Неспроста подвалило мне счастье! Неспроста во главе кочевья Младшего жуза Тауке и его соратники поставили именно меня, сына младшей жены Абдуллы, хотя у отца есть сыновья и от старшей жены и вообще в степи хватает отпрысков Жадика. Учли неравнодушие ко мне простого люда. Самым правильным будет, - решал для себя Абулхаир, - делать добро, заботиться в первую очередь о благодарной черни. Она – что сухая, твердая почва у подножья гор: чуть окропишь ее – тотчас насыщается. Не то что именитые родственники, которых томит неимоверная жажда власти, но которые подобны пескам Каракумов – сколько ни поливай их, никогда не насытятся.

С той поры как казахи стали зваться казахами, имеющий копье редко кланялся имеющему скот. Имеющий же скот редко не кланялся имеющему копье. Теперь пришло время, когда все и каждый обзавелись и копьем, и скотом. Защищая свое богатство – свои табуны и отары – казах защитит и свою страну. Народ, который готов пожертвовать жизнью за скот, который готов пойти к врагу в полон из-за скота, народ этот готов и напасть на врага, и крушить его из-за скота… Поэтому первая заповедь для меня – угождать тем, кто имеет и скот, и копье, то есть народу. Тогда я смогу разбить нынешнего врага и сорвать недобрые замыслы своих соперников.

Единственный путь закрепиться у власти, расширить и углубить влияние казахов – это показать, на что я способен в борьбе с джунгарами, в стычках с ними. Однако как это осуществить?» Отправиться к хану Тауке с предложением пойти войной на врага, он, Абулхаир, не мог: рано, неудобно ему вылезать, едва обретя власть. Сделать такое предложение мог лишь старший правитель, находившийся у власти не первый год, либо наиболее влиятельный из простолюдинов.

Как бы ни было, должен он убедить всех в том, что перед кочевниками всегда были две дороги, два пути. Один – защищать землю, другой – защищать народ. Защищать землю – означает биться до последней капли крови. Пока не разобьешь наголову врага, пока не изгонишь его из родной страны… До последней капли крови… Защищать народ - означает оставить земли напористому, алчному врагу, навьючить верблюдов домашним скарбом, чадами и домочадцами, забрать скот и отправиться восвояси, найти пустующие земли, обосноваться на них, или… или же отнять все у более слабого и беззащитного.

«Затевать ныне войну с джунгарами было бы безумием, ибо были они сильны, очень сильны. Если даже предположить невозможное, а именно – что мы победим джунгар, то окажемся лицом к лицу с маньчжурами, а их что муравьев. Их просто так не одолеешь…

Стало быть, выход у нас один: не дать погибнуть народу, спасти его любой ценой. Защитить народ.

Необходимо прежде всего обрести хладнокровие, унять ярость, вспомнить заветы предков. Недаром они учили: повинную голову меч не сечет! И еще они учили: враг, к которому ты привык, удобен для мести…

Как умнее всего вести себя, чтобы избегать ненужных, бесполезных потерь? Может быть, тихо и покорно встречать джунгар, попытаться умилостивить их? Зачем нам напрасные, бессмысленные жертвы?

Если непокорная наша душа не в силах смириться с этим, может, нам лучше уйти из этого богом проклятого края, перебраться к северным склонам горы Кап? Там в далеком прошлом не раз обретались наши предки. Вражеские полчища вряд ли доберутся туда, а если и доберутся, то не скоро!»

Однако размышлять, рассуждать с самим собой, строить планы Абулхаиру было куда легче, чем унять свои страсти и чувства. Его мучили сомнение, ущемленная гордость, его одолевали жажда мести, потребность действовать немедленно, сражаться – пусть даже погибнуть, но не дать врагу глумиться над ними! «Неужели мы сломались под бременем бед и напастей? Стали трусливыми как зайцы?» – вопрошал он себя с отчаянием… Однако бед и напастей было действительно столько, что ему, нояну Младшего жуза, следовало учитывать их, осмысливать, а не поддаваться чувствам.

На западе, за спиной у казахов, ощерились жерлами пушки белого царя. На севере башкиры топтали высокие травы, мутили чистые реки, некогда принадлежавшие казахам. На юге находились Хива и Бухара. Тамошние правители, случалось, не пускали степняков на свои базары, чинили им всяческие препятствия. С востока постоянно исходила угроза от джунгар.

