Наконец, мы приехали в маленькую затерянную рыбацкую деревню Румеликаваги. Моя мать купила небольшой дом размером чуть больше обыкновенного шалаша, и мы там стали ждать, когда пройдет буря. Но есть бури, которые очень долго не утихают. Или же они превращаются в ужасные штормы, сметающие все на своем пути. Признаться, те годы были худшими для нас, армян.

Мой отец смог однажды переговорить с английским послом, который принял его, скорее всего, просто из любопытства. Когда отец рассказал о нашей ситуации, посол сказал, что он возьмет это на заметку, но надо иметь в виду, что в Османской империи все национальные меньшинства — греки, албанцы, арабы, курды, армяне и многие другие — имеют свои основания для жалоб.

Мой отец, будучи писателем и журналистом, принадлежал к Армянской партии. В конце концов, султан устал от него и от его разоблачений. Полиция тогда работала весьма эффективно, и она «нашла» в нашем доме наполовину смонтированную бомбу.

Нам повезло, и мы провели несколько дней в доме тети Аиды, — если бы мы остались дома, то нас там всех бы поубивали. Мне всегда казалось, что отец предчувствовал, что с нами может что-то произойти, поэтому он старался держать нас подальше. Это помогло нам выжить, но ему самому стоило жизни.

Потом мы стали мешать нашим хозяевам. Сам французский посол, человек справедливый и уставший от злоупотреблений, написал открытое письмо, в котором обвинял власти в том, что от них исходит угроза нашим жизням, и они не посмели тронуть нас.

Но там, в Румели, мы тоже не были в безопасности. До нас доходили сообщения, что повсюду армян безнаказанно убивают, и наступил день, когда мы поняли, что нам надо как можно скорее уехать. Об этом нас предупредил один добрый человек — турецкий рыбак. Он даже предложил нам воспользоваться его маленьким суденышком. Но, убедившись, что мы не сможем управлять им, он сам поднялся на борт и отвез нас в Константинополь. Он оставил нас на пустынном пляже Бейоглу и в большом огорчении отплыл, уверенный в том, что мы непременно там погибнем.

Наша семья состояла из моей матери Азнив Аразян, дяди Ашота Аразяна, тети Арпи, трех сестер Мелине, Мариам и Маро и меня — всего семь человек. Мы все решили укрыться в посольстве Франции, потому что не знали, что еще могли бы сделать. Мама очень боялась, что нас не сегодня завтра убьют, и от страха у нее немели ноги.

На дорогу у нас ушел один день. Нам не раз приходилось прятаться, потому что часто встречались люди, бегущие от опасности — это были не только армяне, но и греки.

Мы как бы шли против течения. Все в панике бежали из центра города, мы же, напротив, как будто шли в пасть льва. Дядя Ашот взял на себя ответственность провести нас до цели, и мама и его жена Арпи не раз упрекали его за это. Куда это он ведет нас! Мы все погибнем из-за него! Но дядя Ашот был старшим, и у него был решающий голос. Он говорил, что мой отец Артак поступил бы так же и что нам надо добраться до посольства как можно скорее. Дядя Ашот был знаком с послом — он его однажды принял, и дядя знал, что на посла можно рассчитывать.

Он настолько уверовал в успех своей затеи, что лихорадочно и возбужденно тихо мурлыкал себе под нос Марсельезу. Он не хотел замечать огромного риска, которому мы подвергались из-за его упрямства.

Нам пришлось спрятаться в чьем-то саду, когда мы увидели, как преследовали и безжалостно избивали группу армян. Ужасные сомнения охватили дядю Ашота, но выбраться оттуда, куда мы уже зашли, было очень трудно.

Мы дождались ночи. Моя мать была очень смелой женщиной, но и она дрожала от страха. Она представляла себе, как насилуют и убивают ее четверых дочерей. Она так переживала, что не хотела слушать дядю Ашота. Она думала только о том, как бы убежать как можно дальше от этого места.

Наступили сумерки, и мы, прячась, старались передвигаться быстро и скрытно. Но это оказалось невозможно.

