Был Великий Пост. Благовещение уже прошло, а Пасха еще не наступила. Весеннее утро 1094 года выдалось в Шампани сырым и холодным. С затянутого облаками неба время от времени накрапывал мелкий дождь. Резкий северный ветер налетал порывами и трепал зеленый плащ всадника. После долгой зимы земля уже оттаяла, снег сошел, и высокая пегая лошадь шла неровно, то и дело проваливаясь копытами в наполненные жидкой грязью рытвины старой дороги.

Всадник ехал медленно. За ним на привязи плелась усталая запасная лошадка такой же масти, как и первая, с притороченным к седлу большим продолговатым щитом, длинным копьем и еще какой-то поклажей.

Сразу было видно, что всадник – человек военный и в пути давно. Он ехал один. Кроме запасной лошади, никто не сопровождал его. И это обстоятельство само по себе наводило на мысль, что человек этот бесстрашного нрава и, должно быть, умелый боец, раз он пустился один в дальний путь в такое неспокойное время, когда грабежи на дорогах стали обычным делом, а любой куст мог таить засаду.

Всадник отнюдь не выглядел могучим великаном, он не казался слишком широким в плечах, да и роста был, скорее, среднего, но, по-видимому, отличался завидной выносливостью и неприхотливостью. Черненый металл кольчуги, шлем и длинный меч в ножнах, похоже, нисколько не тяготили его.

На первый взгляд костюм всадника, его оружие и лошадиная упряжь были весьма просты и не слишком дороги. Ни один предмет снаряжения не блистал ни серебром, ни золотом, ни самоцветами, и люди, не искушенные в военном деле, крестьянин, ремесленник или монах, запросто могли принять этого всадника за простого дружинника. Но внимательные глаза сразу заметили бы на латных сапогах воина рыцарские шпоры, забрызганные дорожной грязью и оттого не блещущие желтым металлом, а на талии, под распахнутым плащом, поверх кольчуги – потертый широкий пояс, обтрепанный и полинялый, но с сохранившейся еще местами узорчатой вышивкой из золотых нитей. Для человека сведущего эти два знака неопровержимо свидетельствовали, что проезжий не только благородного происхождения, а посвящен в рыцарство. Просто этот рыцарь был скорее беден, нежели богат.

По обеим сторонам раскисшей дороги простирались, упираясь у горизонта в темные полосы леса, пустые, брошенные поля, заросшие уже кое-где кустарником. Усталый и промокший всадник вспомнил, как когда-то, еще и не так давно, здесь, в этих плодородных угодьях Шампани, золотились хлебные колосья и зрели тяжелые гроздья винограда. Сердце его сжалось от нахлынувшей тоски по прежним временам, по временам детства и юности, а на душе у него сделалось мрачно и тягостно.

Несколько лет назад вдоль этой дороги был цветущий край, работали люди, двигались в обе стороны много пеших и конных. Теперь же и дорога, и местность вокруг нее опустели. На пути, ведущем в родной замок, он не встретил ни повозок, ни верховых. Деревеньки с ветхими домишками, разбросанные вдоль этой дороги, были сильно запущены и почти безлюдны. Везде: в сыром воздухе, в безрадостном пейзаже, в хмурых лицах немногих, бредущих по грязной дороге, крестьян чувствовалось какое-то уныние, и, несмотря на то, что отсутствовал всадник всего неполных семь лет, ему казалось, что прошла целая вечность: настолько разительны были перемены в родном краю. Последние несколько лет во Франции выдались неурожайными, к тому же, ужасная коса чумы прошлась по стране. Эти страшные «тощие годы» довели крестьян до лютого голода, а держателей феодов до существования почти нищенского.

Хмурое утро уже начало переходить в тусклый пасмурный день, когда всадник, наконец, увидел впереди единственную башню замка Пейн. В небольшом селеньице, расположенном чуть в стороне от дороги, ведущей к замку, казалось, не было никого. До едущего не доносилось никаких звуков, свидетельствующих о близости человеческого жилья. Не слышал он ни голосов людей, ни мычания скотины, ни лая собак. На месте, где раньше стояла харчевня с маленьким постоялым двором, оказалось пепелище, да и от старой винодельни остались только несколько обгорелых бревен. Создавалось впечатление, что жители давно покинули свою деревеньку.