Казахи, зажатые со всех сторон в кольцо, не успевали отмахиваться от своих многочисленных обидчиков.

«Что делать, как быть? Обращаться к кому-то за помощью бесполезно: от тебя отмахнутся, как от надоедливой мухи: «Катись-ка отсюда, кочевник, и без тебя голова от забот пухнет!» А попробуй вернуться – опять мы виноваты окажемся, и понесется со всех сторон: «Ах ты, степной разбойник, мотаешься что приблудный пес! А кто мой караван ограбил, кто потравил мои посевы, угнал моих джигитов, обесчестил наших красавиц?»

Сами же, оскорбив нас несправедливыми наветами, могут на другой день избить, ограбить, вытоптать пастбища, угнать скот… Всадники из казахских аулов стерли в кровь задницы, пытаясь отбить у врагов длиннокосых своих красавиц и длинногривых своих коней!»

После долгих размышлений Абулхаир пришел к выводу: гоняться за противниками, которые ткнут тебя копьем в бок и удирают стремглав, нет смысла: все равно не догонишь, не поймаешь, а догонишь – не отомстишь. Да еще посмешищем будешь! Лучше изловчиться и поймать одного врага, но такого, который причинил больше всего обид. Тогда уж дерись до победного конца, хоть дух из тебя вон! Не отпускай, пока не схватишь его за горло!

Только тогда и остальные враги будут держаться от тебя подальше!

Но надо ждать! Опять ждать!

Молодой султан недоумевал, как такую простую, понятную, кажется, даже ребенку истину не могут уразуметь аксакалы, степные «мудрецы»? Они только и делают, что сокрушаются о разобщенности казахских племен: «Ойбай, разве мы сможем одолеть врага, когда один тянет в воду, а другой тянет в гору! Сначала надо добиться единства народа, а там видно будет, после решим, что делать, как быть!..»

Но объединить народ надо делом, а не причитаниями… им и невдомек, что пришло время найти среди казахов одного достойного мужа, который сумел бы объединить казахов, повел бы их на большое дело. Если будет вождь, если будет высокая цель, тогда народ пойдет за храбрым, достойным мужем.

«Люди у нас, правда, тож непростые, попробуй тут разберись! Всему миру готовы до хрипоты расписывать чей-то хороший поступок, рассказывать о нем как о легенде, как о богатырском подвиге. Может быть, так они удовлетворяют свою мечту о мужах, способных вершить великие дела? Но тогда почему народ порой не замечает действительно, высокой?

Трудно представить, чтобы такой быстрый на подъем народ, готовый помчаться чуть ли не за вихрем, не последовал бы за достойным человеком. Если он, конечно, появится среди казахов. И если, конечно, он сможет удивить, поразить своих соплеменников хоть чем-нибудь, ну хотя бы своим обжорством. Если кому-нибудь удастся удивить казахов и этим взбудоражить их – он может вести их хоть на край света! Многие известные в степи люди когда-то добились легкой славы какими-то необычными поступками. Удивили, не совершив ничего достойного, и ходили всю жизнь выпятив грудь, цедили слова сквозь зубы, будто они самого аллаха за бороду ухватили…»

Абулхаир считал все это несерьезным, и несуразным, и наивным. Такой путь завоевания славы и авторитета был не о нем. Уж если выпадет ему доля вести народ за собой, то он поведет его к большой достойной цели. Например, к единству между собой и к битве с врагами. Да только мечты эти бесплодны: не уступят ему дорогу надменные потомки Жадика! Ибо они рождены для трона – так думают не только они сами и их приспешники. Немало найдется в степи сторонников того, чтобы над казахами был правитель благородных кровей!.. Таким же, как Абулхаир, не остается ничего другого, как слушаться и повиноваться им.

«Хотя… хотя времена изменились, - вспыхивала в сердце Абулхаира надежда. – Что если и мне суждена другая судьба? Ведь уступили, вынуждены были уступить мне дорогу, пропустили меня вперед! Всего за два поступка, замеченных людьми! Ведь мне, а не другому отдали бии повод целого войска! Кто знает, может, придет день когда…»