Показ Нового Человека Африки не клеился, и Гай сам чувствовал это. Он понимал, что причина лежит в нем самом — он сам неясно представляет себе, кто именно этот Новый Человек, где его искать и как подать зрителю и читателю. Гай всем сердцем сочувствовал африканцам, но одного сочувствия для успеха работы недостаточно. Собирательным и истинным героем борьбы за освобождение явилась организованная масса, вооруженная большой идеей, — он ее видел сквозь цепочку белых полицейских в воротах ремонтного завода. Но эти люди разбежались под выстрелами, и на следующий день Гайтщательно выискивал своего героя среди сотен рабочих, стоявших у станков: это были молчаливые люди, покрытые сажей, обыкновенные рабочие, обыкновенные африканцы. Они были вежливы, но замкнуты, и Гай не продвигался вперед в своих поисках.

С другими сериями дело обстояло проще. В деревнях он легко смог найти красиво сложенную молодую женщину, которая для агентства печати повторила танец Черной Пантеры, Великой Матери Африки. Работа для Ла Гардиа была сделана быстро и добротно.

Нет, голым людям в лесу свободы не добыть, а к людям в кожаных фартуках, стоящих с защитными очками на носу у пылающих горнов, он подступа найти не смог и, очевидно, не сможет из-за условий местной жизни.

Солнце склонилось к закату, и лайнер казался розовым и необычайно величественным. Да, это была плавучая выставка западного великолепия! Судно медленно набирало ход, и за бортом все скорее и скорее уходили назад шлюпки и грузовые баржи, оживленный рейд, большой порт, раскинувшийся на берегу города Матади и гряды невысоких гор вдали. Исполинские машины работали как будто шутя, и пассажирам на палубе казалось, что колосс стоит на месте, возвышаясь над водой, как грандиозный розовый храм. Однако глубоко внизу, на несказанно синей глади воды, покачивался оранжевый баркас с грузом ярко-желтых бананов, и тощие черные грузчики, запрокинув головы, приветливо блестели ослепительными улыбками, и вот уже ничего нет вокруг, только лениво вздыхающий океан, переходящая в золото проникновенная голубизна, желанная прохлада и нежный силуэт уплывающей назад земли.

— Ну, с Африкой покончено, господа! По крайней мере для меня! — бодро звучит чей-то голос в толпе пассажиров. — Тьфу!

И под общий одобрительный смех в сторону сиреневой земли за корму летит плевок.

Гай, пристально глядевший в свое недавнее прошлое, не расслышал оглушительных гудков парохода, но слова пассажира вдруг дошли до его сознания.

«Покончено? С Африкой? Нет! Не для меня. Прощай, Африка, моя великая воспитательница!»

Гай спустился в каюту и направился было к письменному столу, где его ждала уже стопка чистой бумаги. Потом повернулся, распаковал чемодан и вынул из него колониальный шлем и шорты защитного цвета. Ожесточенно смял их и протолкнул в иллюминатор. Потом облегченно вздохнул, присел к столу и долго думал, положив голову на обе руки.

В Катанге он уже начал писать книгу об Африке, правдивое повествование обо всем виденном. Книга должна стать его вкладом в борьбу с колонизаторами. Но теперь он понял, что наиболее важные материалы он вовремя не собрал из-за неподготовленности. В Африке он внутренне рос, и его сознание изменялось так быстро, что все непонятное и отвергнутое вчера на следующий день уже казалось крайне важным, но утраченным навсегда. Сердиться или сожалеть было бесполезно. Особенно его тревожил Морис Лулеле. В Леопольдвиле, перед выходом в Итурийский лес, он показался ему нелепым фантазером, больше чудаком, чем политическим деятелем. Но много позднее Гай вернулся в Леопольдвиль из Верхней Катанги и сразу же бросился разыскивать Лулеле, который теперь казался ключевой фигурой будущей книги, настоящим Новым Человеком Африки.

Нужно было во что бы то ни стало разыскать его и собрать как можно больше новых сведений о нем самом и его деле. Но фельдшер исчез, доктор де Гаас уехал в отпуск, и Гай теперь сидел в каюте за столиком и мучился мыслью, что упустил материал, который мог бы составить в его книге самое главное. Писать было нечего: он встретил желанного человека и не узнал его…

— Почему исчез Морис Лулеле? И, главное, куда он придет? — спрашивал себя Гай. — В чем заключается будущее Африки?

