Нора Азатян была армянкой. Так было в Эрзеруме, Расуль-Аине, Багдаде и позже в Каире. Она гордилась своим окружением и армянским народом. Поэтому она завела дневник. У нее не было чернил, поэтому ей пришлось писать собственной кровью. Но она не хотела, чтобы время превратило бумагу в чистые листы. Она хотела запечатлеть те события, которые выявляли худшие и лучшие черты человеческой природы.

Нора ничего не забывала. Она была способна простить, потому что, будучи мудрой, она поняла, что человек может быть ангелом или дьяволом, но за всем этим в конце концов стоит чья-то прихоть, пусть и связанная с обстоятельствами, с его травмами и его человеческими качествами.

У Норы было счастливое детство. Родители баловали ее и сами дали ей образование. Они очень боялись, как бы с ней что-нибудь не случилось. Вечная борьба уже стоила стольких невинных жертв, и не одна маленькая армянская школа была сожжена до основания вместе со всеми, кто в ней находился.

Ужас витал в воздухе. Султан Абдул-Гамид ненавидел значительную часть своих подданных. Мы были для него какой-то проклятой расой. Турки, османы неизменно склоняли головы, когда получали поощрение или наказание со стороны тирании. Мы же, армяне, нет. И это было именно то, что не мог принять этот кровожадный и безумный человечишка.

В последние годы XIX-го века Абдул-Гамид уничтожил многих армян. Вообще-то, он неоднократно пытался добиться полного их уничтожения.

Но он не смог этого сделать. У него не оказалось ни сил, ни способностей для этого, хотя он продолжал люто ненавидеть! Его помешательство не мешало ему осознавать, что все эти убийства рано или поздно будут отомщены. Что цивилизованные страны, и прежде всего Франция и Англия, а затем и Соединенные Штаты, никогда не согласятся с такими ужасными и омерзительными преступлениями против человечества, как геноцид.

Абдул-Гамид — Красный султан — взошел на трон в 1876 году. Это были очень трудные годы для Высокой Порты. Его империя разваливалась час за часом, и вскоре он понял, что ему суждено быть последним настоящим султаном.

То, что когда-то было огромной империей без каких-либо трещин, сейчас стало не прочнее разборной картинки в руках у ребенка. Кто-то во дворце предупредил его, что в один прекрасный момент он может стать таким ребенком и что когда-нибудь история спросит с него за его правление. u Именно тогда, под влиянием дурных советчиков, обуреваемый искаженным представлением о существе власти, снедаемый своими пороками и травмированный своим опытом, он испугался, что подобные предсказания сбудутся. И он решил обмануть самого себя и свой народ, свернуть его с настоящего пути и найти виновных, которые, по крайней мере, помогут ему оттянуть время.

Султан очень боялся армян. Несмотря на его ненависть, многие армяне были способны подниматься по тяжелым и крутым ступеням власти. Он хорошо знал их способности, их чутье в бизнесе, их способности в управлении.

Верно и то, — и об этом тоже надо сказать открыто, — что некоторые армяне предпочли любым другим чувствам свои собственные амбиции и алчность.

Некоторые из них были эгоистами, понимающими, что их амбиции могут вызвать катаклизм, и их не интересовало то, что происходит вокруг. Только вперед, навстречу своим амбициям. Их, конечно, было меньшинство, и в конце концов о них все забыли. Для армянина нет большего бесчестия, чем то что о нем забывают все, даже самые близкие родственники.

Нора Азатян испытала на себе всю эту ситуацию. Армяне стойко переносили те бури, которые время от времени накатывались на них. Целые семьи исчезали в годы погромов. Другие предпочитали эмигрировать, не дожидаясь будущего, которое им казалось очень ненадежным. Некоторые семьи переезжали в другой город или регион.

Но почти никто из них не сдался. Такие понятия, как сдача и капитуляция, не входят в словарь армян. Есть слова «грусть» «страх», «боль». Можно говорить о похоронах, о том, чтобы начать все заново, о том, чтобы вновь и вновь начать строить себе временное пристанище или дом, чтобы купить с рук сельскохозяйственный инвентарь, формы для выпечки хлеба, вновь посадить фруктовые деревья, починить колодец и снова и снова продолжать жить.

