Эпизод этот, рассказанный Черевичным в Москве, дома, за чайным столом, разумеется, не был включен в отчет экспедиции 1949 года. Там речь шла не о деталях трудной и опасной работы, нет — о главных ее результатах. К числу «1290» — «рекордному» по минимальной глубине промеру 1948 года — прибавился новый «рекорд», установленный в 1949 году. На полградуса севернее прошлогоднего Второго лагеря гидрологи А. Ф. Трешников и Л. Л. Балакшин обнаружили теперь глубину в 1005 метров. Вместе с результатами еще ряда промеров это давало представление о контурах гребня хребта, простирающегося к северу от Новосибирских островов.

— Если в прошлом году мы своими лотами только зацепили за хребет, то теперь оседлали его, — шутил Гаккель, вычерчивая новые и новые линии изобат.

Условность образного выражения очевидна. По-прежнему толща вод скрывала от человеческого глаза горы, возвышающиеся над ложем океана. Только в общих чертах ученые представляли себе расположение гигантских складок земной коры. Но существование порога, пересекающего океан, подтверждалось исследованиями, проводившимися теперь одновременно и в западной, и в восточной частях Центрального Арктического бассейна.

Итоги двух высокоширотных воздушных экспедиций, приведших к выдающемуся географическому открытию XX века, высоко оценила Родина. В декабре 1949 года Указом Президиума Верховного Совета СССР звание Героя Советского Союза было присвоено Ивану Ивановичу Черевичному, Михаилу Емельяновичу Острекину, Александру Алексеевичу Кузнецову, Илье Спиридоновичу Котову, Василию Никифоровичу Задкову, Героями Социалистического Труда стали наиболее отличившиеся авиаторы и ученые. Большая группа исследователей высоких широт была награждена орденами.

В следующем 1950 году состоялась очередная, третья по счету большая воздушная экспедиция. Самолеты с научными десантами опускались теперь на дрейфующем льду уже в 50 пунктах. Площадная съемка Северного Ледовитого океана исчислялась уже миллионами квадратных километров.

В 1951 году Арктический институт выпустил первым изданием новую батиметрическую карту Северного Ледовитого океана, составленную профессором Гаккелем. Сколько радости принес полярникам высоких широт этот многокрасочный лист, запечатлевший плоды их тяжелого и опасного труда!

Если бы можно было осушить Северный Ледовитый океан, то на дне его предстали бы перед нами горы, тянущиеся почти на 1800 километров от Новосибирских островов через район географического Северного полюса к Гренландии и Земле Элсмира, — хребет немногим ниже Кавказского, но значительна выше Уральского. Вершины его поднимаются над ложем океана на 2500—3000 метров. Президиум Академии наук одобрил предложение Арктического института: присвоить этому хребту имя Михаила Васильевича Ломоносова — великого северянина, отца русской науки.

Геологи определили возраст хребта Ломоносова в сто — сто десять миллионов лет, считая, что он образовался в третичный период, когда на всей нашей планете происходили интенсивные горообразовательные процессы. Вероятно, хребет Ломоносова возник одновременно с Верхоянским хребтом, когда на месте Северного Ледовитого океана располагались больший площади суши. Исследования хребта Ломоносова позволяют установить связь в геологических структурах Северной Азии и Северной Америки.

Таким образом, открытия советских полярников внесли много нового в науку о древнейшей истории Земли.

— А ведь не думал не гадал ты, Летучий Казак, что выпадет тебе такая судьба: и подводником станешь, и геологом, — шутил Михаил Емельянович Острекин, возвращаясь однажды вместе с другом с научного заседания.

— Крылышки, Миша, все крылышки, — посмеивался Черевичный, — На морозе они у меня растут, закаляются.

Бывают в жизни любопытные совпадения событий, дат…

Снова ступить на дрейфующие льды Центральной Арктики мне, журналисту, географу-любителю, посчастливилось лишь спустя шесть лет после памятной экспедиции «Север-2». И снова в апреле. И день первой высадки пришелся на девятое число…

Я вспомнил об этом в просторной грузовой кабине ЛИ-2, самолета Ильи Спиридоновича Котова, сидя на своем свернутом спальном мешке рядом с давними знакомыми: гидрологом Алексеем Федоровичем Треншиковым и кинооператором Евгением Павловичем Яцуном. Только троих пассажиров взял с собой пилот на поиски льдины для будущей долговременной дрейфующей станции «Северный полюс-3». Трешникову — начальнику станции, как говорится, сам бог велел летать. Ну а представители кинохроники и прессы, понятно, увязались.

