На двери деревянного домика висела табличка «Посторонним входить строго воспрещается». Из распахнутых окон неслось такое шипение, словно там стоял паровоз под парами.
Мы вошли. Вдоль стен, на высоте человеческого роста, в круглых металлических футлярах, были укреплены бумажные диски, похожие на граммофонные пластинки. Каждый диск вращался со скоростью одного оборота в двадцать четыре часа, и два карандаша вычерчивали на нем кривые линии. Таких дисков я насчитал больше шестидесяти. Рядом с ними из-под пола торчали трубы со множеством кранов.
Два человека спокойно ходили от одного прибора к другому и, поглядывая на кривые линии, чуть-чуть подворачивали регулировочный вентиль. Одного из них я узнал. Это был председатель вчерашнего собрания Абдуллаев.
— Эти картограммы, — прокричал мне в ухо Бедирханов, — показывают расход воздуха и давление в каждой скважине. Для каждой скважины своя картограмма. А вот они, Абдуллаев и Маркарьян, регулируют подачу сжатого воздуха. Воздух из компрессорной подается сюда, а отсюда уже на каждую скважину. Для чего воздух? Вот слушай. Иногда бывает так, что пластового давления нехватает для подъема нефти до земли. Нефть поднимется немного по скважине и остановится, может на километр ниже поверхности земли, может и еще глубже. Для того чтобы ее достать, мы опускаем колонну труб — лифтовые трубы. Ты их видел сейчас на восемьдесят шестой. Опускаем лифтовые трубы так, чтобы конец их окунулся в нефть, а в кольцевые пространства между этими трубами и стенками скважины нагнетаем сжатый воздух. Воздух проникает в нефть через низ лифтовых труб к помогает ей подниматься на поверхность. Это дело не простое. Нужно знать каждую скважину, ее привычки и капризы. Одному человеку килограмм хлеба дать, — ему мало, а другому, вот хоть мне, дать килограмм съесть — мне много, я от килограмма заболею. Каждой скважине воздух надо давать особо, смотреть надо, какой у нее характер.
Я стоял и смотрел, как парень и девушка, медленно обходя приборы, регулируют работу больше чем полсотни скважин, и мне становилось все более и более ясно, что кажущееся безлюдье промыслов — признак огромной, продуманной и слаженной механизации.
Повернет девушка вентиль — и где-то, далеко на море, в скважину иначе будет поступать сжатый воздух и сильней начнет выжиматься вверх нефть. Где-нибудь на Баилове в скважине увеличилось пластовое давление, а девушка уже видит это на картограмме и уменьшает подачу воздуха. Воздух — «рабочий агент», как его здесь называют, — надо экономить. Сжатый воздух стоит дорого.
— Конечно, у меня в бригаде не два человека, — объяснял Бедирханов. — Двумя человеками не обойдешься. У меня есть помощник по надземному ремонту — Тажетдинов, по подземному ремонту — Муса Мусаев, парторг бригады. Мы его видели сейчас на восемьдесят шестой. Помнишь? И бумажки надо писать. Много всяких бумажек. На это дело у меня тоже есть помощник — Лида Юргель. Слесаря есть. И много еще народу. Больше тридцати человек. По десяти на смену. Подожди-ка… Почему давление падает по четвертой секции? В чем дело? Абдуллаев, звони в компрессорную!
— Что такое? — испуганно спросил я.
— Что такое? Давление упало. Скважины не на режиме. Нефти меньше даем. По всей четвертой секции — меньше нефти даем!
— Что это вы в девяносто седьмую воздуха больше нормы дуете? — раздался голос Николая Артемовича.
Заведующий промыслом переступал в этот момент-порог.
— Такой режим, товарищ заведующий… — начал, было Абдуллаев, но Николай Артемович прервал его:
— Меня не проведешь. Слышишь! — и он поднял палец.
— Это здорово, — завистливо сказал Бедирханов, — по звуку узнает.
Николай Артемович взял у Жени Маркарьян вороток и подвернул вентиль.
— Мирза, — сказал он, — к тебе фотограф из газеты приехал.
Бедирханов недовольно зацокал языком.
— Иди, иди фотографируйся. Это не невесте подарок, а в газету. В компрессорной машина минут на десять стала. Я узнавал. Иди, не беспокойся.
В небольшой комнате культбудки сидел фотограф в шелковой рубашке с галстуком и в отутюженных, ослепительно белых брюках.
