли.
Как-то бай заскучал опять и послал к своим новым знакомым сына: пусть, мол, приедут еще двое-трое, развлекут нас!
Бородачи не заставили долго себя упрашивать, наведались в аул и к прежней земле добавили участок с бег жеребенка. Так им досталась зеленая равнина между аулом бая и русским поселением.
Любитель развлечений Кумарбай перекочевал на другое место. Потом перекочевал еще и еще раз: быстроногие гости бегали как ветер, без устали, а бай очень рад был бесплатному удовольствию.
Подошла осень. Насмеявшись всласть, Кумарбай откочевал в Каракумы на свое зимовье. Детишки из его аула забыли свои прежние игры, забросили белые кости и палки, на которых раньше скакали как на лошадках.
Увлеклись новой игрой: стали бегать наперегонки, задрав штаны и виляя задами. Взрослые аулчане больше всего любили вспоминать, как гостили у них русские, как здорово их развлекли.
Наступило лето. Кумарбай отправился на свои сочные джайляу, где табуны и отары пасли еще его предки. И что же он увидел? Луга распаханы вдоль и поперек. Его знакомые бегуны чуть не приставляют дула ружей к его груди: а ну, мол, поворачивай назад, не топчи наши посевы!
Кумарбай хотел огреть наглецов пятихвостой камчой, да устрашился нацеленных на него ружей: сам он сроду не держал в руках ружья. Решил убраться от греха подальше! Обматерил бородачей, которые оставили его с носом. Вдвойне обматерил себя за то, что дал провести себя вокруг пальца, за дурость свою! Повернул назад, летовал у своих сватов - кипчаков.
Вот какая цена бестолковому любопытству! Вот какая цена бездумным развлечениям!
А русским, какое дело до степных зевак. Их становилось все больше и больше, и откуда они только брались? Поначалу они были смирнее овцы. Но шло время, и русские стали выкидывать разные штучки... Вспахали землю, развели какие-то грядки и чуть что, стали хвататься за ружья и кричать: «Не топчите наши посевы, не трогайте наши грядки». Камчи казахской не боялись, кривые сабли с поясов не снимали, а страшные ружья были всегда при них - за плечами.
Стало казахам не до смеха. Перестали потешаться, наблюдали издали и чесали в затылках: «Надо же, копошатся как муравьи, так их, растак!..» Поняли наконец, что и на божью землю есть, оказывается, спрос!
Начали хорохориться, задирать русские поселения у водопоев и бродов. Уничтожали посевы, выпускали в реки рыбу, пойманную бородачами, - так хохотали, что чуть шапки на землю не падали. Потом степняки разохотились и при случае ловили русских, брали в плен и продавали как рабов на базарах Хивы, Бухары и Самарканда. Заступиться за русских было некому - уж больно далеко находились их войска. Это не казахи, джунгары или башкиры: угонишь у них сегодня паршивую овцу - завтра лишишься целого табуна!
Попробовав что-нибудь разок, казах так просто не угомонится!
Нашлись задиры, которые не давали русским даже избы возводить, - налетали, все разносили в пух и прах. Или того хуже: совершали набеги на русские поселения, которые давно и прочно стояли на границе.
Как тут не разойтись, не разгуляться, когда русских этих защитить некому! Нет у них ни родов, ни племен, ни жузов, ни улусов! Русские от них, казахов, впервые узнали, что это такое. Спросишь их о родичах - оказывается: если и есть таковые, то находятся они за тридевять земель, куда ни то что за месяц, за годы не доберешься. Русским, которые обосновались в казахских степях, похоже, вообще дела нет до тех русских, что живут в Петербурге! Иной раз такое сказанут о своем царе, такое словцо отпустят, прямо как о дурной жене своего ровесника! Аж страшно! Хватались казахи за ворот и шептали: «О аллах, прости их, грешных! И меня прости за то, что я такое слушал!..»
Когда казахи сообразили, что никто к ним не заявится, не потребует за обиженных своих сородичей кун, никто не отомстит, они стали обменивать на базарах этих чудных, безродных русских на материю в пять-шесть обхватов или пару мешков зерна.
Однако казахи просчитались. Оказалось, что за проданных в рабство русских и за порушенные их села есть кому спросить - и спросить строго...
В этом убедились и Тауке, и его подданные... Тауке постоянно опасался, что набеги на русских не приведут к добру. К тому же могут вызвать смуту между своими, ведь не напрасно говорят: обнаглевший корсак готов рыть землю ушами.