Вчера еще сидели мы на мысе Челюскин, позавчера были на Диксоне, неделю назад стартовали из Москвы. Месяца не прошло с того дня, как дома у меня раздался телефонный звонок и в трубке послышалась знакомая скороговорка Черевичного:

— Здорово, летописец! Как, есть еще порох в пороховницах? Не соскучился по моржам? Судя по «Огоньку», ты все больше по средним широтам путешествуешь.

В самом деле, командировки мои по стране за последние годы захватывали то Волго-Дон, то стройки новых гидростанций на Волге, то сибирскую и казахскую целину, то Киргизию. Как-то не случалось забираться севернее Карелии и Кольского полуострова. Хотя, конечно, за всем, что происходит в Арктике, я следил.

Телефонный звонок Ивана Ивановича стал для меня чем-то вроде сигнала трубы. После моего кавалерийского наскока редактор не мог остаться равнодушным ни к малоизвестному широкой публике горному хребту на дне океана, ни к предстоящим «океанским новостройкам» — дрейфующим станциям СП.

Новая воздушная экспедиция в высокие широты, которой руководил тогдашний начальник Главсевморпути Василий Федотович Бурханов, своим размахом значительно превосходила все предыдущие. Три летных отряда входили в ее состав. Первым — «прыгающим» — командовал И. И. Черевичный, двумя другими — по высадке станций СП-3 и СП-4 — И. С. Котов и М. А. Титлов. Кроме обычных экспедиционных самолетов на лыжных и колесных шасси было решено применить (впервые в Арктике) вертолеты, оставив их обслуживать СП, зимовать на льду вместе с учеными.

С Диксона отряды разлетались по своим маршрутам. На Чукотку отправился Титлов, чтобы оттуда высаживать на лед группу Е. И. Толстикова — будущую СП-4. На мыс Челюскин вылетали Котов с Трешниковым. На Землю Франца-Иосифа отбыли «прыгуны» во главе с Черевичным и Острекиным. Им предстояло вести работы над хребтом за полюсом.

— Напрыгаться с нами вместе, покочевать еще успеешь, — сказал мне на прощание Иван Иванович. — А пока отправляйся с Ильей, поглядишь, как там Алеша новоселье начнет обживать. Попутно и знакомые места посмотришь, где когда-то плавал на кораблях.

Так я и поступил, справедливо полагая, что романтики странствий не только в познании неведомого, но и в сравнениях, сопоставлениях дня нынешнего с днем минувшим…

Всего несколько часов ночного полета (ночью в Арктике теперь летают запросто) понадобилось Котову, чтобы преодолеть расстояние между Диксоном и Челюскином — тот самый путь, которым в августе 1933 года добрую неделю пробивался ледокол «Красин» с морским караваном. Истинным праздником стало тогда для всех моряков достижение мыса Челюскин — самой северной точки Евразии. Подумать только, сразу, единовременно сюда прибыло столько же кораблей, сколько за всю предыдущую историю плаваний в Арктике! С какой радостью встречали нас заросшие бородами челюскинцы-зимовщики, первые люди, проведшие год здесь, в крохотной избушке. С каким почтением подходили мы вместе с ними к гурию Амундсена — пирамиде из камней, когда-то, давным-давно сложенной норвежцами…

И вот я на мысе Челюскин спустя двадцать один год. На рассвете, когда тут, за 77-й параллелью, вступил в свои права долгий многомесячный полярный день, самолет Котова приземлялся рядом с большим поселком. Крылатые мачты ветродвигателей, высоченные радиоантенны, целый квартал жилых домов и складских помещений, двухэтажное с башенкой здание рядом с гурием Амундсена — все это я наблюдал здесь впервые. Узнав вскоре, что эта «туманная станция» обслуживает своими сигналами судоходную трассу, я мысленно начал подсчитывать, сколько же кораблей проходит каждую навигацию мимо самой северной точки Евразии…