— Ну, как пошла двадцать вторая? — спросил фотограф, увидев Бедирханова.
— Пошла. Через час после того, как ты уехал, пошла. Чего хочешь?
— Надо снять твою бригаду, Мирза, по возможности: полностью…
— Сколько человек?
— Ну, хоть человек пятнадцать.
— Где же я тебе возьму пятнадцать человек! Работать надо. Вот давай, Абдуллаев, я, Липатова, Тажетдинов. А вон идет Муса, партгруппорг. Муса, становись сниматься.
Парень с тонкими усиками, которого я недавно видел у вышки, подошел.
Фотограф вышел из будки и торопливо стал расставлять людей. Бедирханов и Мусаев оказались в центре, девушка с лукавыми глазами, Липатова, справа, Тажетдинов и Абдуллаев — слева.
— Как девяносто шестая? — спросил Бедирханов парторга.
— Трубы опустили, — отвечал Мусаев, — арматуру никак не собрать. Наверное, менять надо.
— Зачем не собрать? Сегодня девяносто шестую пустим во что бы то ни стало.
Фотограф увидел, что совершил ошибку, попросив Бедирханова встать рядом с парторгом: сразу начались деловые разговоры. Он переставил парторга на правый край, но было уже поздно.
— Извини меня, пожалуйста, — сказал Бедирханов. — Отпусти Тажетдинова на девяносто шестую. Там, понимаешь, без него ничего не выйдет. Иди, Исмаил, на этот раз не придется тебе войти в историю.
— Начинается, — сказал фотограф упавшим голосом.
Пока фотограф перестраивал людей, доложили, что приехал заливочный агрегат. У распределительной остались только Люба Липатова и Муса Мусаев. Фотограф тяжело вздохнул и стал наводить на них аппарат.
— Прекрасная бригада, — обратившись вдруг ко мне, сказал он. — Действительно неудобно: приезжаю, мешаю им. Знаете, какое они вчера обязательство взяли?
И он рассказал:
— В тот день я получил задание фотографировать управляющего трестом «Сталиннефть» — Шарифа Гусейновича Мамед-Заде. В трест он пришел недавно. И через несколько месяцев усилиями рабочих и руководителей трест был превращен в передовой, самый передовой трест «Азнефти». А у нас, в республике нефти, это не просто.
Так вот, только было собрался я фотографировать управляющего, а ему докладывают, какое обязательство собирается взять Бедирханов. Шариф Гусейнович послал машину за Мирзой, ходит, нервничает, невозможно снимать. Привозят Мирзу. «Сколько ты собираешься дать сверх плана, Бедирханов?» — спрашивает управляющий. Мирза ответил. «А знаешь ли ты, что твое обязательство составляет почти половину того, что обещают дать сверх плана все нефтяники Азербайджана?» Мирза ответил, что знает. «Слушай», Бедирханов, — сказал тогда Шариф Гусейнович, — боюсь, как бы твое обязательство не оказалось летучими словами… Как ты думаешь его выполнять?» Жаль, что вы не специалист. Это очень интересно — то, что говорил Мирза управляющему. Он придумал удивительно интересные вещи. Клянусь жизнью, Мирза совсем по-новому добивается наилучшей и наибольшей отдачи нефти скважинами. Мамед-Заде заслушался Мирзу, забыл обо мне. А потом, когда Мирза кончил, управляющий встал, пожал ему руку и сказал: «Молодец. Чем тебе надо помочь?» — «Самое главное, чтобы скорее мне сдали 3019-ю морскую», — ответил Мирза.
3019-ю поручено бурить одному из лучших мастеров Азербайджана, лауреату Сталинской премии Ага Нейматулле. Ее бурят в море, наклонно, до нефтеносного пласта огромной мощности. Геологи ожидают от этой скважины невиданного дебита. Весь трест с нетерпением ожидает конца буровых работ. Клянусь жизнью, это будет у Мирзы самая лучшая скважина!
«Еще чем могу я тебе помочь, Бедирханов?» — спросил Мамед-Заде. «А еще дайте мне, товарищ управляющий, приемник. Мы в обеденный перерыв будем собираться в культбудке и слушать Москву».
— Очень интересная работа в бригаде Бедирханова, — неожиданно грустно произнес фотограф. — Наша газета дает завтра о них полосу. А сверху должно быть клише на три колонки… Хотите, я вас сфотографирую?