Вдруг, чуть впереди, из-за ветхой скособочившейся хозяйственной постройки показалась какая-то старая женщина в серых шерстяных лохмотьях. Уныло сгорбив спину, молча шла она под дождем по направлению к обветшалым домам. Всадник догнал ее и окликнул:

– Мамаша, что случилось, почему у вас тут такая разруха?

Старуха обернулась, остановилась в замешательстве и внимательно посмотрела на всадника, неожиданно появившегося перед ней. В одетом по-военному темноволосом молодом человеке с небольшой бородкой, восседающем на высокой пегой кобыле, она с трудом узнала сына покойного хозяина поместья Пейн, – Гуго, – много лет назад уехавшего из дома по воле отца, отправившего единственного наследника на службу к своему сюзерену.

– Простите, монсеньер, что я, старая, сразу с вами не поздоровалась. Я помню вас ребенком, а теперь вы так возмужали, что трудно и узнать. – Пожилая женщина еще раз смерила де Пейна взглядом, быстро скользнув выцветшими от возраста, но все еще очень внимательными голубыми глазами от простого стального шлема, прикрывающего голову воина, до его забрызганных грязью латных сапог с золотыми рыцарскими шпорами, и продолжила:

– После вашего отъезда Господь обрушил на нас много несчастий. Из-за неурожайных лет мы здесь все время голодали. Сначала умер ваш батюшка. Потом, два года назад, пришел страшный мор. Многих мы схоронили после него. И ваша матушка тоже скончалась. А в прошлом году появились разбойники. Они взяли замок, перебили дворовых людей ваших родителей, из тех, кто после смерти хозяев еще оставался здесь, разрушили Пейн и разграбили всю округу, забрали весь скудный урожай, сожгли окрестные виноградники, а нас, бедных крестьян, обложили тяжелой данью. Много семей умерло. Некоторые погибли от голода, другие – от болезней, третьи – от холодной зимы, а кто-то – от рук разбойников.

Только теперь Гуго обратил внимание, что и с замком что-то не так. Вглядевшись, сквозь пелену дождя он заметил, что бревна частокола на невысоком холмике почернели после пожара, а наверху, вместо кровли родительского дома торчали обугленные остовы стропил. И только потемневший от копоти, но не тронутый пламенем каменный донжон[6] по-прежнему гордо возвышался над пепелищем.

Сердце Гуго сжалось от горя. Хотя он и был уже извещен, – полгода назад в Испании ему передал горестную весть один из французских рыцарей, славный молодой человек, прибывший из родных краев на службу в Арагон. Рыцарь рассказал, что родители де Пейна умерли, и замок теперь совсем заброшен. Это известие и было причиной, по которой Гуго де Пейн оставил службу арагонскому королю и пустился в долгий и опасный путь домой. Разные мысли о родном поместье приходили в голову де Пейну по дороге, но все равно Гуго не ожидал увидеть такую разруху в конце пути.

– Сколько человек осталось в деревне? – Спросил он женщину.

– Остались всего пять дворов из двадцати: мы с Аделией, семейство Норгов, шесть человек из рода Готье, трое Крайонов и старый Лустиньян.

– А сколько людей у Норгов? – Задал вопрос Гуго, вспомнив, что старый Норг – деревенский кузнец, к тому же здешний староста, и семья у него самая большая в Пейне.

– Их в доме всего четверо теперь, – ответила женщина, – старик пережил почти всех своих детей. Сейчас с ним только младший сын Эндрю и дочка Стефания. Остальных Господь забрал и жену старика тоже. Еще у них живет прислуга – пришлая девка Аглая.

– А есть ли припасы?

– Прошлым летом собрали небольшой урожай овощей, а зерна – совсем немного. Да еще гусей разводим. Этим и питались всю зиму, питаемся и сейчас. Больше ничего у нас нет.

Дождь неожиданно кончился, и небо чуть прояснилось, сквозь серые клочья облаков блеснуло солнце, осветив местность яркими золотыми лучами. И при этом весеннем освещении Гуго де Пейну вдруг что-то показалось знакомым в облике оборванной крестьянки, стоящей перед ним. Рыцарь проворно соскочил с лошади и внимательно посмотрел на пожилую женщину в грязных лохмотьях. Он узнал ее. В прежние времена Симона служила экономкой у его матушки. Но, подумать только, что делают с людьми нужда и время! А ведь, кажется, не так давно она была опрятной моложавой женщиной, бодрой и всегда при деле, помогала матери Гуго вести хозяйство…