ГЛАГОЛ ТРИДЦАТЫЙ. ПРОРОЧЕСТВО СУРЫ Сура поёт: — Тучи на небе, тучи на небе, Печально утро и скучен день. Но ветер серебряный набежит, Пролетит сквозь низкие тучи, Сонную хмарь разворошит, Выкатит в чистые небеса Колесо золотое солнца. Это не солнышко в небесах, Это Яр золотокожий, Сияет лицо его ярче полудня, Больно мне смотреть на внука!.. Яр поёт: — Бабушка, бабушка, расскажи, Зачем появился я на свет, — На диком острове в море холодном, Среди камней и сырого песка? Бабушка, бабушка, расскажи, Кем я стану среди людей, Или достался мне в удел Лишь дикий остров в море холодном? Бабушка, бабушка, расскажи, Как мне прославиться среди людей? Не лучше ль безвестным жизнь прожить На диком острове в море холодном? Сура поёт: — Не даром Суру зовут премудрой: Знаю, что было, знаю, что будет; Поди ко мне, пресветлый внук, Склонись головой на грудь мою. Вижу много светлых лет, Вижу, как люди тебя почитают, Вижу много женской любви, Вижу мужей, преклонивших колена. Но о прочем не спрашивай, Яр, — Больше знать тебе не к чему. Яр поёт: — Нет, говори, говори ещё! Всё хочу знать, что знаешь ты! Сура поёт: — Поди ко мне, пресветлый внук, Склонись головою на грудь мою. Вижу разум в острых глазах, Слышу хитрость в сладких речах, Чую силу твоей души: Сможешь будущее прозревать! Но о прочем не спрашивай, Яр, — Больше знать тебе не к чему. Яр поёт: — Нет, говори, говори ещё! Всё хочу знать, что знаешь ты! Сура поёт: — Поди ко мне, пресветлый внук, Склонись головою на грудь мою. Вижу страшный натянутый лук, Вижу — стрелы летят дождём, Вижу кровь на твоих руках, Вижу — народы лежат пред тобою. Но о прочем не спрашивай, Яр, — Больше знать тебе не к чему. Яр поёт: — Нет, говори, говори ещё! Всё хочу знать, что знаешь ты! Сура поёт: — Поди ко мне, пресветлый внук, Склонись головою на грудь мою. Вижу предательство, вижу позор, Вижу отчаянье необоримое, Бесплодные поиски, долгую старость, Злую смерть, ледяное бессмертие. На этом кончаю речи свои, О большем я тебе не скажу. Ягга поёт: — Бабушка, бабушка, тебе много лет, А ты прекрасна, как утренний луч. Взгляни на Яггу: она молода, Но страшнее старухи седой!.. Сура поёт: — Твоя красота от тебя не уйдёт, — Лишь терпения наберись: Солнце утреннее взойдёт, — Дева розою расцветёт. Лишь терпения наберись, Лишь укроти своё злое сердце, Гнев угаси, зависть уйми, Не подражай свирепой львице. Мудрость жены — в её любви, Сила жены — в её терпенье, Право жены — в её доброте, Помни об этом, Ягга моя! Лук свой меткий брату отдай, Ярость бурную львам отдай, Зависть чёрную в море брось, — Тогда затмишь красотою Луну! Ягга поёт: — Никогда, никогда Лук не отдам! Никогда, никогда Не заброшу охоту! Лук со мной — И сила со мной! Как проживу, Не видя крови? Ночью Луна встаёт в крови, Утром Луна умывается кровью, — Лук мой чёрный! Стрелы кремнёвые! Свежею кровью Насытьте Яггу! Много в мире Красивых дев, — Не желаю Тягаться с ними! Со мною лук, Стрелы со мною, — Есть ли равная Мне на земле? Буду ужасом Диких чащ, Буду хищницей Горных пещер, Буду безмужней До самой смерти! Безмужье девы — Страшная сила. Сила желанней Робкой красы! Сура поёт: — Тучи на небе, тучи на небе, Не выйдет солнце, тьма не рассеется… Внуки любимые, Ягга и Яр, — Я вам говорила, а вы не слушали. Яр любимый, подобный солнцу, Ярая Ягга, луна в ночи, Вот вам моё благословение: На неверных ночных дорогах, На крутых, высоких обрывах, Над бездной водной, над хлябью морскою, Буду вам покров и защита. Но в сердце ваше вступать не буду, В душу вашу не загляну, — Сами сердца свои укрощайте, Сами души свои очищайте, Луною и Солнцем светите людям, Не жгите людей лучами злобы. * * * Было 11 часов утра, когда я вернулся в отцовскую квартиру. В квартире стоял страшный беспорядок: повсюду валялись новосёловские шмотки, кухня ломилась от грязной посуды, в ванне плавало несколько пар замоченных носков, исходящих в чистой воде жирным бурым сиропом. Сам Новосёлов спал на моём диванчике и громко, мерно сопел в подушку. Я остановился над ним в глубокой задумчивости. Как там отец говорил? «Полюбить своего неназванного злодея»? А меня, честно говоря, чем дольше я на этого злодея смотрел, тем сильнее тошнило. Но с другой стороны, чем сильнее тошнило, тем громче делался голос противоречия: «А ты, мол, возьми и полюби именно такого!» Я плюнул (по-настоящему) от возмущения, топнул ногой и Ньюкантри проснулся. |
