Ко мне подошел Каграман Джабраилов и сел на камень у самой воды.

— Кончил вахту? — просил я его.

— Давно кончил.

— Почему же домой не идешь?

— Как же домой итти? На 3019-й трубы опускать будут. Может быть, что-нибудь помогать надо.

— Тогда тебе надо на пристань итти.

— Мастер гонит, велит домой уходить… Я от него сюда спрятался.

— Иди домой, Каграман. Они уедут на буровую, тебя де возьмут. Все равно ты им ничем помочь не сможешь.

— Как это так не смогу? — В голосе Каграмана прозвучала обида. — Надо будет — по телефону в культбудку позвонят…

С неровным урчаньем над морем летел самолет. Его не было видно, и только красный и зеленый сигнальные огни медленно плыли по небу, словно их кто-то тянул за ниточку.

— Хочешь, я тебе расскажу свою биографию? — неожиданно предложил Каграман.

Я сел рядом с ним и приготовился слушать.

— Родился я, — начал Каграман, — в 1930 году в городе Сальяне, а в 1937 году остался круглым сиротой. Отец мой работал механиком на хлопковом заводе, хорошо зарабатывал. А в 1936 году на заводе случился пожар, отец бросился тушить, одежда на нем загорелась, и он умер. Отец у меня был хороший, похожий на Николая Артемовича. А мать в 1937 году умерла. Осталось нас пять человек детей. Старшему, Албасану, тогда шел двенадцатый год, мне — восьмой, а остальные еще меньше. Нас взяла неродная сестра, но ей было трудно прокормить-нас, и мы пошли работать в колхоз. Албасан стал на чигире работать, а меня взял агроном. Он меня учил сортировать семечки и сажать их на опытном поле. Албасан хорошо работал, сестра помогала, агроном помогал, и все они велели мне ходить учиться. И стал я днем работать, а вечером учиться. Все было хорошо.

А в 1946 году увидел я на базаре афишу — производится набор в ремесленное училище. Поговорил я с нашими ребятами из колхоза, и в августе я и еще трое наших сели в машину, чтобы ехать в Баку.

Приехали в Баку. Нашли ремесленное училище № 5. Подали справки. Выстроили нас в ряд, прочли название специальностей. Названия все непонятные: операторы, помощники операторов и всякие другие. Говорят нам, что все эти специальности дают людям, добывающим нефть. А я тогда по нефти не знал ничего: штанга что такое — не знал, плунжер что такое — не знал. Ничего не знал.

Выбрал я специальность, которая мне была сразу понятна, — слесарь. Стал учиться.

В первый день на парте я ножом стал вырезывать число и свою фамилию в память о дне, когда я начал, учиться. Комсорг Рагимов пришел и отобрал нож. Комсорг Рагимов велел хорошо русский язык учить, велел русскую газету «Вышка» каждый день хоть понемногу читать, три раза читать, пять раз читать, слова запоминать. Я тогда по-русски совсем ничего не понимал. Некоторые не послушались комсорга Рагимова, не читали, а я стал читать и вот теперь немного могу разговаривать.

Один раз пошел я вечером в класс, а там сидит много людей, и комсорг Рагимов что-то им говорит. Когда я пришел и сел, комсорг Рагимов спросил:

— Тебе что, Каграман?

— Хочу посидеть, послушать.

— Сейчас тебе нельзя, сейчас у нас закрытое комсомольское собрание, — сказал комсорг Рагимов.

Я обиделся. Всем можно, а мне нельзя.

На другой день я подошел к комсоргу Рагимову и сказал:

— Хочу в комсомол.

— А ты хорошо знаешь, что такое комсомол? — спросил Рагимов.

Хорошо я не знал и ответил так:

— Комсомолец — это такой человек, который хорошо учится, хорошо работает и помогает другим.

Комсорг Рагимов немного подумал и сказал: «Правильно». И меня приняли в комсомол.

Стал я еще лучше учиться, лучше работать и другим помогать. Когда бывали у нас практические занятия, я смотрел, у кого плохо дело идет, напильник виляет. Положу свою руку на его руку и показываю, как напильник ходить.

На экзамене ответил я на отлично. Дали мне похвальную грамоту, премировали деньгами.

Получил я звание слесаря пятого разряда.

Один раз к нам в общежитие пришли директор ремесленного училища и человек, похожий на моего отца. Человек, похожий на моего отца, говорит комсоргу Рагимову: «Дай мне ребят, только получше». Я бросился к себе, достал из тумбочки аттестат, похвальную грамоту и сказал:

— Возьми меня… Вот, смотри, мой аттестат. Вот похвальная грамота.