Вдруг, в тот самый момент, когда показалось здание посольства Франции, один улема, возглавлявший довольно большую группу людей, обратил на нас внимание. Мы бросились бежать, но дядя Ашот не мог бежать так быстро, и какой-то мужчина набросился на него с ножом и ранил его в плечо и в лицо. Потом он побежал к улеме, хвастаясь, что вот он убил еще одного армянина. Но дяде Ашоту удалось подняться, я из всех сил помогала ему, и мы чудом смогли войти в открытые ворота посольского сада.

Я видела, как кто-то закрывал решетку и спорил с улемой, который буквально визжа требовал, чтобы нас выдали. Служащий посольства категорически отказался это сделать, заявив, что это французская территория и что мы попросим убежища.

Толпа еще некоторое время угрожающе потопталась у входа и потом разошлась. Тогда человек, вовремя закрывший ворота, подошел ко мне и представился: «Луи де Вилье, второй секретарь, к вашим услугам», Именно тогда мне пришла в голову мысль, что Франция — лучшая страна в мире.

Когда я закончил читать рукопись, я заметил, что Дадхад наблюдал за мной. Мы оба уставились друг на друга и с улыбкой стали вспоминать темпераментную фигуру дедушки. Мать Элен Анн де Вилье часто рассказывала о нем, и ее красочные рассказы полностью совпадали с мнением всей ее семьи.

Для меня эти документы представляли огромный интерес, в них отражались существенные моменты, которые дополняли информацию о том, как готовились и начали претворяться в жизнь массовые убийства.

Я не мог удержаться и, напомнив о нашей дружбе, попросил Дадхада тоже рассказать что-нибудь. Как ни странно, он тоже был готов помочь мне, но до сих пор ни разу не высказывал своей точки зрения. Я сказал ему, что эти записи были подлинной находкой, но мне нужно больше информации и он должен помочь мне и вспомнить кое-что для меня.

И вдруг он стал рассказывать. Дадхад был немногословен, и нас удивило, что он стал говорить в тот самый момент, когда Элен входила в комнату.

С того самого момента, как мы познакомились, ты просишь меня вспомнить, рассказать о прошлом. Сегодня, наконец, выйдет по-твоему, но ты знаешь, что я всего лишь воспроизведу некоторые разговоры, которые на протяжении стольких лет велись в нашем доме.

Однако тебе придется довольствоваться лишь моим рассказом. У меня нет никаких записей. Попозже ты услышишь интересный рассказ моей матери. А уж это надо запоминать. Те, кто жили тогда, участники этих событий, быстро уходят из жизни. Ты знаешь, что меня всегда интересовала твоя идея. В конце концов постарайся сохранить для потомства эту часть истории. Поэтому сотни, тысячи армян рассказывают об этом, или пишут мемуары, или диктуют их. Такие вещи не должны быть утеряны или забыты.

Что касается меня, то мне кажется, что еще остается какое-то время, чтобы когда-нибудь написать об этом. Но ты не теряй терпения. Мне не нужно особенно напрягаться. Ведь это было всего-то вчера. Так, по крайней мере, мне кажется. Вчера. Самое позднее — позавчера.

Мне нравилось мое детство. О, Каир! Его надо понимать. Это трудно объяснить. Этот город — отдельный мир. Это место, полное жизни, где ежедневно что-то происходит. Каир, по существу, это не город, это тысяча деревень, растянувшихся вдоль Нила.

Мы много лет жили на Проспекте пирамид. Там прошло мое детство, на этой бесконечной прямой, соединяющей город с этими геометрическими горами, виднеющимися в летней дымке. Эта «дымка», состоящая из пустынной пыли, жары и расстояния, имеет цвет грязного песка. Потом мы переехали в Гелиополис. Там до сих пор находится дом моих родителей, сейчас совершенно пустой. Ты бывал в нем и знаешь, что он полон воспоминаний. Когда я приезжаю туда, у меня создается странное впечатление, что я молодею. Мебель, окружающие предметы — те же самые, что в моей молодости. Именно там я узнал, что я не египетский мальчик, а армянский. Армения. Далекое, почти мистическое место, которое когда-то было землей всех армян, но потом ужасный катаклизм отнял ее.