Здесь надо особо остановиться вот на чем. Если кто-то и формировал этот гнев, это понятие «зуб за зуб», внушал надежду на лучшие времена, и — почему нет — взывал к милосердию, так это были армянские священники в тысячах армянских приходах на этой огромной территории, которая когда-то была армянским царством Тиграна Великого.

В географическом отношении Армения представляет собой огромную горную крепость, омываемую семью реками, в том числе полными мифов Тигром и Евфратом. Эта крепость имела Укрепления, которые казались неодолимыми, а на самом деле это было не что иное, как церкви, скиты и соборы в больших городах.

Эти неутомимые священники перемещались с одного места на другое и казались вездесущими. Они помогали родить крестьянке где-нибудь в глубинке на мельнице или оформить покупку мула. Хотя для них, естественно, самой важной оставалась религия. Та религия, которая помогала им выжить. Тексты таинственных писаний, выгравированные на камнях с незапамятных времен, подтверждали, что эти упрямые люди были не только хранителями христианской веры, но и обычаев и традиций, которые отличали их от других народов.

Эти люди в длинных сутанах непоколебимо хранили свою веру. Они были оплотом христианства на Ближнем Востоке и сохранили его в многовековой борьбе, которая велась в окружавшем их мусульманском мире.

Но это совсем не означало, что они чувствовали себя потерянными, какими чувствуют себя терпящие бедствие мореплаватели среди окружающего их безмерного океана. Напротив, постоянное давление, которое они испытывали на себе, держало их в напряжении, в постоянном внимании к сигналам, поступавшим «от других».

Именно армянские священники первые давали сигналы тревоги. Они без устали обходили приходы пешком, объезжали их на телегах или на мулах. Потому что армянам было запрещено ездить на лошадях, хотя некоторые, самые зажиточные, главари сообществ, время от времени ездили верхом, как бы бросая личный вызов турецким властям, а иногда просто подчеркивая разницу между собой и остальными членами общины.

В таком мире жила Нора Азатян. В мире, границы которого со всех сторон и постоянно обозначали турки. Для новых поколений армян эта атмосфера стала удушающей, и надежды на то, что с новыми временами наступят перемены, таяли.

Неожиданно весь этот мир разрушился. На пороге дома показалось несколько жандармов. Они пришли арестовать отца, но против их ожидания его не оказалось дома. Отец был в своем небольшом саду на берегу реки, где ухаживал за фруктовыми деревьями. Нора знала, что он должен был быть там, и, когда жандармы, ворча и угрожая ее матери, ушли, она побежала сломя голову к отцу, чтобы рассказать об этом событии.

В тот день Нора узнала, что ее отец занимал важное место среди армян. Когда она сообщила отцу о приходе жандармов, он, похоже, совсем не удивился. Он знал, что когда-нибудь это произойдет, и это событие не застало его врасплох.

Он попросил Нору проводить его до старой, почти полностью развалившейся постройки. К ее удивлению, он отодвинул там несколько камней и показал ей большой ящик из ржавого железа. В ящике хранились старинные рукописи, считавшиеся в армянской среде исключительно ценными. Согласно этим рукописям, армяне жили на этих землях намного раньше, чем пришли турки.

Ее отец хотел, чтобы она знала, где были спрятаны эти старинные рукописи, — он опасался, что с ним может что-нибудь случиться. Кроме того, он полностью доверялся мудрости Норы. Потом он попросил, чтобы она вернулась к матери. Он же попытается уйти в горы, где находились армяне, создавшие небольшую группу сопротивления. Он предупредил, что последние события — лишь начало и что следует быть готовым к немедленному бегству в сторону Трапезунда, Там им надо было найти его племянника Аведиса Джамбазяна, который должен вывезти их на рыбацком судне за границу. Он поцеловал ее в щеку и исчез среди деревьев. Это был последний раз, когда Нора видела живым своего отца. Когда она бежала назад по лесу домой, ее не покидало предчувствие, что ее отец умрет.