Николай Артемович взял меня, Сакине Алиеву, которая училась вместе с нами, и еще двух девчат.

Когда прощались, комсорг Рагимов отдал мой ножик и сказал:

— Ты слушай не только то, что тебе скажет мастер. Ты слушай и то, что он будет говорить помощнику мастера, все старайся понять, что тебя даже и не касается.

Мы сели в машину и поехали на промысел.

— Раз ты хороший работник, я тебя направляю в бригаду, которая не выполняет план, — сказал Николай Артемович.

Тогда бригада Бедирханова выполняла задание на 98%, иногда на 99% — больше не было. Я стал стараться.

Один раз приехал фотограф. Мастер велел мне сниматься. Меня сняли, и я совсем забыл про это. А в выходной день сидели мы с товарищем на приморском бульваре, я купил «Вышку», развернул, смотрю — я. Не поверил, дал товарищу: «Посмотри, кто это». Он сказал: «Это ты», и прочитал: «Оператор 1-го промысла треста «Сталиннефть» Каграман Джабраилов, выполняющий нормы на 130%». Я схватил газету и прямо с бульвара побежал на промысел, в бригаду, показывать газету. Но там уже все знали и только посмеялись, что у меня пропал билет в кино.

В общем работал я хорошо. Только один раз вышло плохо. Товарищи зазвали в сад. Мне надо было становиться на вахту в ночную смену с одиннадцати часов вечера. Я отказывался, но товарищи уговорили. Было еще восемь часов — часа два можно погулять. Я пошел. Товарищи сели пить пиво и велели пить мне. Я не хотел, они стали смеяться. Одну кружку выпил и запьянел. Раньше я никогда не пил пива — поэтому и запьянел сразу.

Но на работу пришел во-время. А на работе заснул. Два часа спал.

На вахте я тогда стоял с Лидой Юргель; она не стала меня будить, а работала за меня и за себя. Я проспал два часа, потом проснулся, стал работать, но мастер все узнал. Лида Юргель ему ничего не говорила, он сам узнал. Мастер у нас всегда все знает. В семь часов утра нашу вахту сменили. Мне можно домой итти, а я сижу, жду мастера. Знаю, что мастер все видел, и не могу уйти. Мастера все нет и нет. А я сижу. Наконец приходит мастер и зовет меня в культбудку.

— Ты почему на работу пьяный пришел? — спрашивает он.

А я стою и молчу.

— Кто тебя, пьяного, в распределительную пустил?

Я стою и молчу.

— Плохо ты начинаешь, Каграман.

Видит, что я молчу, встал и ушел. А чего мне ему отвечать, раз он правильно все говорит.

Об этом деле узнал и Николай Артемович. Вызвал к себе всех троих — мастера, Лиду и меня. За меня он ругал мастера и Лиду. А потом, когда мы все стали уходить, он позвал меня обратно, запер дверь на ключ и сказал:

— Каграман, у тебя матери нет, отца нет, маленьким ребятам ты деньги посылаешь. Так что же ты, Каграман, думаешь? Надо не пиво пить, а учиться. Ты можешь быть таким, как Мирза, таким, как я, если будешь учиться. Мы ведь тоже родились не мастерами и не инженерами. Если тебе не нравится в бригаде Бедирханова — переведу тебя в другую бригаду.

Тут я заплакал. Наша бригада выполняла план уже на 103%.

А через два дня у нас было комсомольское собрание. Я думал, что меня будут ругать, но никто ничего не говорил. Когда обсудили все вопросы, я встал и сказал: «Вот, ребята, так и так со мной случилось. Даю слово» что больше это не повторится».

Мастер встал и сказал: «Молодец, Каграман!» — и этим все кончилось.

А я стал работать еще лучше, и мне помогали ребята. Нас стали учить. Дали нам тетрадки — без денег, карандаши — без денег, и главный инженер после работы два часа нас учил.. А еще меня учила Лида Юргель. С ней я стоял на вахте в одной смене, и она мне объясняла все тонкости кривых на картограммах. Вот теперь я поэтому все и знаю…

Я слушал этот рассказ, глядя на спокойную гладь Каспийского моря, и думал о светлой судьбе юноши с несчастливо сложившимся детством. То, что Каграман рассказал, думал я, могло бы послужить материалом для хорошей большой повести, и это была бы повесть о том, как бережные руки советских людей направляли мальчика на путь сознательного, честного служения родине. Я вижу эти бережные руки незнакомых мне людей; «неродной» сестры Каграмана, колхозного агронома, комсорга Рагимова и тех людей, которых я уже знаю: Лиды Юргель, Николая Артемовича, Мирзы… Это может быть большая прекрасная повесть…