И память напомнила ему подробности одного удивительного разговора.

В свободные часы Гай всегда нет-нет да и заходил к Морису Лулеле, фельдшеру эпидемиологической станции. По-французски Лулеле говорил хорошо и сразу воспылал к проезжему репортеру восторженной симпатией — сначала из-за манеры Гая говорить с ним как с равным, а потом за резкие отзывы о колонизаторах. Лулеле задавал множество вопросов о политической борьбе в Европе, и слова Гая, видимо, были для него откровением: он их ловил, глядя говорившему прямо в рот. Словом, они быстро сошлись. С каждым разговором у обоих росло доверие друг к другу, чувство, основанное на общих убеждениях и вкусах.

Однажды Гай сидел на веранде перед столом с коллекцией ритуальных масок и перерисовывал их в красках. Потом закончил это и принялся выписывать нужные сведения из книги о сонной болезни, которую Лулеле принес из больничной библиотеки с разрешения доктора де Гааса. Лулеле входил и выходил, занятый подбором каких-то справок.

Вдруг он встревоженно прошептал Гаю, делая вид, что убирает книгу.

— Кто-то подглядывает за нами, смотрите! Гай недовольно поднял голову.

— Это мсье Мутото, ужасный человек, — отчаянно зашептал Лулеле. — Не оглядывайтесь на него, ради бога! Он был капралом в армии, теперь служит в полиции сыщиком. Его для вида сделали корреспондентом местной газеты, знаете, такой маленькой пешкой, но корреспондентский пропуск дает возможность рыскать повсюду. Он должен собирать новости и просто шпионит за нами. О, какой ужасный человек этот мсье Мутото!

— Так чего он трется здесь? Я его сейчас выпровожу! — И Гай свирепо повернулся к двери.

— Ради бога, мсье! Посидите здесь, посмотрите мои книги и коллекции! Пусть он уйдет сам, убедившись, что я ни в чем не виноват!

— Раз вы меня пригласили к себе, то не беспокойтесь: я с ним справлюсь. Идите и занимайтесь своим делом, а я хорошенько ознакомлюсь с этими материалами! Не бойтесь, идите! Покажите, где глава о мухе цеце. Это? Ладно! Идите!

«Цеце живет в сырых местах близ рек и болот, — писал он. — Вылетает на поиски пищи с восходом солнца. Садится на черное, поэтому из европейцев кусает преимущественно монахов (ага, она не такая уж дура!). С лета прокалывает кожу и начинает сосать кровь, причем от голода быстро и шумно трепещет крыльями. По мере насыщения успокаивается, потом отваливается и падает в траву».

— Очень дорогой мсье, — неожиданно услышал Гай позади себя сладкий голос. Корреспондент уже крался по веранде.

— Я хотел…

Он был великолепен: клетчатый костюм, красный галстук, зеленый платок, желтая рубашка, большие роговые очки. Две самопишущие ручки. Перстни.

— Я хотел получить у вас интервью, Скажите…

— Я занят.

— Да, но…

— Вон!

«Сонная болезнь впервые проявляется припухлостью лимфатических узлов на шее: они прощупываются под кожей как монашеские четки. Болезнь начинается…» Гай прилежно писал, изредка рыча в пространство: «Вон!», когда сзади начинали шелестеть мягкие шаги или же из кустов раздавалось приторное: «Мсье, разрешите». Затем он отобрал редкие фотографии и точные описания ритуальных плясок.

Наконец вернулся хозяин, прошел в садик и осмотрел все закоулки. Корреспондент исчез.

— Ну, все удалось как нельзя лучше! — Лулеле протянул Гаю руку и с чувством произнес: — От имени моей многострадальной и любимой родины благодарю за великую помощь!

Гай насмешливо ответил на рукопожатие.

— Можно узнать, в каком деле? Рослый фельдшер сиял.

— Мсье ванЭгмонд, — произнес он торжественно, — вы своим присутствием обеспечили бесперебойное течение исторической церемонии. Ис-то-ри-че-ской!!

Гай вопросительно поднял брови, изо всех сил стараясь быть серьезным.