В это время ошалевший от страха Лычкин пригнулся так низко, что чуть не сломал себе шею. «Эх, Мойдодыр, Мойдодыр», — шептал он, качая головой…

Алексей же остановился около телефона-автомата и набрал номер «Скорой».

— Алло, здравствуйте. Тут на улице Варги дом двадцать лежит мужчина лет сорока на вид. С ним что-то произошло, по-моему, ударился затылком об лёд. Спасибо.

«Ничего, — подумал он. — Заберут тебя, родненького, в больницу, а там мы тебя навестим и выведаем, кто это меня заказал, поглядим, кому я перешёл дорогу…»

А Михаил сидел в угнанной «Ниве» и лихорадочно соображал, что ему в такой ситуации делать. Тащить Мойдодыра с места происшествия было совершенно нереально, кто-нибудь мог заметить. Да и нужно ли это вообще? Оставлять же его на месте тоже нельзя. Наверняка, Кондратьев успел куда-то позвонить, либо в милицию, либо в «Скорую»… Да, а если его заберут, потянется ниточка… Уж к нему то, во всяком случае… А если его начнут бить в ментовке, выдержит ли он, не выдаст ли Живоглота и братков? А потом? Страшно подумать, что его ждёт потом… И это вместо казино, вместо крутых денег… Что же делать, что делать?

От внезапно пришедшей мысли ему только сначала стало жутко. А потом он понял, что это единственный в данной ситуации выход. Единственный выход… И как он ни страшен, по сравнению с другим вариантом это пустяки…

И все надо сделать очень быстро. И как хорошо, что ещё совсем темно…

Он вышел из машины и направился к киллеру. Увидел кровь на снегу и брезгливо поморщился. «А может быть, он уже того… сам…» — с надеждой подумал он, но тут же с досадой понял, что Мойдодыр дышит. Уже ни о чем не думая, совершенно машинально он присел рядом с ним, огляделся по сторонам. «Если кто пройдёт, то я просто оказываю помощь потерявшему сознание человеку, просто увидел человека на земле и помогаю ему», — лихорадочно думал он. А правая рука тянулась к приоткрытому смрадному рту Мойдодыра. Затем он резким движением закрыл Мойдодыру рот, а пальцами левой руки зажал ему сопящие ноздри. Лежащий несколько раз дёрнулся, но Михаил давил все сильнее и сильнее. «Господи, пронеси, только бы никто не проходил мимо. Ну… ну, дай бог, чтобы никого не было… Спите, спите мирным сном, дорогие мои москвичи, завтракайте, одевайтесь, трахайтесь, пейте кофе, какао, молоко, шампанское, только не проходите здесь… Он не должен жить, не должен…»

Мойдодыр тем временем стал дёргаться все сильнее и сильнее. У него даже приоткрылись глаза, и Михаил прочитал в них удивление и немой укор. Ему стало страшно, и от этого он ещё крепче зажимал киллеру рот. Наконец, тот дёрнулся в последний раз и обмяк… Михаил понял, что все кончено. Весь в холодном поту, он приподнялся и ещё раз поглядел на Мойдодыра. И зашагал к машине, оглянувшись по сторонам. И с досадой увидел человека с овчаркой, приближающегося к подъезду. «Он видел, он все видел, проклятый мудак…» — вертелось у него в голове. Он не знал, что Павел Егорович, обладатель немецкой овчарки, страдает сильной близорукостью и ему будут на руку его показания.

Делать было нечего, он, чертыхаясь, выжал сцепление и тронул машину с места. За поворотом чуть не сбил какого-то ханыгу. «И днём и ночью шляются, алкашня проклятая… — прошипел он. — Не дай бог, этот ещё что-то заметил… Хотя, ладно, он-то пьяный…» Какие-то потусторонние силы подсказывали ему, что он должен делать дальше. Он проехал несколько кварталов, где оставил свою «девятку». Перед тем, как пересесть в неё, он зашёл в телефон-автомат и набрал 02.

— Алло, милиция? Звонит прохожий. Я только что стал невольным свидетелем драки между двумя мужчинами около дома номер двадцать по улице Варги в Теплом Стане. Я слабый человек и побоялся вмешаться. Один из них ударил другого каким-то тяжёлым предметом, тот упал навзничь, и первый начал его душить. А потом он сел на «шестёрку», по-моему, бежевого цвета, хотя в темноте трудно разобрать цвет, и укатил. Но я запомнил номер машины… Вот он…

Произнеся номер машины Кондратьева, Михаил бросил трубку, не дожидаясь вопросов. Гордый собой и своей смекалкой, он сел в машину и, озираясь по сторонам, окольными путями поехал к Живоглоту.

