Гуго де Пейн знал, что Симона происходила не из этих краев. Родилась она в Англии. Не казалась Симона и обычной крестьянкой, потому что умела читать и писать, а черты ее лица были тонкими и правильными. По замку ходили слухи, что она – дочь какого-то саксонского эрла[7], всю семью которого вырезали враги. Но отец, как только слышал подобные разговоры, сразу весь делался красным и кричал «молчать!» так громко, что, казалось, все стены замка дрожали. В разговорах слуг маленький Гуго слышал, будто бы отец привез эту женщину в Пейн в качестве военной добычи и сначала использовал ее как наложницу, а потом, когда ее красота угасла, назначил прислугой в замок. Правда ли это, или нет, Гуго не знал до сих пор. Хотя в пользу первого косвенно свидетельствовало некоторое сходство ее единственной дочери Аделии с покойным родителем Гуго де Пейна. Сама Симона никогда ни на что не жаловалась и не говорила с Гуго о своем положении, а если он изредка и спрашивал, всегда уклончиво отвечала, что судьбы человеческие в руках Господних.

Когда Гуго был совсем еще маленьким, Симону назначили ему нянькой, и она часто рассказывала малышу об Англии, о стране за морем, о большом, гораздо больше Пейна, замке в котором она когда-то жила. Еще на всю жизнь Гуго запомнил ее удивительные сказки о короле Артуре, о волшебнике Мерлине и благородных рыцарях Круглого стола.

– Боже! Симона, как я рад тебя снова видеть! Как же я сразу тебя не узнал! – Воскликнул молодой человек и заключил пожилую женщину в объятия.

– Я сильно постарела, Гуго. – Тихо произнесла крестьянка.

– Ну что ты! Просто прошло столько лет! И бедный наш Пейн окончательно пришел в упадок, но я постараюсь что-нибудь предпринять. А сейчас я назначаю тебя, Симона, своей экономкой. Вот тебе деньги. – Гуго отвязал от пояса и передал ей небольшой мешочек с серебряными монетами. – Завтра же пошли сына кузнеца в город за припасами. И купи себе и Аделии новое платье. А теперь скажи старине Норгу, что я вернулся, пусть он придет и позаботится о моих лошадках. Я буду в замке. Надеюсь, там меня не поджидают разбойники?

– Нет, сударь, замок сейчас совсем пуст. Можете ехать спокойно. Хоть иногда разбойники и останавливаются в башне, но долго находиться здесь они не рискуют. Люди графа Шампанского давно уже разыскивают их, а до столицы графства, сами знаете, отсюда недалеко. Говорят, что разбойники прячутся в непроходимых чащах Восточного бора, где их найти почти невозможно.

– А разве в замке нет стражи? Неужели новый граф Шампанский так плохо охраняет свои земли?

– После кончины вашей матушки в башне несколько месяцев жили трое солдат и прево[8], но их зарезали совсем недавно, перед Рождеством, а новых граф еще не прислал. Поэтому башня сейчас пуста.

– А ты, случайно, не знаешь, кто они, эти дерзкие разбойники?

– Говорят, их вожак младший сын барона де Бовуар. Говорят, братья не ладили, а когда умер их отец, старший брат не дал младшему ни крохи от наследства и прогнал вон из своего замка. Молодец остался без средств, а времена сейчас тяжелые. Вот он и взялся за мщение брату и разбой.

– Ну уж, Симона, не думаю я, что бедность для молодого рыцаря может послужить поводом к разбою. Честный рыцарь, даже будучи бедным, всегда имеет возможность поступить на военную службу или стать священником, или, скажем, сделаться странствующим рыцарем или трубадуром. Да мало ли путей открыто перед отпрыском такого знатного рода, как семейство Бовуар? Нет, скорее всего, этот баронский сынок просто самый обычный негодяй.

– Наверное, так оно и есть, монсеньер. Сейчас я велю Аделии убрать верхнюю комнату в башне, больше, боюсь, вам негде будет разместиться.

– Отлично, Симона. В башне я и остановлюсь. Но не называй меня монсеньером. Какой уж из меня монсеньер. – С деланной улыбкой сказал Гуго де Пейн пожилой женщине, хотя на душе у него, после рассказа Симоны о разбойниках, исчезли все остатки спокойствия. Как любой человек хорошо знакомый с военным делом, он вполне сознавал всю опасность внезапного появления превосходящих сил неприятеля. Но, будучи рыцарем, считал недостойным этого звания как-либо выказывать внешне свой страх.