… — На кой хер ты сюда припёрся, мудак? — ругался полусонный Живоглот. — Телка у меня, понимаешь? Говорил же, звонить надо. Что у вас там стряслось? Что-то не так? — побледнел он, вспомнив ласковые глаза Гнедого и его чернобурый полушубок.

— Я не мог звонить с улицы, мало ли что, — сказал Лычкин. — А кое-что непредвиденное действительно стряслось…

Он разговаривал с Живоглотом довольно уверенно, потому что знал, он в этой ситуации поступил единственно верным способом. А в том, что Кондратьев остался жив, виноват только Мойдодыр, не сумевший выбрать нужный момент для выстрела.

— Что случилось, Коленька? — послышался из спальни нежный женский голосок.

— Спи, спи, — проворчал Живоглот. — Товарищ из Мелитополя прилетел. Дело у него ко мне срочное, насчёт бройлерного цеха. Я скоро приду.

Лычкин прошёл на кухню, сел на табуретку и стал подробно и спокойно рассказывать о произошедшем. Нервничал сам Живоглот, постоянно курил и пил холодную воду из банки. Порой перебивал рассказ Михаила площадной бранью.

— Эх, ночью так хорошо все прошло, и на тебе! Связался я на свою голову с этим Мойдодыром… Козёл он, и все… Ну, дальше давай…

Когда Михаил поведал ему о смерти Мойдодыра, Живоглот внимательно поглядел ему в глаза и уважительно покачал головой.

— Растёшь на глазах, парень, — процедил он. — Быть тебе большим человеком, если не загнёшься где-нибудь на нарах… Впрочем, сделал ты все путём… Он точно сдох? — уточнил он.

— Уверен, — гордо произнёс Лычкин.

— Ладненько. Надо звонить шефу. А ты иди туда, в спальню. Там бикса корячится, Яна её зовут. Можешь её трахнуть, если у тебя стоит после таких дел. Руки только сполосни, — усмехнулся он.

Михаил и сам давно уже хотел смыть с рук пот и кровь Мойдодыра. Он долго плескался в ванной, а потом разделся и зашёл в спальню. Там на огромной кровати нежилась голая девица.

— Ты кто? — проворковала она. — А где Коленька? Коленьку хочу…

— Коля занят, он звонит в Мелитополь по вопросу о строительстве там бройлерного цеха. А меня он просил трахнуть тебя, чтобы мы оба не скучали…

— Это можно, — равнодушно зевнула девица. — На-ка, надень резинку.

Взяла с тумбочки презерватив и подала его Михаилу. Тот стал натягивать, удивляясь сам себе. Он был в полной силе, даже, наоборот, ощущал в себе что-то новое, могучее. Его после этой бессонной ночи тянуло на подвиги. Любые… И бикса стонала от наслаждения…

… — Молчи! — крикнул в трубку Гнедой. — Скоренько ко мне. У нас телефоны могут прослушиваться, вернее, у меня, а не у тебя, — уточнил он. — А дела, видно, вы замесили крутые, господа хорошие… Поглядим, что из всего этого получится…

— Все, сворачивайте бодягу! — открыл ногой дверь спальни Живоглот и увидел там яростные фрикции и услышал стоны наслаждения. — Кончай быстрее, одевайтесь и дуйте отсюда. Хочешь, вези её к себе. А я должен ехать по делу. Срочно вызвали в торговое представительство Украины в Москве. Даю пять минут для окончания и сборов. Все по-солдатски…

Через пятнадцать минут «девятка» Михаила увезла распаренную биксу Яну в Ясенево, а «БМВ» Живоглота понёсся в сторону Кольцевой дороги, затем по Рублевскому шоссе.

— Все те же лица, те же нравы, — проворчал невыспавшийся Гнедой, увидев на пороге своего особняка бледного взволнованного Живоглота. — Заходи, сейчас нам Варенька кофеечку сварит. Варенька! — елейным голоском проворковал он. — Свари нам с Николаем Андреевичем крепенького кофеечку.

Они сели в огромной гостиной, и полуобнажённая Варенька внесла на подносе кофе и булочки. Когда она вышла, толстые пальцы Живоглота потянулись к аппетитной булочке.

— Потом жрать будешь, — властным жестом остановил его Гнедой. — Излагай…

Так, — вздохнул он, когда Живоглот закончил. — Теперь можешь полакомиться булочкой, хавай, хавай, дружище… А я пока скажу тебе вот что. Ты просто драный козёл, понял меня? — привстал он в места. — Ты шпана уличная, мелкий блатарь, шалашовка… Мойдодыр твой получил вполне достойный гонорар за свою оборотистость… А какого гонорара заслуживаешь ты, вот в чем вопрос, господин Николай Андреевич Глотов?