– Не забывай, что ты теперь моя экономка! – Бросил напоследок де Пейн Симоне, привычным легким движением запрыгнул в седло и поскакал к замку.

– Не беспокойтесь, сударь. Все ваши повеления я исполню! – Прокричала Симона вслед всаднику и улыбнулась беззубым ртом. Было заметно, что пожилая женщина очень рада приезду нового молодого хозяина поместья и весьма довольна своим назначением.

Маленький замок Пейн являлся одним из тех многочисленных опорных пунктов, которые в одиннадцатом веке во множестве возводились власть имущими Западной Европы для поддержания порядка. В ту пору большинство подобных сооружений строились по старинке на земляной насыпи и огораживались деревянным частоколом с рвом перед ним, да и сами башни таких укреплений часто еще оставались деревянными. Поэтому отец Гуго де Пейна очень гордился своими каменными постройками: пусть и не слишком толстой, но достаточно высокой и массивной аркой ворот с караульной площадкой наверху, единственной башней замка и новыми палатами, возведенными из гладко обтесанных известковых глыб, взятых с развалин какой-то древней римской постройки. А еще отец мечтал построить вокруг замка каменную стену вместо старой деревянной, но так и не построил.

Теперь же взору де Пейна-младшего предстали одни лишь безрадостные руины отцовского гнезда. Стены крепости, сделанные больше века назад из сосновых стволов, обмазанных смолой и глиной, сильно обгорели и частично обвалились, а в уцелевшей их части зияли пробитые топорами бреши – крестьяне постепенно растаскивали не пострадавшее от огня дерево. Обуглившиеся доски разбитого подъемного моста, словно черные не погребенные кости, торчали из засыпанного почти до самого верха неглубокого рва. Проточную воду, которая поступала в этот ров из маленького, впадающего в Сену, ручья, по-видимому, отвели перед осадой, и теперь на дне рва образовалось дурно пахнущее болото, а по земляной насыпи, сделанной штурмующими и перегородившей ров, можно было свободно подъехать к воротам.

Каменная арка ворот сохранилась, но тяжелые, окованные железными полосами, створки были сорваны. Правая слегка обгорела и лежала на земле, а левая сгорела почти вся, железный каркас ее перекосился и висел на одной петле, чем-то напоминая почерневший скелет. В тесном внутреннем дворике тоже виднелись следы бушевавшего пламени. Повсюду валялись обгорелые остатки сломанной грубой деревянной мебели и глиняные черепки разбитой нехитрой домашней утвари.

Гуго слез с лошади и вошел в зал замка через разрушенный дверной проем. Похоже, парадную дверь вышибали тем самым тяжелым сучковатым бревном, которое сейчас загораживало порог. Внутри было светло: при пожаре вся кровля провалилась, и только две не догоревшие до конца дубовые балки еще каким-то чудом держались, в любой момент, угрожая обрушиться. По углам закопченные каменные стены поросли черной плесенью. Везде толстым слоем лежала зола. Остался цел только огромный камин. Все остальное сгорело, либо было украдено или разбито. Не лучше обстояло дело и с другими замковыми постройками и помещениями. Огонь не пощадил ни конюшню, ни кухню, ни коморки прислуги, ни казарму маленького гарнизона. Все эти деревянные сооружения сгорели дотла.

Более или менее уцелел только донжон – главная башня, которая была единственной в этом маленьком замке. Эту башню на месте старой, деревянной, двадцать лет назад построил отец Гуго де Пейна, и, если не считать того, что почти целиком башня была сложена из камней, обтесанных еще рабами Великого Рима, и взятых из каких-то развалин, она могла считаться довольно новым сооружением. Правда, на первом ее этаже сейчас тоже царили запустение и разгром, но в верхнем помещении, расположенном под самой дозорной площадкой, куда вела узкая каменная лестница без перил, выложенная вдоль внутренней стены, сохранились длинный стол, два тяжелых дубовых кресла, большой, хотя и опустошенный грабителями, сундук и широкая скамья.